МУЛЬТИПЛИЦИРОВАННЫЙ СУВЕРЕНИТЕТ

Сложность с определением интегрального и содержательного имени для нового состояния социального космоса, где прежние конструкции теряют надлежащую устойчивость, коренится, помимо неясностей с общей концепцией, в семантике, тяготеющей к трехчленной структурности (подземное – земное – небесное; древнее – среднее – современное/новое), понуждая использовать производные от предельно сформулированной ключевой категории – Современность/Модернити. Другими словами, ограниченная возможность полноценной деконструкции этой матрицы предопределяет лексическую скудость при выборе наименования для нового исторического эона.

Рассуждения о глобализации – это внятный язык привычного режима знания. Однако не меньшее, а, пожалуй, даже большее значение приобретает сейчас кризис институтов «всемирной бюрократии» (Бруно Рицци), административных, коллективистских, идео-партийных тотальностей, прочих унифицирующих механизмов. И напротив, нарастают – как генеральное направление перемен – процессы индивидуации и приватизации ветвящейся футур-истории (Александр Неклесса), расщепления политических структур и замещения субординативности субсидиарностью, демонстрируя кризис национального инстинкта («мир принадлежит не странам, а людям»). Развивается также универсальный синтез коммуникационной, технической и антропологической сложности.

Специфика прогнозируемой среды обитания сложного человека в сложном мире – Постсовременности, в повсеместно продуцируемой множественности суверенитетов с фрактальными обертонами (политическими, социальными, персональными, культурными, эпистемологическими, экзистенциальными) как результат делегирования или завоевания. Комплексная реальность, возникающая в лоне прежней культуры при цивилизационном исходе из мира индустриальной унификации в просторность личностного разнообразия, обладает иной по отношению к Современности формулой полицентризма основанной не на национальном, а на диаспоральном, корпоративном или индивидуальном суверенитете. Однако в зоне действия прежней социокультурной гравитации, природа Постмодерна постигается, определяется и оценивается преимущественно посредством оптики, аппарата и категорий современной культуры.

Трансмодернизм – сумма разбегающихся антропологических галактик, ареалов обитания изгоев и пионеров, покидающих вселенную Современности, живущих своею жизнью и обустраивающих, подобно предшественникам – homines moderni из генерации Модернити, новые, невоплощенные до времени миры. Занимая социокультурную позицию с отличным от прежнего модуса режимом действия и знания, это распределенное по планете сообщество генерирует ферменты перемен, самостоятельные смыслы, общественные и языковые конструкты, колонизируя и культивируя призрачные, зыбкие земли. Множественность и партикулярность проявлений молекулярной и персонализированной реальности фиксируется категорией метамодернизм (ср. колониальность, постколониальность и деколониальность).

Колониальность – результирующее следствие внешней гегемонии, выходящей за рамки сложившегося толкования колониализма и сопутствующей ему культурной зависимости; состояние, которое сопровождается угнетением подвластной среды и ментальности политической метрополией или идеологической монополией. Либо иной доминантной системой, включая автохтонную (автоколониальность). В широком смысле – это регрессивная и репрессивная эманация мира-гегемона (империума), предлагающего субалтерным иным, по сути два модуса поведения и бытия: подчинение или ассимиляцию, отрицая с тем или иным градусом угроз и насилия легальность сопротивления. Предельные формы властной колониальности: имперская оккупация либо самооккупация как извод замкнутой гиперсуверенности.

Сопряжение деколонизации как политического процесса и постколониальности как результирующего социокультурного состояния – фундаментальная проблема бывших колониальных, зависимых либо иным образом подчиненных территорий и сообществ, обретавших независимость, находясь с середины прошлого века в фокусе интеллектуального внимания и социального проектирования, включая наиболее многогранное региональное измерение – Африку.

Постколониальные исследования (postcolonial studies) – междисциплинарное направление, сумма интеллектуальных усилий по осмыслению перемен в драматичной ситуации образования в мировой системе нового субъекта, в его нынешнем виде и пропорциях порожденного Севером, – распределенного множества стран, получивших политический суверенитет, стремящихся освоить самостийный статус и пересмотреть исторический опыт вкупе с критическим анализом обретенной субъектности. Предмет данных исследований – проблемы, возникающие после освобождения от имперского или иного доминирования и перехода к суверенному самоуправлению. Это изживаемая, но мимикрирующая и реплицируемая зависимость; опасность рекуррентных аберраций; стойкость укоренившихся стереотипов; поиск путей национальной эволюции, определяя и удерживая подлинную идентичность, избегая при этом крайностей как ассимиляции, так и самоотчуждения (социокультурной колониальности и автоколониальности).

В отличие от прописей политической деколонизации, постколониальная теория и терапия проблематизируют социокультурную самоорганизацию, причем не столько в категориях pro или contra с акцентом на перипетиях борьбы за независимость, сколько как компенсацию и комплексную перестройку химеричного быта/бытия, сопряженную с развитием критического восприятия имперских концептов, властных рецептов и прочих внешних влияний. Акцент делается не только на равноправии, но и на легитимной экспликации своей особой субъектности (ср. «колониальность начинается в семье»).

Постколониальность (Эдвард Саид, Гаятри Спивак, Хоми Бхабха и др.) реконституирует права поверженного Другого и его подверженной унижению инакости на актуализацию собственной версии творческой ментальности и социальной организации, политическую манифестацию и культурную эскалацию, а также на свободный диалог с доминантной на данный момент парадигмой, выводя оригиналы из-под воздействия конъюнктурных симулякров как с той, так и с другой стороны. Критическое восприятие концепций модернизации (Шмуэль Эйзенштадт) стимулирует анализ альтернативных путей развития, а в сфере знания подвергается сомнению претензия современного интеллектуального и социокультурного стандарта на модальный монолог, расценивая подобную ситуацию как «культурный колониализм».