© 2019 Strategic Group.Media
СЛЕДУЮЩИЕ 30 ЛЕТ (2022+)
ПОЛИТИКО-ЭКОНОМИЧЕСКИЕ ЭССЕ
“
«Международному порядку, не воспринимаемому в качестве справедливого, рано или поздно будет брошен вызов»
Вместо предисловия. У этой работы извилистая судьба. Ее первая часть в старой редакции, под названием «Холодный мир/война» или «холодное развитие»?», была опубликована в январе 2022 года, практически за месяц до прямого вторжения армии РФ на территорию Украины (24.02.2022). В дальнейшем планировалась серия статей в продолжение темы.
Но война и последующий ход событий заставили пересмотреть предыдущий план работы. Возможно, поэтому в эссе иногда ощущается потеря связности, недосказанности, чрезмерно большие обобщения. Но мною двигало стремление выйти за рамки «ужаса повседневности» и удушающей атмосферы информационной какофонии.
Несмотря на трагизм происходящего и сконцентрированность на военных событиях, тем более необходимым становится осмысление глубинных причин, которые вернули миру призраки, казалось бы, ушедшего «кровавого ХХ столетия» (выражение украинского философа Мирослава Поповича).
И мне сложно найти внятный ответ на вопросы Со-Временности: Почему продолжаются войны и почему так слаб гуманизм в 21 веке? Почему за пространными политическими и идеологическими объяснениями военных преступлений скрывается примитивное «геополитическое манихейство»? И почему дипломатия, философия, культура проиграли военным аргументам, операционным задачам и физическому уничтожению оппонента?
Над этим еще предстоит думать нам всем. Пока же идеи гармонии развития в многообразии, ценности жизни человеческой и диалога как способа организации развития «киснут» в душных конференц-залах и клубных «богословских» спорах, а реальный мир - зависит от эгоизма и жестокости меньшинства, военной силы и экономической выгоды. В свою очередь, общечеловеческие ценности и идея «всеобщего блага» превратились в универсальное средство для оправдания самых чудовищных замыслов и откровенных антигуманных действий. Завравшийся мир в упаковке целомудрия.
И все же. Несмотря на внешнюю схожесть, нынешний глобальный кризис, с его войнами, голодом, дефицитами и переделами, связан не с разделом территорий или ресурсов. Ведь прошлые войны – это войны терра-центричные и ресурсо-центричные. А современные войны – антропо-центричные, и ведутся за самый ценный ресурс – ресурс человеческий. От него, а не от нефти или руды, или квадратных километров территории, зависит сила и потенциал развития. Именно привлечение и вовлечение в свое развитие (государство, нация, нео-империя, гео-проект) человеческого капитала приносят за собой и ресурсы, и территории. Зато потеря влияния и авторитета на этот самый важный и загадочный капитал приводит к увяданию и гибели, даже если в ангарах еще целы ядерные ракеты, а в хранилищах – тонны золота.
Прошлый материал (начало 2022г.) я заканчивал словами, которые уместны и к началу этого текста:
…Третье десятилетие XXI века будет, пожалуй, решающим в новой глобальной карте полюсов – малых и больших. И все же, несмотря на кажущееся подобие ренессанса классической геополитике, мы имеем дело с новым миром и новым, рождающимся, миропорядком, где социальная организация, традиции, особенности государственности и интеллектуальная компетентность элит будут играть решающую роль, а на смену господствовавшего гомо экономикус приходит новый продукт глобального капитализма – гомо культур-экономикус.
Цивилизации, несмотря на ставшую уже стереотипом «войну цивилизаций» С.Хантингтона, - не воюют. Воюют капиталы, элиты и государства. А оружием этих войн становятся исторически востребованные средства – от армейских армад до культурных кодов и образов «социального благополучия».
Сам человек, с его культурным укладом, характером и культурной идентичностью становится базовой единицей для планирования, управления и распоряжения.
Гомо культур-экономикус. Новый ресурс и одновременно – новый продукт глобального мира.
Но война и последующий ход событий заставили пересмотреть предыдущий план работы. Возможно, поэтому в эссе иногда ощущается потеря связности, недосказанности, чрезмерно большие обобщения. Но мною двигало стремление выйти за рамки «ужаса повседневности» и удушающей атмосферы информационной какофонии.
Несмотря на трагизм происходящего и сконцентрированность на военных событиях, тем более необходимым становится осмысление глубинных причин, которые вернули миру призраки, казалось бы, ушедшего «кровавого ХХ столетия» (выражение украинского философа Мирослава Поповича).
И мне сложно найти внятный ответ на вопросы Со-Временности: Почему продолжаются войны и почему так слаб гуманизм в 21 веке? Почему за пространными политическими и идеологическими объяснениями военных преступлений скрывается примитивное «геополитическое манихейство»? И почему дипломатия, философия, культура проиграли военным аргументам, операционным задачам и физическому уничтожению оппонента?
Над этим еще предстоит думать нам всем. Пока же идеи гармонии развития в многообразии, ценности жизни человеческой и диалога как способа организации развития «киснут» в душных конференц-залах и клубных «богословских» спорах, а реальный мир - зависит от эгоизма и жестокости меньшинства, военной силы и экономической выгоды. В свою очередь, общечеловеческие ценности и идея «всеобщего блага» превратились в универсальное средство для оправдания самых чудовищных замыслов и откровенных антигуманных действий. Завравшийся мир в упаковке целомудрия.
И все же. Несмотря на внешнюю схожесть, нынешний глобальный кризис, с его войнами, голодом, дефицитами и переделами, связан не с разделом территорий или ресурсов. Ведь прошлые войны – это войны терра-центричные и ресурсо-центричные. А современные войны – антропо-центричные, и ведутся за самый ценный ресурс – ресурс человеческий. От него, а не от нефти или руды, или квадратных километров территории, зависит сила и потенциал развития. Именно привлечение и вовлечение в свое развитие (государство, нация, нео-империя, гео-проект) человеческого капитала приносят за собой и ресурсы, и территории. Зато потеря влияния и авторитета на этот самый важный и загадочный капитал приводит к увяданию и гибели, даже если в ангарах еще целы ядерные ракеты, а в хранилищах – тонны золота.
Прошлый материал (начало 2022г.) я заканчивал словами, которые уместны и к началу этого текста:
…Третье десятилетие XXI века будет, пожалуй, решающим в новой глобальной карте полюсов – малых и больших. И все же, несмотря на кажущееся подобие ренессанса классической геополитике, мы имеем дело с новым миром и новым, рождающимся, миропорядком, где социальная организация, традиции, особенности государственности и интеллектуальная компетентность элит будут играть решающую роль, а на смену господствовавшего гомо экономикус приходит новый продукт глобального капитализма – гомо культур-экономикус.
Цивилизации, несмотря на ставшую уже стереотипом «войну цивилизаций» С.Хантингтона, - не воюют. Воюют капиталы, элиты и государства. А оружием этих войн становятся исторически востребованные средства – от армейских армад до культурных кодов и образов «социального благополучия».
Сам человек, с его культурным укладом, характером и культурной идентичностью становится базовой единицей для планирования, управления и распоряжения.
Гомо культур-экономикус. Новый ресурс и одновременно – новый продукт глобального мира.
I
МИРЫ И ПОРЯДКИ
МИРЫ И ПОРЯДКИ
Мир никогда не был сплошной райской Аркадией. Какую страницу мировой истории не приоткрой, везде встретишь упоминание о войнах и кризисах, о внутренних потрясениях и людских бедствиях.
Спокойные и благополучные времена – вещь очень относительная. Память от таких временах часто связана с локальными историями отдельных стран и народов. Но когда у одних наступает бурный подъем или временная передышка, другие в это же время могут переживать свои «темные века» и вести кровопролитные войны.
Начиная с XIX века, с первой «глобальной эпохи» Pax Britannica, события на разных континентах становились все более связными и синхронными. Спады и подъемы локальных экономик стали зависимы от состояния мировой торговли, а политический климат и внутренние пертурбации – от отношений мировых империй. В политическом дискурсе возник новый феномен – геополитика, - и как новая политическая философия мышления, и как доктринирование внешних политик, и как практический инструмент достижения эгоистичных целей государств. В основе геополитики – органическая трактовка развития общества-нации-государства как живого и растущего «организма», который требует определенного внутреннего органического единства и самоутверждения в необходимом «жизненном пространстве». Имперские амбиции и националистические прожекты обосновывались и оправдывались именно соображениями жизненных (национальных, государственных) интересов и геополитической целесообразностью.
Век XX – это не только век Великой Мировой войны (первая, вторая, «первая холодная»), но и новых глобализационных волн, спаявших страны и континенты в единую живую систему политических, экономических и культурных отношений.
«Глобализация» и «глобальный мир» давно уже перестали восприниматься как физическая метафора или характеристика торгово-экономических связей, потому что глобальность стала алгоритмом жизни и развития каждого отдельного региона мира, социума и даже индивида. Видимая и невидимая связность всего со всем стала просто оче-видной.
К настоящему времени (первая половина XXI века) новая болезнь на одном континенте оборачивается пандемией на всех материках, а конфликт или политический переворот в отдельной стране – волнениями в мировых столицах, интригами спецслужб и глобальной милитаризацией.
Вряд ли венгерский скульптор и архитектор Эрне Рубик, создавая свой знаменитый кубик в уже далеком 1974-м, предполагал, что создает одну из самых оригинальных механических демонстрационных моделей этой самой глобальной связи.
Спокойные и благополучные времена – вещь очень относительная. Память от таких временах часто связана с локальными историями отдельных стран и народов. Но когда у одних наступает бурный подъем или временная передышка, другие в это же время могут переживать свои «темные века» и вести кровопролитные войны.
Начиная с XIX века, с первой «глобальной эпохи» Pax Britannica, события на разных континентах становились все более связными и синхронными. Спады и подъемы локальных экономик стали зависимы от состояния мировой торговли, а политический климат и внутренние пертурбации – от отношений мировых империй. В политическом дискурсе возник новый феномен – геополитика, - и как новая политическая философия мышления, и как доктринирование внешних политик, и как практический инструмент достижения эгоистичных целей государств. В основе геополитики – органическая трактовка развития общества-нации-государства как живого и растущего «организма», который требует определенного внутреннего органического единства и самоутверждения в необходимом «жизненном пространстве». Имперские амбиции и националистические прожекты обосновывались и оправдывались именно соображениями жизненных (национальных, государственных) интересов и геополитической целесообразностью.
Век XX – это не только век Великой Мировой войны (первая, вторая, «первая холодная»), но и новых глобализационных волн, спаявших страны и континенты в единую живую систему политических, экономических и культурных отношений.
«Глобализация» и «глобальный мир» давно уже перестали восприниматься как физическая метафора или характеристика торгово-экономических связей, потому что глобальность стала алгоритмом жизни и развития каждого отдельного региона мира, социума и даже индивида. Видимая и невидимая связность всего со всем стала просто оче-видной.
К настоящему времени (первая половина XXI века) новая болезнь на одном континенте оборачивается пандемией на всех материках, а конфликт или политический переворот в отдельной стране – волнениями в мировых столицах, интригами спецслужб и глобальной милитаризацией.
Вряд ли венгерский скульптор и архитектор Эрне Рубик, создавая свой знаменитый кубик в уже далеком 1974-м, предполагал, что создает одну из самых оригинальных механических демонстрационных моделей этой самой глобальной связи.
В первые десятилетия начавшегося 21 века смена геополитической погоды и идеологического климата стала действительно всепланетарной, игнорируя природные особенности, широты и пояса. Если «тепло» - то по всей планете, если «заморозки» - то ощущаются и на самых отдаленных островах.
Но вот уже добрый десяток лет ведущие политики и обозреватели СМИ говорят о наступившей «новой холодной войне».
В актуальной памяти всплывает образ былого противостояния двух сверхдержав (США и СССР), двух международных альянсов (военно-политические блоки НАТО/ОВД-«Варшавский договор» и их партнеры) и двух идеологий – либеральной и коммунистической. Ядерное оружие и ракетно-космические технологии стали гарантией соблюдения гласных и негласных правил «холодного» сосуществования. Военные столкновения происходили на территориях «третьей стороны» - В Азии, в Арабском мире, в странах Африки. Но важнейшей, существенной характеристикой противостояние были не столько геополитические, сколько идеологические и социальные причины: страны капиталистического мира противостояли странам т.н. «коммунистического эксперимента», которые претендовали на новые принципы и способы общественного обустройства.
В определенном смысле, эта первая «холодная война» была скорее «холодным миром», где страх взаимного уничтожения был одновременно катализатором и мощнейшим двигателем научно-технического прогресса и социальных изменений. По существу ж, «гонка вооружений» двух систем прикрывала собой «гонку за опережение в развитии». Где, как тогда казалось, победитель получает все, то есть - весь мир. Но, что особенно важно, победа воспринималась и как идеологическое торжество, «разрушение вражеской империи зла», и в этом смысле - как грядущий «конец истории». В ходе противостояния каждая из сторон по-своему представлял себе и миру этот самый конец: то ли как торжество коммунистической идеи, то ли как превосходство универсального либерального порядка.
Но вот уже добрый десяток лет ведущие политики и обозреватели СМИ говорят о наступившей «новой холодной войне».
В актуальной памяти всплывает образ былого противостояния двух сверхдержав (США и СССР), двух международных альянсов (военно-политические блоки НАТО/ОВД-«Варшавский договор» и их партнеры) и двух идеологий – либеральной и коммунистической. Ядерное оружие и ракетно-космические технологии стали гарантией соблюдения гласных и негласных правил «холодного» сосуществования. Военные столкновения происходили на территориях «третьей стороны» - В Азии, в Арабском мире, в странах Африки. Но важнейшей, существенной характеристикой противостояние были не столько геополитические, сколько идеологические и социальные причины: страны капиталистического мира противостояли странам т.н. «коммунистического эксперимента», которые претендовали на новые принципы и способы общественного обустройства.
В определенном смысле, эта первая «холодная война» была скорее «холодным миром», где страх взаимного уничтожения был одновременно катализатором и мощнейшим двигателем научно-технического прогресса и социальных изменений. По существу ж, «гонка вооружений» двух систем прикрывала собой «гонку за опережение в развитии». Где, как тогда казалось, победитель получает все, то есть - весь мир. Но, что особенно важно, победа воспринималась и как идеологическое торжество, «разрушение вражеской империи зла», и в этом смысле - как грядущий «конец истории». В ходе противостояния каждая из сторон по-своему представлял себе и миру этот самый конец: то ли как торжество коммунистической идеи, то ли как превосходство универсального либерального порядка.
Во второй половине 20 века мировая экономика вошла в эпоху «второй глобализации», в основе которой была уже не просто торговля, а сложные производственные связи и глубокое международное разделение труда.
Несмотря на острое соперничество на периферии и огромное количество локальных войн и конфликтов в период с 1950 по 1980е годы, «холодная война» оказалась довольно удобным и, как ни парадоксально, безопасным способом конкуренции за сферы влияния, ресурсы и геополитическую лояльность пост-колониального мира. Это относительное удобство заключались в том, что противостояние и конкуренция осуществлялись в пределах «лагерей» и «зон влияния». Транснационализация и проистекающая из нее глобализация мира разворачивались синхронно, но с разным результатом в разных лагерях. В свою очередь, пост-колониальная периферия искала свои пути модернизации и преодоления отставания, а два конкурирующих «полюса» активно предлагали и навязывали свои модели социально-экономического развития.
В этот период бурной «второй трансформации», сопровождавшей и вторую глобализацию, глобальный мир воспринимался и понимался как мир равноправных акторов, где каждый зарабатывает на том, что умеет и имеет. Красивая историческая иллюзия. На практике же подавляющая большинство государств, созданных по итогам второй мировой войны, распада колониальной системы, а потом и трансформации «социалистического лагеря» (1950е-1990е), вынуждены были включаться в глобальную гонку технологий и конкуренции с ведущими ТНК и мировыми центрами роста.
Но вместо ожидаемого «выравнивания» развития (т.н. «догоняющая модернизация») образовалась куда более сложная система специализаций и новых локальных монополий, связанных с добычей ресурсов, продовольствием, сложным производством, логистическими и транспортными услугами.
Глобальное разделение труда вынуждало новых акторов «вписываться» своим потенциалом и возможностями, искать ниши и места на рынке. Пожалуй, с единственным исключением - феноменом Китая.
Элиты новых, быстро корпоратизирующихся государств стремились к монополии на те национальные ресурсы развития, которые обеспечивали им место и доход на глобальном рынке, и одновременно – становились источником власти в собственной стране. Не исключением стали в последующем (1990-е) и пост-советские страны, быстро трансформировавшиеся в территорию «трофейного капитализма» и новую сырьевую периферию.
В итоге, новая многоликая национальная корпоратократия «огородила» от влияния рынка и конкурентов сырьевые отрасли, инфраструктуре, природные ресурсы, землю.
Но, как и у всякой монополии, такой консервативный, хищнически-защитный инстинкт приводил к замедление развития и умиранию тех сфер и отраслей, которые требуют консолидированного и опережающего инвестирования, конкуренции, привлечения новых технологий. В свою очередь, быстро наступающая «вторичная дикость» в экономике обрекает и все общество на «вторичную дикость» - старые уклады, затухание науки, зависимость от импорта технологий и высокотехнологических продуктов, человеческие ресурсы становятся прямо зависимы от внешнего образования и подготовки.
Несмотря на острое соперничество на периферии и огромное количество локальных войн и конфликтов в период с 1950 по 1980е годы, «холодная война» оказалась довольно удобным и, как ни парадоксально, безопасным способом конкуренции за сферы влияния, ресурсы и геополитическую лояльность пост-колониального мира. Это относительное удобство заключались в том, что противостояние и конкуренция осуществлялись в пределах «лагерей» и «зон влияния». Транснационализация и проистекающая из нее глобализация мира разворачивались синхронно, но с разным результатом в разных лагерях. В свою очередь, пост-колониальная периферия искала свои пути модернизации и преодоления отставания, а два конкурирующих «полюса» активно предлагали и навязывали свои модели социально-экономического развития.
В этот период бурной «второй трансформации», сопровождавшей и вторую глобализацию, глобальный мир воспринимался и понимался как мир равноправных акторов, где каждый зарабатывает на том, что умеет и имеет. Красивая историческая иллюзия. На практике же подавляющая большинство государств, созданных по итогам второй мировой войны, распада колониальной системы, а потом и трансформации «социалистического лагеря» (1950е-1990е), вынуждены были включаться в глобальную гонку технологий и конкуренции с ведущими ТНК и мировыми центрами роста.
Но вместо ожидаемого «выравнивания» развития (т.н. «догоняющая модернизация») образовалась куда более сложная система специализаций и новых локальных монополий, связанных с добычей ресурсов, продовольствием, сложным производством, логистическими и транспортными услугами.
Глобальное разделение труда вынуждало новых акторов «вписываться» своим потенциалом и возможностями, искать ниши и места на рынке. Пожалуй, с единственным исключением - феноменом Китая.
Элиты новых, быстро корпоратизирующихся государств стремились к монополии на те национальные ресурсы развития, которые обеспечивали им место и доход на глобальном рынке, и одновременно – становились источником власти в собственной стране. Не исключением стали в последующем (1990-е) и пост-советские страны, быстро трансформировавшиеся в территорию «трофейного капитализма» и новую сырьевую периферию.
В итоге, новая многоликая национальная корпоратократия «огородила» от влияния рынка и конкурентов сырьевые отрасли, инфраструктуре, природные ресурсы, землю.
Но, как и у всякой монополии, такой консервативный, хищнически-защитный инстинкт приводил к замедление развития и умиранию тех сфер и отраслей, которые требуют консолидированного и опережающего инвестирования, конкуренции, привлечения новых технологий. В свою очередь, быстро наступающая «вторичная дикость» в экономике обрекает и все общество на «вторичную дикость» - старые уклады, затухание науки, зависимость от импорта технологий и высокотехнологических продуктов, человеческие ресурсы становятся прямо зависимы от внешнего образования и подготовки.
Глобализм и равноправие суверенитетов оказались вещами малосовместимыми. Не мир равных модернизированных национальных государств, а мир геоэкономических «ублюдков», каждый из которых занял свое особое место в сложных транснациональных связях.
Справедливости ради следует отметить, что о необходимости «нового экономического порядка» заговорили уже в конце 1960—начале 1970х гг.
В условиях обвальной де-колонизации и появления десятков новых независимых государств (Азия и Ближний Восток, Африка, Центральная и Южная Америка) большинство неофитов заявили о своих правах на ресурсы и достойное место на мировом рынке. Критика колонизаторов и требования к ТНК вести справедливую ценовую, инвестиционную и социальную политику на территориях молодых государств стали повсеместными.
В 1974 году на Генеральной Ассамблее ООН были приняты «Декларация об установлении нового международного экономического порядка» (май 1974г.) и «Хартия экономических прав и обязанностей государств» (декабрь 1974г.), которые были направлены на обеспечение экономического суверенитета и равноправия государств в мировой экономике.
В частности, в «Хартии» заявлено «(…) неотъемлемое право выбирать свою экономическую систему, а также свою политическую, социальную и культурную систему в соответствии с волей своего народа».
Существенным здесь является то, что десятки новых стран, преодолевая колониальное наследие, стремились провести модернизацию на основе ускоренной индустриализации, – то есть создать, опираясь на свои ресурсы, ископаемые, геоэкономическое положение, современное индустриальное общество. Такое, какое они видели в Европе, тогдашнем СССР, в США и других развитых на то время государств. И транснационализация их экономик, связанная с деятельностью крупных ТНК либо государств-инвесторов, рассматривалась только сквозь призму способа и инструмента собственного национального успеха.
Но о справедливом «новом экономическом порядке», согласно решениям ООН, забыли в считанные годы. Новый виток «холодной войны», подорвавший тогда процесс военной разрядки и заявленные «хельсинские принципы мирного сосуществования», вернули мир в состояние раскола и жесткой иерархии (конец 1970-нач 1980х).
После распада бСССР (1991г.) «новым миро-порядком» стали называть систему, в которой есть однозначное финансово-экономическое, технологическое и военное лидерство было признано за победителем в первой «холодной войне» США. Pax Americana, провозглашенный еще в начале 20 века по итогам первой мировой войны (1914-1918гг.), стал непререкаемым фактом к концу 20 века, в 1990-е.
В условиях фактического глобализма и сложных транснациональных экономических связей «финансово-технологический империализм», ставший главным инструментом господства и источником нового могущества, сделал бессмысленными и неконкурентными как автаркии (закрытые социально—экономические системы), так и территориальные экспансии с целью физического захвата территорий и ресурсов. Вернее, эти два способа саморазвития перестали быть эффективными.
Миф о справедливом «новом экономическом порядке» обернулся к началу 1990-х повсеместным кризисом неэффективных корпоративных государств, стремящихся удержать свои «монопольки» в условиях глобального рынка. А кризисы, связанные с неэффективностью национальных экономик, стали почвой и поводом для установления автократических или военизированных режимов, их ресурсы – предметом постоянного дележа между ТНК с использованием всего арсенала «гибридной конкуренции».
«Вторая глобализация» (1960-2000е) стала цепью, которая накрепко связала сильных со слабыми. Оказалось, что в такой системе невозможна не только монополия одного победителя, но - и двоих будет недостаточно. В этом смысле, и распад бСССР (1990е), и закат единоличной «либеральной гегемонии» США (2000е) – совершенно закономерные процессы.
Но обратная сторона процессов – формирующийся альтернативный, «другой новый экономический порядок», существенно отличающийся от романтичного ООН-овского образца «золотых 1970х».
В условиях обвальной де-колонизации и появления десятков новых независимых государств (Азия и Ближний Восток, Африка, Центральная и Южная Америка) большинство неофитов заявили о своих правах на ресурсы и достойное место на мировом рынке. Критика колонизаторов и требования к ТНК вести справедливую ценовую, инвестиционную и социальную политику на территориях молодых государств стали повсеместными.
В 1974 году на Генеральной Ассамблее ООН были приняты «Декларация об установлении нового международного экономического порядка» (май 1974г.) и «Хартия экономических прав и обязанностей государств» (декабрь 1974г.), которые были направлены на обеспечение экономического суверенитета и равноправия государств в мировой экономике.
В частности, в «Хартии» заявлено «(…) неотъемлемое право выбирать свою экономическую систему, а также свою политическую, социальную и культурную систему в соответствии с волей своего народа».
Существенным здесь является то, что десятки новых стран, преодолевая колониальное наследие, стремились провести модернизацию на основе ускоренной индустриализации, – то есть создать, опираясь на свои ресурсы, ископаемые, геоэкономическое положение, современное индустриальное общество. Такое, какое они видели в Европе, тогдашнем СССР, в США и других развитых на то время государств. И транснационализация их экономик, связанная с деятельностью крупных ТНК либо государств-инвесторов, рассматривалась только сквозь призму способа и инструмента собственного национального успеха.
Но о справедливом «новом экономическом порядке», согласно решениям ООН, забыли в считанные годы. Новый виток «холодной войны», подорвавший тогда процесс военной разрядки и заявленные «хельсинские принципы мирного сосуществования», вернули мир в состояние раскола и жесткой иерархии (конец 1970-нач 1980х).
После распада бСССР (1991г.) «новым миро-порядком» стали называть систему, в которой есть однозначное финансово-экономическое, технологическое и военное лидерство было признано за победителем в первой «холодной войне» США. Pax Americana, провозглашенный еще в начале 20 века по итогам первой мировой войны (1914-1918гг.), стал непререкаемым фактом к концу 20 века, в 1990-е.
В условиях фактического глобализма и сложных транснациональных экономических связей «финансово-технологический империализм», ставший главным инструментом господства и источником нового могущества, сделал бессмысленными и неконкурентными как автаркии (закрытые социально—экономические системы), так и территориальные экспансии с целью физического захвата территорий и ресурсов. Вернее, эти два способа саморазвития перестали быть эффективными.
Миф о справедливом «новом экономическом порядке» обернулся к началу 1990-х повсеместным кризисом неэффективных корпоративных государств, стремящихся удержать свои «монопольки» в условиях глобального рынка. А кризисы, связанные с неэффективностью национальных экономик, стали почвой и поводом для установления автократических или военизированных режимов, их ресурсы – предметом постоянного дележа между ТНК с использованием всего арсенала «гибридной конкуренции».
«Вторая глобализация» (1960-2000е) стала цепью, которая накрепко связала сильных со слабыми. Оказалось, что в такой системе невозможна не только монополия одного победителя, но - и двоих будет недостаточно. В этом смысле, и распад бСССР (1990е), и закат единоличной «либеральной гегемонии» США (2000е) – совершенно закономерные процессы.
Но обратная сторона процессов – формирующийся альтернативный, «другой новый экономический порядок», существенно отличающийся от романтичного ООН-овского образца «золотых 1970х».
ОСЬ КОНКУРЕНЦИИ. «РЕНТНЫЕ ГЛОБАЛИСТЫ» И «СУВЕРЕНЩИКИ»
События 2020-х приобрели такую динамику и много-мерность, что невольно оттенили проблемы, с которыми столкнулась мировая экономика еще в первое десятилетие начавшегося 21 века.
Глобальный экономический кризис, начавшийся с потрясений на финансовых рынках, выявил критическую несостоятельность, исчерпанность модели экономического роста, прямо связанного с последствиями трансформаций прошлой биполярной модели, крахом социалистической системы бСССР и масштабным переделом ранее накопленных индустриальных и сырьевых активов.
Рост новых глобальных угроз нес новую нестабильность и конфликты. Целый ряд стран (Китай, Индия, Бразилия, ЮАР, Австралия, Южная Корея, Турция и др.) смогли сформировать собственный промышленно-технологический потенциал, требующий новых рынков и финансово-инвестиционной свободы. Самым успешным среди них стал Китай, который за три десятилетия стал новым центром накопления мирового капитала, и смог конвертировать индустриальную модернизацию в собственную платформу для развития, стал новым технологическим центром и новым глобальным инвестором.
Успешная, на первых порах, интеграционная модель ЕвроСоюза начала давать сбои уже на втором десятилетии своего существования. Сырьевая зависимость извне и непропорциональное развитие национальных экономик стран-членов ЕС внутри – два уязвимых места, подрывавших устойчивость проекта.
В свою очередь, ставка на геополитическую гегемонию и «финансово-технологический империализм» выявила внутреннюю слабость американской экономики, и стала причиной «трамповского поворота» к идее сильной и самодостаточной Америки. Но возвращение собственной производственной базы и восстановление социального равновесия, нарушенного миграцией и высоким уровнем социального расслоения, натолкнулось на сопротивление «рентных глобалистов» (американских «пост-индустриалов») и создало почву для длительного внутри-американского конфликта 2018-2020+ гг, тихо тлеющего и по настоящее время. Кризис 2020 года (бунты, штурм Капитолия, социальные конфликты) некоторые американские обозреватели не без оснований назвали началом «Второй Гражданской войны».
Эти и другие кризисы стали частью бурных трансформационных процессов в национальных и в международной политике, которые, по существу, лишь сопровождают глобальный финансовый и экономический кризис.
В отличие от знаменитой Великой Депрессии конца 1920-нач 1930х, своеобразный «обрыв» развития, так называемая «Вторая Великая Депрессия» первых десятилетий 21 века носит более сложный характер, рваный, с паузами и периодами относительной стабилизации.
Более подробно о сути перехода и особенностях новой глобальной трансформации – в Приложении к материалу (см. «Фрагменты из авторской работы «Третья Глобализация и политика «нового государственного капитализма», 2020г.).
Но если 1930е подвели черту под более чем столетней гегемонией Великобритании как лидера первой торговой глобализации, то начало 21 века знаменуется завершением Pax Americana(«американского века») как лидера сложного, с развитым международным разделением труда, транснационального мира.
Почти век назад Первая Депрессия укрепила государственно-капиталистические антикризисные модели. Практически все территориальные империи потерпели крах или были реформированы, но старые колониальные связи еще позволяли рассчитывать на устойчивый поток сырья и рабочей силы. Национал-социализм и «кейнсианство», «социализм в отдельной стране» и целый ряд жестких авторитарных режимов сопровождали весь посткризисный и военный период в развитии мира (1930-1950е).
Нынешний переход также сопровождается ростом «суверенных настроений», но с акцентом на развитие инфраструктуры международного сотрудничества, устойчивость разделения труда и новые сложные интеграционные проекты. Более того, в центре – гео-проекты, рассчитанные на новую «кластеризацию» мировой экономики, создание длительных и устойчивых связей на уровне производств, транспорта и логистики, связи.
Мир в условиях со-временного кризиса быстро трансформируется в систему сложных кластеров и интеграционных зон, каждая из которых тяготеет сразу к нескольким технологическим и экономическим центрам.
Два глобальных проекта, связывающие рынки и территории, заявлены и реализуются в условиях Второй Депрессии – китайский «Пояс-Путь» и, пока еще в задекларированном состоянии, БритАмериканская инвестиционная программа «Build Back Better World» («Восстановить мир лучше прежнего», B3W), или «западный шелковый путь», презентованный в июне 2021г. на встрече G7 (Корнуолл).
За всем этим – конкуренция целой группы лидеров, как старых, так и новых, прошедших индустриализацию в 1970-1990е, за создание устойчивой системы собственной экономической и геополитической безопасности, закрепить это положение в правилах и структурах управления, а на перспективу – обеспечить устойчивость развития и «устойчивость рынков». Именно этот термин – «устойчивые рынки» - стал едва ли не самым популярным среди визионеров будущего.
Глобальный экономический кризис, начавшийся с потрясений на финансовых рынках, выявил критическую несостоятельность, исчерпанность модели экономического роста, прямо связанного с последствиями трансформаций прошлой биполярной модели, крахом социалистической системы бСССР и масштабным переделом ранее накопленных индустриальных и сырьевых активов.
Рост новых глобальных угроз нес новую нестабильность и конфликты. Целый ряд стран (Китай, Индия, Бразилия, ЮАР, Австралия, Южная Корея, Турция и др.) смогли сформировать собственный промышленно-технологический потенциал, требующий новых рынков и финансово-инвестиционной свободы. Самым успешным среди них стал Китай, который за три десятилетия стал новым центром накопления мирового капитала, и смог конвертировать индустриальную модернизацию в собственную платформу для развития, стал новым технологическим центром и новым глобальным инвестором.
Успешная, на первых порах, интеграционная модель ЕвроСоюза начала давать сбои уже на втором десятилетии своего существования. Сырьевая зависимость извне и непропорциональное развитие национальных экономик стран-членов ЕС внутри – два уязвимых места, подрывавших устойчивость проекта.
В свою очередь, ставка на геополитическую гегемонию и «финансово-технологический империализм» выявила внутреннюю слабость американской экономики, и стала причиной «трамповского поворота» к идее сильной и самодостаточной Америки. Но возвращение собственной производственной базы и восстановление социального равновесия, нарушенного миграцией и высоким уровнем социального расслоения, натолкнулось на сопротивление «рентных глобалистов» (американских «пост-индустриалов») и создало почву для длительного внутри-американского конфликта 2018-2020+ гг, тихо тлеющего и по настоящее время. Кризис 2020 года (бунты, штурм Капитолия, социальные конфликты) некоторые американские обозреватели не без оснований назвали началом «Второй Гражданской войны».
Эти и другие кризисы стали частью бурных трансформационных процессов в национальных и в международной политике, которые, по существу, лишь сопровождают глобальный финансовый и экономический кризис.
В отличие от знаменитой Великой Депрессии конца 1920-нач 1930х, своеобразный «обрыв» развития, так называемая «Вторая Великая Депрессия» первых десятилетий 21 века носит более сложный характер, рваный, с паузами и периодами относительной стабилизации.
Более подробно о сути перехода и особенностях новой глобальной трансформации – в Приложении к материалу (см. «Фрагменты из авторской работы «Третья Глобализация и политика «нового государственного капитализма», 2020г.).
Но если 1930е подвели черту под более чем столетней гегемонией Великобритании как лидера первой торговой глобализации, то начало 21 века знаменуется завершением Pax Americana(«американского века») как лидера сложного, с развитым международным разделением труда, транснационального мира.
Почти век назад Первая Депрессия укрепила государственно-капиталистические антикризисные модели. Практически все территориальные империи потерпели крах или были реформированы, но старые колониальные связи еще позволяли рассчитывать на устойчивый поток сырья и рабочей силы. Национал-социализм и «кейнсианство», «социализм в отдельной стране» и целый ряд жестких авторитарных режимов сопровождали весь посткризисный и военный период в развитии мира (1930-1950е).
Нынешний переход также сопровождается ростом «суверенных настроений», но с акцентом на развитие инфраструктуры международного сотрудничества, устойчивость разделения труда и новые сложные интеграционные проекты. Более того, в центре – гео-проекты, рассчитанные на новую «кластеризацию» мировой экономики, создание длительных и устойчивых связей на уровне производств, транспорта и логистики, связи.
Мир в условиях со-временного кризиса быстро трансформируется в систему сложных кластеров и интеграционных зон, каждая из которых тяготеет сразу к нескольким технологическим и экономическим центрам.
Два глобальных проекта, связывающие рынки и территории, заявлены и реализуются в условиях Второй Депрессии – китайский «Пояс-Путь» и, пока еще в задекларированном состоянии, БритАмериканская инвестиционная программа «Build Back Better World» («Восстановить мир лучше прежнего», B3W), или «западный шелковый путь», презентованный в июне 2021г. на встрече G7 (Корнуолл).
За всем этим – конкуренция целой группы лидеров, как старых, так и новых, прошедших индустриализацию в 1970-1990е, за создание устойчивой системы собственной экономической и геополитической безопасности, закрепить это положение в правилах и структурах управления, а на перспективу – обеспечить устойчивость развития и «устойчивость рынков». Именно этот термин – «устойчивые рынки» - стал едва ли не самым популярным среди визионеров будущего.
Подход «рентных глобалистов» опирается на идею опережающего технологического и инновационного развития, что обеспечит несомненное превосходство группы технологических лидеров над индустриальным и традиционным секторами глобального мира.
Идеи, которые презентовали и отстаивали авторы инициативы «Великая перезагрузка» ("TheGreat Rezet", К.Шваб, британский принц Чарльз/король Карл III, Давосский форум), многие поспешили назвать технократической утопией, и даже «мировым заговором». По сути же дела речь идет о новом качестве развития глобального капитализма (природо-центричность) и о новом витке развития самого капиталистического уклада с целью еще большей его концентрации и централизации («платформенный капитализм»).
Наиболее четко это было сформулировано в знаковом выступлении сторонника «новой трансформации», «циркулярной экономики» и «устойчивых рынков» принца Чарльза (с 2022-го – король Великобритании Карл III): «…Мы находимся в разгаре кризиса, который сейчас, я надеюсь, хорошо понят. Глобальное потепление, изменение климата и разрушительная потеря биоразнообразия являются величайшими угрозами, с которыми когда-либо сталкивалось человечество, и в основном нашими же руками. (…) нам нужно поставить Природу и защиту капитала Природы, из которой мы получаем ежегодную отдачу, в центр нашей работы. (…) вклад природы в мировую экономику оценивается более чем в 125 трлн долларов в год, что больше, чем годовой ВВП в мире, оцениваемый в 85,91 трлн долларов в 2018 году. (…) – подключение инвестиций к инвестиционным средствам с помощью платформ, которые могут быстро масштабировать решения. По каждой насущной проблеме, с которой мы сталкиваемся, есть решения, которые не только доступны, но и все более экономически эффективны. В то же время есть триллионы долларов в суверенных фондах благосостояния, пенсионных фондах, страховых фондах и портфелях активов, которые ищут инвестируемые и устойчивые проекты с хорошей долгосрочной стоимостью и доходностью. Настало время согласовать устойчивые решения с финансированием таким образом, чтобы это могло трансформировать рынок. (…) Если есть один критический урок, который мы должны извлечь из этого кризиса, так это то, что Природа, дамы и господа, не является отдельным классом активов. Природа – это, по сути, жизненная кровь наших финансовых рынков, и поэтому мы должны быстро пересоединить нашу собственную экономику, чтобы имитировать экономику Природы и работать в гармонии с ней» (из доклада на Всемирном экономическом форуме в Давосе, 22.01.2020г.).
Новые технологические решения, о которых шла речь в инициативе и докладах, – лишь примеры и направления, которые позволяют решить общую задачу «перезагрузки» капитализма за счет нового инновационно-технологического рывка. Цели представлены как общечеловеческие и общезначимые (экология, преодоление бедности, инфраструктурное выравнивание мира), а средства – максимальная консолидация всех видов инвестиционного капитала для реализации огромных по масштабу глобальных программ инвестирования. В этом контексте уместно вспомнить о положении в Новой Атлантической хартии (Байден-Джонсон, июнь 2021г. Лондон), где отдельным пунктом выделена общая цель - защита знаний и технологий.
Таким образом, речь идет не просто об очередной интеллектуальной инициативе, а о практических политиках со стороны ведущих стран «финансово-технологического империализма», призывающих и создающих условия для нового глобализационного, и, что немаловажно, централизованного витка в развитии. Еще одна цитата из выступлений короля Карла III: « (…) Чтобы ускорить эти усилия и перевести нас с миллиардов на триллионы, я работал в течение трех лет, чтобы привлечь глобальный частный сектор к этой жизненно важной моей миссии через мою Инициативу устойчивых рынков и ее мандат «Терра-Карта». Сейчас у нас более 300 генеральных директоров по всему миру из разных отраслей, владеющих активами на сумму более 70 триллионов долларов под управлением, тысячами офисов и миллионами сотрудников, активно желающих внести свой вклад в ускорение мировой «зеленой» экономики» (из выступления на круглом столе лидеров устойчивых рынков, Руанда, 23.06.2022).
Король Карл III отводит британскому Содружеству, объединяющему сейчас более 2,5 миллиардов граждан разных стран, особую роль в продвижении новой модели развития. И это вписывается в идеологию заявленной новой стратегии ВБ – «Глобальная Британия», работа над которой началась практически параллельно процессу Брэкзит и завершилась только к 2021 году.
Платформы для консолидации капиталов, скоординированные многомиллиардные программы на инновации и новую инфраструктуру (что, кстати, перекликается с инициативой 2021 года «Восстановить мир лучше прежнего», B3W, на G7), ставка на декарбонизацию и вовлечение в этот процесс стран «третьего мира» (Африка, Латинская Америка, Азия, Океания), - все это лишь отдельные элементы заявленного. Но важно то, что эти усилия предполагают новое качество консолидация суверенных, корпоративных и частных капиталов, а значит – и скоординированную политику. Авторы и сторонники идеи новой глобальной трансформации, апеллируя к общемировым проблемам и вызовам (экологическим, продовольственным, энергетическим), упрекали национальные правительства за их излишний эгоизм отсутствие механизмов над-национальной консолидации капиталов для решения глобальных вопросов.
Очевидно, что такая концептуализация развития глобального капитализма, его практических технологических, финансовых и геополитических задач высветила и реальный конфликт интересов между разными центрами развития.
Ведь большинство государств и альянсов, зависимых от старой сырьевой базы и обремененные индустриальным потреблением традиционных энергоресурсов, могут оказаться в роли «догоняющих» и теряющих прибыли в конкуренции со сторонниками ускоренного перехода к «экономике устойчивых рынков» и форсированной декарбонизации. Здесь очевиден разрыв в интересах эволюционистов-«суверенщиков» (а среди них Китай, Иран, Россия, большинство арабских государств, практически все развивающиеся страны) и, условно, «рентных глобалистов».
Если «рентные глобалисты» выступают за ускоренное инновационно-технологическое развитие и призывают к объединению капиталов на глобальных платформах, то «суверенщики» отстаивают умеренный подход, «выравнивание в развитии» за счет доступности знаний и технологий, сохранение конкурентных возможностей для энергоемких технологических укладов, требующих доступных и недорогих традиционных энергоресурсов (нефть, газ, уголь). Концептуальная рамка второго подхода задается в китайской доктрине «сообщества единой судьбы человечества», реализация которой предполагает многостороннее, мультилатеральное равное сотрудничество без барьеров, ограничений и санкций: «(…) Китай будет решительно выступать против протекционизма, попыток создания барьеров, разъединения и разрыва производственных цепочек и цепочек поставок, введения односторонних санкций и максимизации давления, (…), Китай будет неуклонно идти по верным направлениям экономической глобализации, способствовать либерализации и упрощению процедур в области торговли и инвестиций, стимулировать двустороннее, региональное и многостороннее сотрудничество, на международном уровне содействовать координации макроэкономических политических установок, (…), Китай вместе с другими странами будет прилагать общие усилия к созданию благоприятной для развития международной обстановки, к культивированию новых драйверов глобального развития(…)» (из доклада Си Цзиньпина на 20 съезде КПК, октябрь 2022г.).
Один из ключевых, доктринальных тезисов, отражающих позицию «суверенщиков», - отсутствие какой-либо гегемонии в мире. «(…) Китай категорически выступает против любых форм гегемонизма и политики силы, против менталитета войны, вмешательства во внутренние дела других стран и применения двойных стандартов.» (- из доклада, там же).
Конкуренция «рентных глобалистов» и «суверенщиков» разрушает однополярный мир и старые структуры глобального управления. Эта конкуренция все больше отражается на новой, разно-полярной структуре мира, который еще далек от общих норм и институтов скоординированного развития. Торговые войны, санкции, протекционизм и управляемые «горячие конфликты» стали новым инструментом конкуренции.
Идеи, которые презентовали и отстаивали авторы инициативы «Великая перезагрузка» ("TheGreat Rezet", К.Шваб, британский принц Чарльз/король Карл III, Давосский форум), многие поспешили назвать технократической утопией, и даже «мировым заговором». По сути же дела речь идет о новом качестве развития глобального капитализма (природо-центричность) и о новом витке развития самого капиталистического уклада с целью еще большей его концентрации и централизации («платформенный капитализм»).
Наиболее четко это было сформулировано в знаковом выступлении сторонника «новой трансформации», «циркулярной экономики» и «устойчивых рынков» принца Чарльза (с 2022-го – король Великобритании Карл III): «…Мы находимся в разгаре кризиса, который сейчас, я надеюсь, хорошо понят. Глобальное потепление, изменение климата и разрушительная потеря биоразнообразия являются величайшими угрозами, с которыми когда-либо сталкивалось человечество, и в основном нашими же руками. (…) нам нужно поставить Природу и защиту капитала Природы, из которой мы получаем ежегодную отдачу, в центр нашей работы. (…) вклад природы в мировую экономику оценивается более чем в 125 трлн долларов в год, что больше, чем годовой ВВП в мире, оцениваемый в 85,91 трлн долларов в 2018 году. (…) – подключение инвестиций к инвестиционным средствам с помощью платформ, которые могут быстро масштабировать решения. По каждой насущной проблеме, с которой мы сталкиваемся, есть решения, которые не только доступны, но и все более экономически эффективны. В то же время есть триллионы долларов в суверенных фондах благосостояния, пенсионных фондах, страховых фондах и портфелях активов, которые ищут инвестируемые и устойчивые проекты с хорошей долгосрочной стоимостью и доходностью. Настало время согласовать устойчивые решения с финансированием таким образом, чтобы это могло трансформировать рынок. (…) Если есть один критический урок, который мы должны извлечь из этого кризиса, так это то, что Природа, дамы и господа, не является отдельным классом активов. Природа – это, по сути, жизненная кровь наших финансовых рынков, и поэтому мы должны быстро пересоединить нашу собственную экономику, чтобы имитировать экономику Природы и работать в гармонии с ней» (из доклада на Всемирном экономическом форуме в Давосе, 22.01.2020г.).
Новые технологические решения, о которых шла речь в инициативе и докладах, – лишь примеры и направления, которые позволяют решить общую задачу «перезагрузки» капитализма за счет нового инновационно-технологического рывка. Цели представлены как общечеловеческие и общезначимые (экология, преодоление бедности, инфраструктурное выравнивание мира), а средства – максимальная консолидация всех видов инвестиционного капитала для реализации огромных по масштабу глобальных программ инвестирования. В этом контексте уместно вспомнить о положении в Новой Атлантической хартии (Байден-Джонсон, июнь 2021г. Лондон), где отдельным пунктом выделена общая цель - защита знаний и технологий.
Таким образом, речь идет не просто об очередной интеллектуальной инициативе, а о практических политиках со стороны ведущих стран «финансово-технологического империализма», призывающих и создающих условия для нового глобализационного, и, что немаловажно, централизованного витка в развитии. Еще одна цитата из выступлений короля Карла III: « (…) Чтобы ускорить эти усилия и перевести нас с миллиардов на триллионы, я работал в течение трех лет, чтобы привлечь глобальный частный сектор к этой жизненно важной моей миссии через мою Инициативу устойчивых рынков и ее мандат «Терра-Карта». Сейчас у нас более 300 генеральных директоров по всему миру из разных отраслей, владеющих активами на сумму более 70 триллионов долларов под управлением, тысячами офисов и миллионами сотрудников, активно желающих внести свой вклад в ускорение мировой «зеленой» экономики» (из выступления на круглом столе лидеров устойчивых рынков, Руанда, 23.06.2022).
Король Карл III отводит британскому Содружеству, объединяющему сейчас более 2,5 миллиардов граждан разных стран, особую роль в продвижении новой модели развития. И это вписывается в идеологию заявленной новой стратегии ВБ – «Глобальная Британия», работа над которой началась практически параллельно процессу Брэкзит и завершилась только к 2021 году.
Платформы для консолидации капиталов, скоординированные многомиллиардные программы на инновации и новую инфраструктуру (что, кстати, перекликается с инициативой 2021 года «Восстановить мир лучше прежнего», B3W, на G7), ставка на декарбонизацию и вовлечение в этот процесс стран «третьего мира» (Африка, Латинская Америка, Азия, Океания), - все это лишь отдельные элементы заявленного. Но важно то, что эти усилия предполагают новое качество консолидация суверенных, корпоративных и частных капиталов, а значит – и скоординированную политику. Авторы и сторонники идеи новой глобальной трансформации, апеллируя к общемировым проблемам и вызовам (экологическим, продовольственным, энергетическим), упрекали национальные правительства за их излишний эгоизм отсутствие механизмов над-национальной консолидации капиталов для решения глобальных вопросов.
Очевидно, что такая концептуализация развития глобального капитализма, его практических технологических, финансовых и геополитических задач высветила и реальный конфликт интересов между разными центрами развития.
Ведь большинство государств и альянсов, зависимых от старой сырьевой базы и обремененные индустриальным потреблением традиционных энергоресурсов, могут оказаться в роли «догоняющих» и теряющих прибыли в конкуренции со сторонниками ускоренного перехода к «экономике устойчивых рынков» и форсированной декарбонизации. Здесь очевиден разрыв в интересах эволюционистов-«суверенщиков» (а среди них Китай, Иран, Россия, большинство арабских государств, практически все развивающиеся страны) и, условно, «рентных глобалистов».
Если «рентные глобалисты» выступают за ускоренное инновационно-технологическое развитие и призывают к объединению капиталов на глобальных платформах, то «суверенщики» отстаивают умеренный подход, «выравнивание в развитии» за счет доступности знаний и технологий, сохранение конкурентных возможностей для энергоемких технологических укладов, требующих доступных и недорогих традиционных энергоресурсов (нефть, газ, уголь). Концептуальная рамка второго подхода задается в китайской доктрине «сообщества единой судьбы человечества», реализация которой предполагает многостороннее, мультилатеральное равное сотрудничество без барьеров, ограничений и санкций: «(…) Китай будет решительно выступать против протекционизма, попыток создания барьеров, разъединения и разрыва производственных цепочек и цепочек поставок, введения односторонних санкций и максимизации давления, (…), Китай будет неуклонно идти по верным направлениям экономической глобализации, способствовать либерализации и упрощению процедур в области торговли и инвестиций, стимулировать двустороннее, региональное и многостороннее сотрудничество, на международном уровне содействовать координации макроэкономических политических установок, (…), Китай вместе с другими странами будет прилагать общие усилия к созданию благоприятной для развития международной обстановки, к культивированию новых драйверов глобального развития(…)» (из доклада Си Цзиньпина на 20 съезде КПК, октябрь 2022г.).
Один из ключевых, доктринальных тезисов, отражающих позицию «суверенщиков», - отсутствие какой-либо гегемонии в мире. «(…) Китай категорически выступает против любых форм гегемонизма и политики силы, против менталитета войны, вмешательства во внутренние дела других стран и применения двойных стандартов.» (- из доклада, там же).
Конкуренция «рентных глобалистов» и «суверенщиков» разрушает однополярный мир и старые структуры глобального управления. Эта конкуренция все больше отражается на новой, разно-полярной структуре мира, который еще далек от общих норм и институтов скоординированного развития. Торговые войны, санкции, протекционизм и управляемые «горячие конфликты» стали новым инструментом конкуренции.
Триггеры перехода
Бедствия и лишения воспринимаются людьми, которые их переживают, как неимоверные витальные испытания, как наказание, и часто – как несправедливая, незаслуженная жестокость судьбы. Собственно, так оно и есть. Неслучайно Питирим Сорокин отнес бедствия (прежде всего, голод и угрозы жизни) к «рефлексам революции», - то есть к таким мотиваторам к действию, которые способны заставить человека резко изменить свою судьбу, отказаться от привычного уклада и образа жизни, переступить через нормы и правила, которые еще вчера казались вечными и незыблемыми.
Испытания сопровождают нас всю жизнь. Но только те из них, которые прямо или косвенно касаются жизни подавляющего большинства, способны вынудить, заставить изменять мир для того, чтобы угрозы и опасности были преодолены.
Бедствия и лишения могут быть стихийными и рукотворными: потоп, засуха, эпидемия, война, глубокий экономический кризис, etc. Но какой бы ни была природа такого испытания, его влияние не только несет смертельную опасность, но и мотивационно подавляет и поглощает, заставляет менять место жительства, отказываться от привычек и профессий, объединяться вокруг новых жизнеспасительных (как кажется) идей, приспосабливаться самим и/или приспосабливать к своей жизни мир.
Со-Временность тоже пронизана испытаниями, лишениями и бедствиями, которые, как триггер, ускоряют изменения в нашем мире.
Испытания сопровождают нас всю жизнь. Но только те из них, которые прямо или косвенно касаются жизни подавляющего большинства, способны вынудить, заставить изменять мир для того, чтобы угрозы и опасности были преодолены.
Бедствия и лишения могут быть стихийными и рукотворными: потоп, засуха, эпидемия, война, глубокий экономический кризис, etc. Но какой бы ни была природа такого испытания, его влияние не только несет смертельную опасность, но и мотивационно подавляет и поглощает, заставляет менять место жительства, отказываться от привычек и профессий, объединяться вокруг новых жизнеспасительных (как кажется) идей, приспосабливаться самим и/или приспосабливать к своей жизни мир.
Со-Временность тоже пронизана испытаниями, лишениями и бедствиями, которые, как триггер, ускоряют изменения в нашем мире.
Эпидемия
В 2019-м году с головокружительной скоростью в мире распространилась эпидемия коронавируса (COVID-19), ставшая в кратчайшие сроки мировой пандемией. О ее корнях и причинах будут спорить еще не одно десятилетие. Но ее объективное влияние на мировое развитие очевидно уже сейчас.
Пандемия, а точнее – меры по ее преодолению, стала инструментом управляемого «торможения» экономического развития, существенно повлияла на положение и возможности т.н. «новых центров роста» мировой экономики, и прежде всего – экономики Китая.
Кроме того, ограничительные меры в торговле и вынужденное временное сворачивание производств в странах, где вводились локдауны, стимулировали меры по укреплению собственных реальных секторов экономики, особенно – в США и странах ЕС. Локдауны, ограничившие передвижение не только людей, но и товаров, услуг и капиталов, создали почву для своеобразных «национальных антикризисных программ» в условиях вынужденной временной локализации.
Коллективные меры по преодолению пандемии и созданию новых механизмов борьбы с био-угрозами стали стимулом для новых глубоких трансформаций. Причем, эти трансформационные по-следствия имели уже под собой почву и предпосылки, но - пандемия сделала их необходимыми.
Пандемия, а точнее – меры по ее преодолению, стала инструментом управляемого «торможения» экономического развития, существенно повлияла на положение и возможности т.н. «новых центров роста» мировой экономики, и прежде всего – экономики Китая.
Кроме того, ограничительные меры в торговле и вынужденное временное сворачивание производств в странах, где вводились локдауны, стимулировали меры по укреплению собственных реальных секторов экономики, особенно – в США и странах ЕС. Локдауны, ограничившие передвижение не только людей, но и товаров, услуг и капиталов, создали почву для своеобразных «национальных антикризисных программ» в условиях вынужденной временной локализации.
Коллективные меры по преодолению пандемии и созданию новых механизмов борьбы с био-угрозами стали стимулом для новых глубоких трансформаций. Причем, эти трансформационные по-следствия имели уже под собой почву и предпосылки, но - пандемия сделала их необходимыми.
Выделю только несколько из них:
- Координация национальных политик в области здравоохранения поднялась на качественно новый уровень, став, по сути коллективной политикой (диагностика, профилактика и лечение, прививки, медицинский контроль, унификация способов лечения и препаратов, и т.д.).
- Борьба с пандемией позволила легитимировать новые способы и формы контроля за поведением индивида, групп людей и целых обществ, повлияла на характер и методы реализации миграционной политики, охраны труда, контроля перемещения людей.
- Диджитал-технологии приобрели неоспоримый статус самых эффективных способов легитимного сбора данных, их хранения и контроля, регистрации фактов поведения.Пандемия как бы «завершила» формирование виртуальной сферы «цифрового глобального общества», соединив проблемы свободы, возможностей информационного общества, личной и коллективной безопасности.
- Здравоохранение окончательно утвердилось как высококонцентрированный и передовой медико-промышленный комплекс, тесно связанный с институтами глобального и национального управления. Био-безопасность стала неотъемлемой составляющей всех систем безопасности – от локально-корпоративной до глобальной.
- Био-безопасность, в свою очередь, стала составляющей политики глобальной конкуренции. Страны-источники распространения болезни, страны-очаги эпидемии, страны происхождения новых штаммов или высоких показателей иммунитета оказались в фокусе особых политик – ограничения, изучения, санкций и даже геополитического шантажа. В частности, и до сих пор Китай, как страна вероятного происхождения пандемии коронавируса, столкивается с публичными обвинениями в глобальных потерях, за которые она должна нести материальную ответственность перед пострадавшими обществами.
В итоге, пандемия коронавируса из, казалось бы, стихийного бедствия, рожденного природой, превратилась в инструмент новой глобальной консолидации, экономических трансформаций, технологических изменений и новых геополитических интриг. И если бы этой пандемии не было, ее бы точно «придумали».
Война
Трагичная правда истории состоит в том, что войны не прекращались никогда.
И речь не только о войнах мирового уровня, с прямым участием десятков государств и миллионов солдат. Гражданские, межэтнические и межгосударственные конфликты, в том числе – необъявленные, осуществляющиеся «по факту», иногда длятся десятилетиями, и по своим последствиям вполне сопоставимы с природными катаклизмами.
К примеру, прошло всего лишь несколько лет после завершения (а скорее, - «замирания») войны на этнической почве между народами тутси и хутту (Африка), которая длилась более 2 десятилетий и унесла с собой около миллиона (!) жертв. По уровню кровавости и жестокости эта война может сравниться разве что с варварскими войнами Древнего мира, которые стирали целые народы с лица Земли.
Только за прошедшие два десятилетия нового 21 века уже прошли войны в Афганистане и Сирии, жестокие гражданские конфликты в Ливии, Конго, ЦАР и мн.др.
И хотя все эти войны проходили с вовлечением крупных геополитических акторов (разведки, частные армии, поставки оружия, коллаборация), ни одна из них не превратилась в войну мирового значения, а так и осталась лишь звеном в цепи периферийных стычек в борьбе за глобальные контуры безопасности.
Но военная агрессия (2022) России против Украины, начавшаяся еще в 2014 году с аннексии Крыма и гибридной поддержки сепаратизма на Донбассе, с самого начала заняла особое место в глобальной цепи войн.
Во-первых, это прямая военная агрессия государства-члена СБ ООН, участника мирового ядерного клуба с одним из самых больших ядерных арсеналов в мире, против государства-соучредителя ООН, партнера ЕС (кандидат) и НАТО (стратегический партнер), обладающего развитой индустрией и боеспособной современной армией.
Во-вторых, это - агрессия в центре европейского континента, создающая риски и угрозы нескольким десяткам государств с высоким экономическим и военным потенциалом. Которые, в свою очередь, могут в любой момент быть вовлечены в войну (союзнические обязательства, территориальные угрозы, риски безопасности и пр.).
И в третьих, каждая из воюющих сторон связана с крупным военно-политическим блоком, обладающим коллективным ядерным потенциалом (Украины – НАТО, РФ – ШОС, ОДКБ), которые гипотетически могут в какой-то момент вступить в войну на стороне своего партнера.
Таким образом, независимо от истории развития самой конфликтной ситуации, планов и мотивации агрессора, война РФ против Украины несет в себе реальную угрозу новой (3-й) «горячей» мировой войны. Собственно, именно так сейчас определяют войну самые разные авторитетные источники и дипломаты высокого уровня. Пример: «Мир находится в состоянии войны. Несколько лет назад мне пришла в голову идея сказать, что мы переживаем третью мировую войну по частям и кускам. Так, для меня сегодня разразилась третья мировая война» (Папа Римский Франциск, интервью в «Stimmen Derzeit», 19 мая 2022г.).
Более того, по факту начала агрессии 24 февраля 2022 года в открытой форме фронтального наступления и ракетных ударов по территории Украины влиятельные политические и экспертные круги отреагировали на это событие как на «начало мировой войны». Ни один предыдущий конфликт или война, независимо от масштаба и потерь, еще не получал такой оценки.
То есть, как и пандемия коронавируса, которая из локального очага быстро превратилась в «мировую пандемию», так и война РФ против Украины, несмотря на кажущуюся локализацию (территория Украины) воспринимается и понимается как мировое событие – как мировая война (начало).
Идеологическое масштабирование агрессии осуществлялось практически с первого дня российской агрессии.
Следует напомнить, что нападению предшествовала такая же агрессивная политико-дипломатическая атака РФ на администрацию США и руководство НАТО с требованием подписать договора о гарантиях безопасности (а по существу, - о разделе сфер влияния и интересов в Европе), которые сопровождались угрозой «военного и военно-технического ответа». Фактический отказ западной стороны от подписания предложенных документов и стал «спусковым крючком» военной кампании. Признав государственный суверенитет сепаратистских Донецкой и Луганской народных республик (суверенные территории Украины), РФ установила дипломатические отношения с сепаратистами и присоединилась к ультимативным требованиям срочного возврата территорий ДНР-ЛНР в их «административных границах областей», которые теперь якобы стали новой государственной границей. В считанные дни была осуществлена военная агрессия под предлогом защиты этих территорий и прекращения военных действий на территории Донбасса. Уже в сентябре 2022 года, независимо от реального положения дел на фронте и сложившейся «военной карты», РФ принимает комплекс политико-правовых решений о включении сепаратистских республик и новых оккупированных территорий (частично – Запорожская и Херсонская области Украины) в состав РФ. Тем самым какой-либо вариант «отступления назад» был просто исключен. В геополитическом, дипломатическом и политико-правовом плане ситуация была сознательно загнана в тупик, выход из которого – только военная и политическая победа одной из сторон, и, соответственно, поражение второй.
Но, несмотря на заявленные цели войны (т.н. «СВО» - специальная военная операция), которые лишь формально были связаны с претензиями к самой Украине, в официальной идеологии РФ присутствовало и другое, куда более масштабное обоснование таких действий. Речь шла о неизбежности военного конфликта с «коллективным Западом», о предотвращении агрессии НАТО и ее союзников (которая якобы планировалась), о зависимости Украины от западных партнеров, и о том, что война с Украиной – это продолжение борьбы с «коллективным Западом». Более того, агрессия против Украины представляется не как начало, а как «ответ» на агрессию Запада, которая уже реализуется. Такая идеологическая «картинка» сохраняется все время ведения военных действий. В качестве примера: «(…) Так называемый Запад – условно, конечно, там нет никакого единства, - понятно, что это очень сложный конгломерат, тем не менее скажем так, что этот Запад в последние годы и особенно в последние месяцы предпринял целый ряд шагов на обострение. Собственно говоря, они всегда играют на обострение, ничего здесь нового тоже нет. Это разжигание войны на Украине, это провокации вокруг Тайваня, дестабилизация мирового продовольственного и энергетического рынков. Последнее, конечно, было сделано не специально, здесь нет никаких сомнений, а в силу ряда системных ошибок как раз тех западных властей, о которых я уже упоминал. А как мы сейчас видим, плюс к этому – еще и уничтожение общеевропейских газопроводов. Это вообще запредельная вещь, но тем не менее мы являемся свидетелями этих печальных событий» (В.Путин, выступление на заседании Валдайского клуба, 27.10.2022г).
В такой идеологической картине войны и мира посягательство на суверенитет и систематическое разрушение институтов государственности системы жизнедеятельности общества (энергосистема, транспорт, коммуникации, жилые дома и инфраструктура городов), а по сути своей – социоцид украинского общества, представляются лишь как часть борьбы з главным врагом – Западом. И в этом смысле, Украина для РФ – лишь один из многих «фронтов». Другими словами, война с Украиной на территории Украины – часть «мировой войны», но пока - на конкретном, локальном «участке фронта», в форме прямого военного противостояния.
Такое масштабирование войны также означает, что у самой военной кампании на территории Украины нет какого-то узкого и отдельного решения, без учета масштаба и количества включенных акторов и заинтересантов . Более того. Военные действия в борьбе за контроль над территориями (вплоть даже до возможной полной деоккупации со стороны ВСУ Украины) еще не решают судьбы мира и мирного договора. Физически уничтожая мирных граждан, разрушая государственность и инфраструктуру жизни общества (социоцид), РФ в таком бесчеловечном виде шантажирует и формулирует ультиматум своему главному врагу – «коллективному Западу». При этом – апеллируя к возможным союзникам, которые, как убеждены в Кремле, тоже готовы вот так изуверски уничтожать Старый мир и создавать Новый мир в своих интересах.
Насколько подобное «геополитическое манихейство» будет услышано и поддержано в мире – остается открытым вопросом. Даже ближайшие партнеры РФ по военно-политическим и экономическим блокам – ОДКБ и ШОС – занимают в этой войне крайне осторожную позицию. Прежде всего потому, что задекларированные глобальные цели о справедливом мире и «многополярности» откровенно расходятся с выбранными средствами интенсивной войны, разрушающей целые государства и уничтожающей большие современные общества.
Но с другой стороны, война РФ с Украиной оказалась очень выгодным глобальным поводом для больших геополитических перегруппировок и сдвигов в глобальной полит-экономической архитектуре.
Война стала настоящим геополитическим и геоэкономическим полигоном, у которого оказалось много выгодо-получателей.
Агрессия РФ создала достаточный повод для апробации политики коллективных санкций, перераспределения огромных сегментов мирового рынка (энергоресурсы, продовольствие), новых механизмов ограничения свободы перемещения людей, товаров, услуг и капиталов, практического испытания и сочетания разных видов современного вооружения на поле боя, etc.
Кроме того, война РФ против Украины вернула в геополитический дискурс тему «исторической справедливости», которая, казалось бы, была уже закрыта Хельсинскими актами 1975-2013гг (СБСЕ/ОБСЕ - Хельсинский акт, Парижская хартия, Астанинская декларация, Стамбульская декларация и др.). Территории, сферы влияния и интереса, «жизненные пространства», восстановление этнической целостности народов, «культурные права» - весь этот набор прошлой эпохи агрессивного национализма и имперских политик снова вернулся в европейскую и мировую политику.
Сейчас судьба Украины будет решаться на двух полях боя – на линии фронта и на возможных будущих многосторонних переговорных площадках. Несомненно то, что Украина отстоит свое право на суверенитет и независимость. Но каким будем мир, архитектура континента и миро-порядок после войны, и не будет ли еще цепной реакции расширения и глобализации конфликта, с вовлечением стран-партнеров по военно-политическим блокам, – пока остается вопросом открытым.
И речь не только о войнах мирового уровня, с прямым участием десятков государств и миллионов солдат. Гражданские, межэтнические и межгосударственные конфликты, в том числе – необъявленные, осуществляющиеся «по факту», иногда длятся десятилетиями, и по своим последствиям вполне сопоставимы с природными катаклизмами.
К примеру, прошло всего лишь несколько лет после завершения (а скорее, - «замирания») войны на этнической почве между народами тутси и хутту (Африка), которая длилась более 2 десятилетий и унесла с собой около миллиона (!) жертв. По уровню кровавости и жестокости эта война может сравниться разве что с варварскими войнами Древнего мира, которые стирали целые народы с лица Земли.
Только за прошедшие два десятилетия нового 21 века уже прошли войны в Афганистане и Сирии, жестокие гражданские конфликты в Ливии, Конго, ЦАР и мн.др.
И хотя все эти войны проходили с вовлечением крупных геополитических акторов (разведки, частные армии, поставки оружия, коллаборация), ни одна из них не превратилась в войну мирового значения, а так и осталась лишь звеном в цепи периферийных стычек в борьбе за глобальные контуры безопасности.
Но военная агрессия (2022) России против Украины, начавшаяся еще в 2014 году с аннексии Крыма и гибридной поддержки сепаратизма на Донбассе, с самого начала заняла особое место в глобальной цепи войн.
Во-первых, это прямая военная агрессия государства-члена СБ ООН, участника мирового ядерного клуба с одним из самых больших ядерных арсеналов в мире, против государства-соучредителя ООН, партнера ЕС (кандидат) и НАТО (стратегический партнер), обладающего развитой индустрией и боеспособной современной армией.
Во-вторых, это - агрессия в центре европейского континента, создающая риски и угрозы нескольким десяткам государств с высоким экономическим и военным потенциалом. Которые, в свою очередь, могут в любой момент быть вовлечены в войну (союзнические обязательства, территориальные угрозы, риски безопасности и пр.).
И в третьих, каждая из воюющих сторон связана с крупным военно-политическим блоком, обладающим коллективным ядерным потенциалом (Украины – НАТО, РФ – ШОС, ОДКБ), которые гипотетически могут в какой-то момент вступить в войну на стороне своего партнера.
Таким образом, независимо от истории развития самой конфликтной ситуации, планов и мотивации агрессора, война РФ против Украины несет в себе реальную угрозу новой (3-й) «горячей» мировой войны. Собственно, именно так сейчас определяют войну самые разные авторитетные источники и дипломаты высокого уровня. Пример: «Мир находится в состоянии войны. Несколько лет назад мне пришла в голову идея сказать, что мы переживаем третью мировую войну по частям и кускам. Так, для меня сегодня разразилась третья мировая война» (Папа Римский Франциск, интервью в «Stimmen Derzeit», 19 мая 2022г.).
Более того, по факту начала агрессии 24 февраля 2022 года в открытой форме фронтального наступления и ракетных ударов по территории Украины влиятельные политические и экспертные круги отреагировали на это событие как на «начало мировой войны». Ни один предыдущий конфликт или война, независимо от масштаба и потерь, еще не получал такой оценки.
То есть, как и пандемия коронавируса, которая из локального очага быстро превратилась в «мировую пандемию», так и война РФ против Украины, несмотря на кажущуюся локализацию (территория Украины) воспринимается и понимается как мировое событие – как мировая война (начало).
Идеологическое масштабирование агрессии осуществлялось практически с первого дня российской агрессии.
Следует напомнить, что нападению предшествовала такая же агрессивная политико-дипломатическая атака РФ на администрацию США и руководство НАТО с требованием подписать договора о гарантиях безопасности (а по существу, - о разделе сфер влияния и интересов в Европе), которые сопровождались угрозой «военного и военно-технического ответа». Фактический отказ западной стороны от подписания предложенных документов и стал «спусковым крючком» военной кампании. Признав государственный суверенитет сепаратистских Донецкой и Луганской народных республик (суверенные территории Украины), РФ установила дипломатические отношения с сепаратистами и присоединилась к ультимативным требованиям срочного возврата территорий ДНР-ЛНР в их «административных границах областей», которые теперь якобы стали новой государственной границей. В считанные дни была осуществлена военная агрессия под предлогом защиты этих территорий и прекращения военных действий на территории Донбасса. Уже в сентябре 2022 года, независимо от реального положения дел на фронте и сложившейся «военной карты», РФ принимает комплекс политико-правовых решений о включении сепаратистских республик и новых оккупированных территорий (частично – Запорожская и Херсонская области Украины) в состав РФ. Тем самым какой-либо вариант «отступления назад» был просто исключен. В геополитическом, дипломатическом и политико-правовом плане ситуация была сознательно загнана в тупик, выход из которого – только военная и политическая победа одной из сторон, и, соответственно, поражение второй.
Но, несмотря на заявленные цели войны (т.н. «СВО» - специальная военная операция), которые лишь формально были связаны с претензиями к самой Украине, в официальной идеологии РФ присутствовало и другое, куда более масштабное обоснование таких действий. Речь шла о неизбежности военного конфликта с «коллективным Западом», о предотвращении агрессии НАТО и ее союзников (которая якобы планировалась), о зависимости Украины от западных партнеров, и о том, что война с Украиной – это продолжение борьбы с «коллективным Западом». Более того, агрессия против Украины представляется не как начало, а как «ответ» на агрессию Запада, которая уже реализуется. Такая идеологическая «картинка» сохраняется все время ведения военных действий. В качестве примера: «(…) Так называемый Запад – условно, конечно, там нет никакого единства, - понятно, что это очень сложный конгломерат, тем не менее скажем так, что этот Запад в последние годы и особенно в последние месяцы предпринял целый ряд шагов на обострение. Собственно говоря, они всегда играют на обострение, ничего здесь нового тоже нет. Это разжигание войны на Украине, это провокации вокруг Тайваня, дестабилизация мирового продовольственного и энергетического рынков. Последнее, конечно, было сделано не специально, здесь нет никаких сомнений, а в силу ряда системных ошибок как раз тех западных властей, о которых я уже упоминал. А как мы сейчас видим, плюс к этому – еще и уничтожение общеевропейских газопроводов. Это вообще запредельная вещь, но тем не менее мы являемся свидетелями этих печальных событий» (В.Путин, выступление на заседании Валдайского клуба, 27.10.2022г).
В такой идеологической картине войны и мира посягательство на суверенитет и систематическое разрушение институтов государственности системы жизнедеятельности общества (энергосистема, транспорт, коммуникации, жилые дома и инфраструктура городов), а по сути своей – социоцид украинского общества, представляются лишь как часть борьбы з главным врагом – Западом. И в этом смысле, Украина для РФ – лишь один из многих «фронтов». Другими словами, война с Украиной на территории Украины – часть «мировой войны», но пока - на конкретном, локальном «участке фронта», в форме прямого военного противостояния.
Такое масштабирование войны также означает, что у самой военной кампании на территории Украины нет какого-то узкого и отдельного решения, без учета масштаба и количества включенных акторов и заинтересантов . Более того. Военные действия в борьбе за контроль над территориями (вплоть даже до возможной полной деоккупации со стороны ВСУ Украины) еще не решают судьбы мира и мирного договора. Физически уничтожая мирных граждан, разрушая государственность и инфраструктуру жизни общества (социоцид), РФ в таком бесчеловечном виде шантажирует и формулирует ультиматум своему главному врагу – «коллективному Западу». При этом – апеллируя к возможным союзникам, которые, как убеждены в Кремле, тоже готовы вот так изуверски уничтожать Старый мир и создавать Новый мир в своих интересах.
Насколько подобное «геополитическое манихейство» будет услышано и поддержано в мире – остается открытым вопросом. Даже ближайшие партнеры РФ по военно-политическим и экономическим блокам – ОДКБ и ШОС – занимают в этой войне крайне осторожную позицию. Прежде всего потому, что задекларированные глобальные цели о справедливом мире и «многополярности» откровенно расходятся с выбранными средствами интенсивной войны, разрушающей целые государства и уничтожающей большие современные общества.
Но с другой стороны, война РФ с Украиной оказалась очень выгодным глобальным поводом для больших геополитических перегруппировок и сдвигов в глобальной полит-экономической архитектуре.
Война стала настоящим геополитическим и геоэкономическим полигоном, у которого оказалось много выгодо-получателей.
Агрессия РФ создала достаточный повод для апробации политики коллективных санкций, перераспределения огромных сегментов мирового рынка (энергоресурсы, продовольствие), новых механизмов ограничения свободы перемещения людей, товаров, услуг и капиталов, практического испытания и сочетания разных видов современного вооружения на поле боя, etc.
Кроме того, война РФ против Украины вернула в геополитический дискурс тему «исторической справедливости», которая, казалось бы, была уже закрыта Хельсинскими актами 1975-2013гг (СБСЕ/ОБСЕ - Хельсинский акт, Парижская хартия, Астанинская декларация, Стамбульская декларация и др.). Территории, сферы влияния и интереса, «жизненные пространства», восстановление этнической целостности народов, «культурные права» - весь этот набор прошлой эпохи агрессивного национализма и имперских политик снова вернулся в европейскую и мировую политику.
Сейчас судьба Украины будет решаться на двух полях боя – на линии фронта и на возможных будущих многосторонних переговорных площадках. Несомненно то, что Украина отстоит свое право на суверенитет и независимость. Но каким будем мир, архитектура континента и миро-порядок после войны, и не будет ли еще цепной реакции расширения и глобализации конфликта, с вовлечением стран-партнеров по военно-политическим блокам, – пока остается вопросом открытым.
Последствия войны в долгосрочной перспективе:
- Де-гуманизация Со-Временности и дальнейшего развития. Разрушения, уничтожение инфраструктуры целых стран и гибель людей снова стали нормальным способом достижения национально-корпоративных целей
- Реабилитация масштабной межгосударственной войны как способа решения территориальных, экономических и геополитических проблем. Войны возвращаются.
- Реанимация мирового военно-промышленного комплекса, который в прошлую индустриальную эпоху был несомненным лидером-«локомотивом» по освоению и внедрению передовых инноваций и технологий, и позволяет сейчас дополнительно консолидировать, концентрировать инвестиционные ресурсы как государств и правительств, так и частных капиталов на ускоренную апробацию и решений т.н. «прорывных технологий» (киберпространство, космос, новые материалы и механизмы, новые источники энергии, etc.). Начавшая новая «гонка вооружений» является одновременно и «гонкой технологий» в условиях перехода к новой расстановке силы и могущества в мире.
- Фактическое усиление автократических политик в странах, участвующих в войнах или способствующих их ведению, легитимация военных состояний в общества и самого «военного общества» как необходимого и приемлемого. А это – дисциплинарно-репрессивная культура, ограничения старого «потребительского общества, нормы «экономики дефицита», ограничения свобод в предпринимательской и гражданской деятельности, «идеологизация» общественного развития.
Голод
После разрушительной Большой Мировой войны (1 и 2 мировые, период «холодной войны», 1904-1975гг.) динамичные социальные преобразования и общий рост мировой экономики, глобализационные процессы позволяли рассчитывать на то, что голод даже в самых отсталых странах – уже в прошлом. Периодические локальные кризисы, связанные с гражданскими войнами и засухой в отдельных странах Большого Юга (прежде всего, Африка) выглядели скорее как трагическая случайность.
В 2000-м году в ООН была принята долгосрочная программа коллективного развития «Цели развития тысячелетия», состоящая из 8 целей, из которых преодоление абсолютной бедности и голода - является целью номер один. Тем не менее, практическая реализация этих целей оказалась далека от заявленного.
Вместо ожидаемого «выравнивания» в развитии, последние три десятилетия характеризуются увеличением разрыва между центрами экономического развития и глобальной периферией. Все большее количество развивающихся стран Африки, Азии и Латинской Америки оказываются зависимы от прямой донорской помощи и глобальных программ продовольственной поддержки, Многие из них так и не обрели статуса индустриальных держав, несмотря на отдельные очаги промышленно-технологического развития.
Разрыв в развитии и в доходах привел к огромным перекосам в социальных программах – в диапазоне от образования и медицины до обеспечения старости и гарантий по безработице.
Катализатором стал и углубляющийся глобальный экологический кризис. Изменения климата и потери продуктивных сельскохозяйственных площадей, нестабильность температурного режима, дефицит и дороговизна технологий, компенсирующих климатические изменения, а также глубокие трансформации в мировой энергетике, которые в итоге ведут к удорожанию электроэнергии, - все это вместе привело к хроническому продовольственному дефициту и постоянному росту цен на критическое продовольствие и удобрения. Как свидетельствует ООН, только в 2022 году из-за климатических проблем, продовольственного дефицита и геоэкономических потрясений, вызванных войнами (и прежде всего войны РФ против Украины, поскольку обе страны – крупные экспортеры продовольствия и удобрений), около 1,7 миллиардов людей могут пострадать от голода и нищеты, то есть - почти четверть (!) населения планеты. А это преимущественно жители стран Африки, Азии, Ближнего Востока.
Голод все больше становится ключевой глобальной социальной проблемой, и при определенных обстоятельствах может стать почвой для радикальных международных движений.
Голод и нищета населения тесно связаны и взаимообусловлены, а потому голодающие страны – почва для радикальных политических экспериментов и новой волны левого радикализма.
В странах, входящих в неформальные клубы «богатых и состоятельных» (G7, G20) есть понимание этой угрозы как угрозы глобальному порядку как в социальном, геополитическом, так и в идеологическом измерениях. Во многом поэтому в китайской программе «Пояс – Путь» и в инициативной программе группы G7 «Build Back Better World» («Восстановить мир лучше прежнего», B3W) акцент делается на совершенствовании мировой инфраструктуры для стимулирования развития «мировой периферии», решения как технологических, так и накопившихся социальных проблем.
Тем не менее, уже в ближайшие годы в условиях возникших расколов и кризиса глобальных коммуникаций, разрушения старых торговых связей, дефицита продовольствия, глобальные голодные бунты и связанные с ними волны «голодной миграции» станут новым вызовом и угрозой для подавляющего большинства относительно благополучных стран Европы, Америки и стран АТР.
В 2000-м году в ООН была принята долгосрочная программа коллективного развития «Цели развития тысячелетия», состоящая из 8 целей, из которых преодоление абсолютной бедности и голода - является целью номер один. Тем не менее, практическая реализация этих целей оказалась далека от заявленного.
Вместо ожидаемого «выравнивания» в развитии, последние три десятилетия характеризуются увеличением разрыва между центрами экономического развития и глобальной периферией. Все большее количество развивающихся стран Африки, Азии и Латинской Америки оказываются зависимы от прямой донорской помощи и глобальных программ продовольственной поддержки, Многие из них так и не обрели статуса индустриальных держав, несмотря на отдельные очаги промышленно-технологического развития.
Разрыв в развитии и в доходах привел к огромным перекосам в социальных программах – в диапазоне от образования и медицины до обеспечения старости и гарантий по безработице.
Катализатором стал и углубляющийся глобальный экологический кризис. Изменения климата и потери продуктивных сельскохозяйственных площадей, нестабильность температурного режима, дефицит и дороговизна технологий, компенсирующих климатические изменения, а также глубокие трансформации в мировой энергетике, которые в итоге ведут к удорожанию электроэнергии, - все это вместе привело к хроническому продовольственному дефициту и постоянному росту цен на критическое продовольствие и удобрения. Как свидетельствует ООН, только в 2022 году из-за климатических проблем, продовольственного дефицита и геоэкономических потрясений, вызванных войнами (и прежде всего войны РФ против Украины, поскольку обе страны – крупные экспортеры продовольствия и удобрений), около 1,7 миллиардов людей могут пострадать от голода и нищеты, то есть - почти четверть (!) населения планеты. А это преимущественно жители стран Африки, Азии, Ближнего Востока.
Голод все больше становится ключевой глобальной социальной проблемой, и при определенных обстоятельствах может стать почвой для радикальных международных движений.
Голод и нищета населения тесно связаны и взаимообусловлены, а потому голодающие страны – почва для радикальных политических экспериментов и новой волны левого радикализма.
В странах, входящих в неформальные клубы «богатых и состоятельных» (G7, G20) есть понимание этой угрозы как угрозы глобальному порядку как в социальном, геополитическом, так и в идеологическом измерениях. Во многом поэтому в китайской программе «Пояс – Путь» и в инициативной программе группы G7 «Build Back Better World» («Восстановить мир лучше прежнего», B3W) акцент делается на совершенствовании мировой инфраструктуры для стимулирования развития «мировой периферии», решения как технологических, так и накопившихся социальных проблем.
Тем не менее, уже в ближайшие годы в условиях возникших расколов и кризиса глобальных коммуникаций, разрушения старых торговых связей, дефицита продовольствия, глобальные голодные бунты и связанные с ними волны «голодной миграции» станут новым вызовом и угрозой для подавляющего большинства относительно благополучных стран Европы, Америки и стран АТР.
Вероятные системные глобальные следствия:
- Прежде всего, угроза дальнейшей де-глобализации. Нынешняя частичная де-глобализация, связанная с пандемией коронавируса, геополитическим противостоянием, протекционизмом и «войной санкций», может усугубиться мировым кризисом продовольствия и «глобальным голодом. И в итоге – привести к обрушению сложившегося международного разделения труда в сфере производства и поставок продовольствия, ценообразования, регулирования критических и стратегических запасов продовольствия.
- Масштабные геополитические трансформации в регионах мира. Группы стран, наиболее уязвимых от «глобального голода», будут тяготеть к новым центрам-«полюсам» социально-экономического развития (Китай, ЮАР, Турция, часть арабского мира, РФ).
- Создание конкурирующих механизмов глобального управления био-пищевыми ресурсами, централизация планирования и распределения основных объемов агропродукции, долгосрочная специализация аграрных стран на основе многолетних фьючерсных заказов с включением заказов (объемы, сроки, виды продукции) в национальные и коллективные стратегии продовольственной безопасности.
- Рывок в развитии био-технологий на промышленной основе, связанных с массовым производством новых видов белковой пищи, пищевых суррогатов. Формирование глобального био-промышленного пищевого комплекса как новой производительной силы.
II
МНОГОПОЛЯРНЫЙ МИР ИЛИ РАЗНО-ПОЛЯРЬЕ?
МНОГОПОЛЯРНЫЙ МИР ИЛИ РАЗНО-ПОЛЯРЬЕ?
Новые центры влияния, новые иллюзии силы породили и новую амбицию – «много-полярность».
Но если полвека назад два противостоящих «полюса» концентрировали в себе все составляющие могущества (военная сила, наука и технологии, ресурсы развития, экономические возможности для экспансии и помощи сателлитам, идеологическое лидерство), то в новом многополярном мире могущество и влияние оказались рассредоточены.
Передовая наука и технологии и военная мощь – США; новые технологии и социальная организация – Европа; промышленная база и наука, особая социальная организация и культурная специфика – Китай; наука и военные технологии, стратегическое сырье, территориальный капитал и особая социальная организация – РФ; IT-отрасль, демографический и культурный капитал – Индия; стратегическое сырье, территориальный капитал, особая социальная организация (общинная государственность) – Центральная и Южная Африка. И т.д. О детализации и характеристиках можно спорить. Но суть в том, что в условиях сложившегося глубокого разделения труда на мировом рынке, вплоть до «кластеризации» глобальной экономики, а также в силу зависимости от сырья, инфраструктурной или производственной специализации (как, например, с производством микропроцессоров в Тайване) глобальное могущество невозможно обеспечить и сохранить одному отдельно взятому «полюсу».
Глобальное могущество стало распределенным, и приобрело характер критической взаимо-зависимости. И даже если так называемые «полюса» не равны между собой, то их влияние и возможности потрясти мир - несоизмеримо выросли по сравнению со той слабостью и подчиненностью гегемонам, которая была у большинства акторов в биполярной системе 1950-1980-х. И поэтому распределенное могущество глобальной многополярности позволяет создавать качественно новые, нелинейные взаимосвязи разных «центров силы», а сама конкуренция приобретает необыкновенно высокую динамику.
Данную систему отношений корректнее определять не как «много-полярность», а скорее – как «разно-полюсность» нового миро-порядка с распределенным глобальным могуществом. Место подчинения и «принадлежности к лагерю» заняли локальная монополия, частичное преимущество и эгоизм развития, часто отождествляемый с «ренессансом государства» и/или новым национализмом.
При этом следует учитывать, что подавляющее большинство современных нам государств – исторический продукт Большой Мировой войны (1900е-1975гг), которая радикально изменила политический и территориальный ландшафт мира по итогам двух горячих и одной «холодной» войн.
В этом новом ландшафте все больше стран и межстрановых объединений стремятся к новому, пост-идеологическому моделированию своего развития, выдвигая в качестве приоритета историко-культурные и духовные ориентиры консервативного толка, в диапазоне от «национального ренессанса» до исторического возрождения (чего стоит только слегка подзабытая инициатива президента Франции Эммануэля Макрона о переименовании Франции на Галлию). Среди таких ориентиров – идея «транс-граничных наций» (с вовлечение в гражданство соотечественников из других стран) и новых сообществ по образцу объединенной Европы, политика особых «культурных миров» (в диапазоне от «франкофонного мира» до «русского мира» и «тюркского союза»), новой теократии (Исламский Эмират Афганистан, несостоявшийся ИГИЛ), и др.
В условиях фактической глобализации торговых и производственных связей общественные структуры и политическая организация обществ (государство) остаются последним «бастионом» поддержания внутренней стабильности социальных систем. Поэтому конфликты и сближения происходят на преимущественно исторической и культурно-цивилизационной основе.
В разно-полюсном мире взаимное (коллективное) усиление возможно при условии, что нет почвы и повода для внутреннего недоверия и отторжения, но есть актуальная, вполне ощутимая историко-культурная почва для доверия и диалога.
Но если полвека назад два противостоящих «полюса» концентрировали в себе все составляющие могущества (военная сила, наука и технологии, ресурсы развития, экономические возможности для экспансии и помощи сателлитам, идеологическое лидерство), то в новом многополярном мире могущество и влияние оказались рассредоточены.
Передовая наука и технологии и военная мощь – США; новые технологии и социальная организация – Европа; промышленная база и наука, особая социальная организация и культурная специфика – Китай; наука и военные технологии, стратегическое сырье, территориальный капитал и особая социальная организация – РФ; IT-отрасль, демографический и культурный капитал – Индия; стратегическое сырье, территориальный капитал, особая социальная организация (общинная государственность) – Центральная и Южная Африка. И т.д. О детализации и характеристиках можно спорить. Но суть в том, что в условиях сложившегося глубокого разделения труда на мировом рынке, вплоть до «кластеризации» глобальной экономики, а также в силу зависимости от сырья, инфраструктурной или производственной специализации (как, например, с производством микропроцессоров в Тайване) глобальное могущество невозможно обеспечить и сохранить одному отдельно взятому «полюсу».
Глобальное могущество стало распределенным, и приобрело характер критической взаимо-зависимости. И даже если так называемые «полюса» не равны между собой, то их влияние и возможности потрясти мир - несоизмеримо выросли по сравнению со той слабостью и подчиненностью гегемонам, которая была у большинства акторов в биполярной системе 1950-1980-х. И поэтому распределенное могущество глобальной многополярности позволяет создавать качественно новые, нелинейные взаимосвязи разных «центров силы», а сама конкуренция приобретает необыкновенно высокую динамику.
Данную систему отношений корректнее определять не как «много-полярность», а скорее – как «разно-полюсность» нового миро-порядка с распределенным глобальным могуществом. Место подчинения и «принадлежности к лагерю» заняли локальная монополия, частичное преимущество и эгоизм развития, часто отождествляемый с «ренессансом государства» и/или новым национализмом.
При этом следует учитывать, что подавляющее большинство современных нам государств – исторический продукт Большой Мировой войны (1900е-1975гг), которая радикально изменила политический и территориальный ландшафт мира по итогам двух горячих и одной «холодной» войн.
В этом новом ландшафте все больше стран и межстрановых объединений стремятся к новому, пост-идеологическому моделированию своего развития, выдвигая в качестве приоритета историко-культурные и духовные ориентиры консервативного толка, в диапазоне от «национального ренессанса» до исторического возрождения (чего стоит только слегка подзабытая инициатива президента Франции Эммануэля Макрона о переименовании Франции на Галлию). Среди таких ориентиров – идея «транс-граничных наций» (с вовлечение в гражданство соотечественников из других стран) и новых сообществ по образцу объединенной Европы, политика особых «культурных миров» (в диапазоне от «франкофонного мира» до «русского мира» и «тюркского союза»), новой теократии (Исламский Эмират Афганистан, несостоявшийся ИГИЛ), и др.
В условиях фактической глобализации торговых и производственных связей общественные структуры и политическая организация обществ (государство) остаются последним «бастионом» поддержания внутренней стабильности социальных систем. Поэтому конфликты и сближения происходят на преимущественно исторической и культурно-цивилизационной основе.
В разно-полюсном мире взаимное (коллективное) усиление возможно при условии, что нет почвы и повода для внутреннего недоверия и отторжения, но есть актуальная, вполне ощутимая историко-культурная почва для доверия и диалога.
КОНТУРЫ РАЗНО-ПОЛЯРЬЯ
Контуры нового миро-порядка еще не оформлены окончательно, но их тень уже видна.
1) Все более очевиден внутренний раскол Запада на трансатлантический альянс БритАмерика (США-Великобритания) и старо-европейское ядро ЕС (Германия, Франция, Италия, Испания, Бельгия, др.).
Несмотря на сохраняющееся союзничество в сфере безопасности и обороны (НАТО), стороны вступили в нешуточную гонку за технологические преимущества и геоэкономические сферы влияния («водородные технологии», зеленая энергетика, со всеми вытекающими – стандарты, технологические решения и новые рынки технологий).
В свою очередь, по мере потери контроля над Старой Европой, США и Великобритания восстановили былое единство евро-атлантического союза «на двоих».
Брэкзит (выход Британии из ЕС), возвращение к глобальной роли и восстановление былого британского Содружества (доктрина «Глобальная Британия»), подписание Второй Евро-Атлантической хартии (ВБ-США) и создание нового оборонного альянса AUKUS – это новая стратегия Великобритании и США, связанная с попыткой реорганизовать старый порядок под интересы двух ключевых игроков Запада, форвардов англо-саксонского мира и носителей старых либеральных ценностей свободного капитализма «без границ». В кругу участников проекта «БритАмерика» - влиятельные англо-саксонские государства Канада и Австралия, азиатская Япония, большая часть членов британского Содружества (среди которых, напр., гигант Индия, одна из крупнейших африканских стран Нигерия, большое количество островных государств Тихого океана и Карибского бассейна), чьи экономика и элиты тесно увязаны с экономиками лидеров.
10 июня 2021 года президент США Дж.Байден и премьер-министр Великобритании Б.Джонсон подписывают веховую Новую Атлантическую Хартию, которая, по существу, «закрывает» хартию антигитлеровской коалиции (1941г.) с ее амбициозными идеями всеобъемлющей коллективной системы безопасности и открытости торговли, и набором международных институтов, ориентированных на эти цели (прежде всего, ООН и СБ ООН). В новой Хартии стороны заявили о том, что единственной структурой, которая обеспечивает безопасности западных демократий является Северо-Атлантический альянс (НАТО), как, и это существенно, – ядерный альянс (!), что можно трактовать как распространение ядерных гарантий всем членам НАТО, не владеющим этим оружием. И вторая существенная деталь: стороны задекларировали, что «мы принимаем решение защищать наши инновации в науке и технологиях (…)». По существу, это провозглашение технологической монополии и ограничения открытого рынка технологий и инноваций, создание условий для проведения скоординированной политики «финансово-технологического империализма».
Несмотря на фундаментальность заявленного, по прошествии 1,5 лет ни одна крупная европейская или азиатская держава так и не присоединилась к Хартии как подписант. Рождение БритАмерики прошло в одиночестве.
В эти же июньские дни 2021 года на встрече G7 (Корнуолл, Великобритания был презентован т.н «западный Шелковый путь» - программная инициатива «Восстановить мир лучше прежнего», B3W, - инициатива инвестиций в страны «третьего мира» емкостью в более чем 40 (!) трлн долл.
В свою очередь, ЕвроСоюз, опираясь на интересы и требования стран «ядра», все чаще проводит самостоятельную политику «полюса», отстаивая при этом право на «стратегическую автономию» в отношении своих евро-атлантических партнеров. Сама идея «стратегической автономии» уже превратилась в набор инструментов ускоренного развития новых возможностей коллективной безопасности (PESCO, 2017), технологических (водородная стратегия, 2020), энергообеспечения и баланса (проекты газопроводов «Северный поток» - 1-2, совместно с РФ), разворачивания собственной инвестиционной программы Global Gateway (2021, представленной как альтернатива китайскому проекту «ОП-ОП» (но фактически - является конкурентом брит-американской инициативы 2021 года о коллективной инвестиционной программе B3W).
«Европеизация», как продвижение идеалов «социальной демократии» с умеренным консерватизмом, существенно расходится с евро-атлантическим «радикальным либерализмом без границ».
В Германии, со сменой коалиции и приходом на пост канцлера социал-демократа Олафа Шульца, все чаще говорят о возрождении былого могущества.
Во Франции растут консервативные «нео-голлистские» настроения, также связанные с идеей «сильной Франции в сильной Европе» и восстановлении влияния Франции на континентальные процессы.
Как известно, в средине 2022 года, в разгар российско-украинской войны, политические пертурбации привели к смене руководства Италии. К власти пришли национал-консерваторы (коалиция в составе «Братьев Италии», «Лиги», «Вперед, Италия»). Правительство Италии в октябре 2022 года возглавила амбициозная Джорджи Меллони, а за ее спиной – опытный консерватор Сильвио Берлускони.
Старая Европа крайне критично отнеслась к инициативам БритАмерики 2021 года. И во многом поэтому так незаметно и беззубо прошел в конце 2021 года амбициозный глобальный проект «Саммит демократий» (инициатива Дж.Байдена), который выглядел как неудачная попытка создать альтернативу ООН и его неэффективному СБ ООН.
Но планы и намерения заявлены, и инициаторы от них не отказываются.
В программной статье о Новом миропорядке уже бывший премьер-министр Великобритании Лиз Трасс (на момент публикации – министр иностранных дел в правительстве Б.Джонсона) отмечает: «Мое видение – это мир, в котором свободные нации напористы и на подъеме. Где свобода и демократия укрепляются через сеть партнеров в сфере экономики и безопасности. Где агрессоров сдерживают и заставляют сделать лучший выбор. (…). Теперь нам нужен новый подход, который сочетает в себе жесткую безопасность и экономическую стабильность, который создает более прочные глобальные союзы, где свободные нации являются более настойчивыми и уверенными в себе, который признает, что геополитика вернулась. (…) Нам надо глобальное НАТО. Под этим я понимаю не расширение членства на тех, кто из других регионов. Я имею в виду, что у НАТО должна быть глобальная перспектива, оно должно быть готовым к противостоянию глобальным угрозам» (из выступления Лиз Трасс, 21.04.2022, Лондон).
Условный ответ со стороны главного партнера – ЕС - можно найти в тезисах выступления Верховного представителя ЕС по иностранным делам и политике безопасности Жозепа Борреля: «(…) наше процветание базировалось на Китае и России. Очевидно, сегодня мы должны искать новые пути для энергии внутри Европейского Союза, насколько это возможно, потому что мы не должны менять одну зависимость на другую. (…) С другой стороны, мы делегировали свою безопасность Соединенным Штатам. Хотя сотрудничество с администрацией Байдена идет отлично, а трансатлантические отношения никогда не были такими хорошими, как сегодня – кто знает, что произойдет через два года или даже в ноябре? (…) Больше не существует мира, в котором США беспокоятся о нашей безопасности, а Китай и Россия обеспечивают основу нашего процветания. (…) Мир вошел в беспорядочную многополярность. Есть конкуренция между США и Китаем, и она является «структурообразующей». Мир структурируется вокруг этой конкуренции – нравится это кому-то или нет (…) При этом мир не есть сугубо би-полярный. Есть много игроков, каждый со своими интересами и ценностями. Посмотрите на Турцию, Индию, Бразилию, Южную Африку, Мексику, Индонезию. Они остаются внутри в этом структурирующем противостоянии. Это государства-«качалки», которые переходят на ту или иную сторону в соответствии со своими интересами, а не только ценностями. Одновременно Турция, Индия, Бразилия, Южная Африка, Мексика или Индонезия являются игроками и полюсами. Это и создает беспорядочную многополярность. (…) Мы должны мыслить более политически. Мы должны быть более проактивны, и более реактивны. … В структуре ЕС происходит объединение политики в Еврокомиссии, и одновременно – «национализация» политики в Совете ЕС (где представлены государства-члены). Это сложное задание. Мы должны еще много чего сделать, чтобы стать единой силой, которая действует от имени Евросоюза в целом. (…) Дипломатия ЕС должна быть намного больше задействована в битву нарративов. Она не есть что-то второстепенное, это великая битва за души людей» (из выступления Ж.Борреля, 10.10.2022, Брюссель).
Очевидно, что расхождение в подходах существенны, хотя и завуалированы. США как источник безопасности – это, по сути НАТО. И разочарование в этом источнике ускорит процесс по созданию (или попытке создания) европо-центричной системы безопасности, которая может вначале создаваться параллельно структурам и институтам НАТО. В рамках принятой еще в 2017 году европейской программы безопасности PESCO, по сути, уже заложены эти задачи. Многие крупные европейские политики, особенно – из французского истеблишмента, прямо говорят о необходимости создания «европейской армии».
Очевидно одно: процесс сотрудничества в условиях военного, энергетического и продовольственного кризиса сопровождается на Западе и серьезным концептуальным конфликтом «Что дальше?». И ЕС, несмотря на все зависимости, вызов национализмом и экономическими потрясениями, начинает разворачиваться в то самое «плавание» стратегической автономии. Альтернатива – катастрофа в экономике и политический развал ЕС – пока не воспринимается как угроза. Хотя такая угроза и существует.
К третьему десятилетию 21 века Европа-ЕС и БритАмерика все больше становятся двумя амбициозными и конкурентными полюсами, с потенциалом глобальных полюсов – экономически, культурно, идеологически. И в этом смысле Большой Запад становится более сложным, и внутренне разно-полярным.
1) Все более очевиден внутренний раскол Запада на трансатлантический альянс БритАмерика (США-Великобритания) и старо-европейское ядро ЕС (Германия, Франция, Италия, Испания, Бельгия, др.).
Несмотря на сохраняющееся союзничество в сфере безопасности и обороны (НАТО), стороны вступили в нешуточную гонку за технологические преимущества и геоэкономические сферы влияния («водородные технологии», зеленая энергетика, со всеми вытекающими – стандарты, технологические решения и новые рынки технологий).
В свою очередь, по мере потери контроля над Старой Европой, США и Великобритания восстановили былое единство евро-атлантического союза «на двоих».
Брэкзит (выход Британии из ЕС), возвращение к глобальной роли и восстановление былого британского Содружества (доктрина «Глобальная Британия»), подписание Второй Евро-Атлантической хартии (ВБ-США) и создание нового оборонного альянса AUKUS – это новая стратегия Великобритании и США, связанная с попыткой реорганизовать старый порядок под интересы двух ключевых игроков Запада, форвардов англо-саксонского мира и носителей старых либеральных ценностей свободного капитализма «без границ». В кругу участников проекта «БритАмерика» - влиятельные англо-саксонские государства Канада и Австралия, азиатская Япония, большая часть членов британского Содружества (среди которых, напр., гигант Индия, одна из крупнейших африканских стран Нигерия, большое количество островных государств Тихого океана и Карибского бассейна), чьи экономика и элиты тесно увязаны с экономиками лидеров.
10 июня 2021 года президент США Дж.Байден и премьер-министр Великобритании Б.Джонсон подписывают веховую Новую Атлантическую Хартию, которая, по существу, «закрывает» хартию антигитлеровской коалиции (1941г.) с ее амбициозными идеями всеобъемлющей коллективной системы безопасности и открытости торговли, и набором международных институтов, ориентированных на эти цели (прежде всего, ООН и СБ ООН). В новой Хартии стороны заявили о том, что единственной структурой, которая обеспечивает безопасности западных демократий является Северо-Атлантический альянс (НАТО), как, и это существенно, – ядерный альянс (!), что можно трактовать как распространение ядерных гарантий всем членам НАТО, не владеющим этим оружием. И вторая существенная деталь: стороны задекларировали, что «мы принимаем решение защищать наши инновации в науке и технологиях (…)». По существу, это провозглашение технологической монополии и ограничения открытого рынка технологий и инноваций, создание условий для проведения скоординированной политики «финансово-технологического империализма».
Несмотря на фундаментальность заявленного, по прошествии 1,5 лет ни одна крупная европейская или азиатская держава так и не присоединилась к Хартии как подписант. Рождение БритАмерики прошло в одиночестве.
В эти же июньские дни 2021 года на встрече G7 (Корнуолл, Великобритания был презентован т.н «западный Шелковый путь» - программная инициатива «Восстановить мир лучше прежнего», B3W, - инициатива инвестиций в страны «третьего мира» емкостью в более чем 40 (!) трлн долл.
В свою очередь, ЕвроСоюз, опираясь на интересы и требования стран «ядра», все чаще проводит самостоятельную политику «полюса», отстаивая при этом право на «стратегическую автономию» в отношении своих евро-атлантических партнеров. Сама идея «стратегической автономии» уже превратилась в набор инструментов ускоренного развития новых возможностей коллективной безопасности (PESCO, 2017), технологических (водородная стратегия, 2020), энергообеспечения и баланса (проекты газопроводов «Северный поток» - 1-2, совместно с РФ), разворачивания собственной инвестиционной программы Global Gateway (2021, представленной как альтернатива китайскому проекту «ОП-ОП» (но фактически - является конкурентом брит-американской инициативы 2021 года о коллективной инвестиционной программе B3W).
«Европеизация», как продвижение идеалов «социальной демократии» с умеренным консерватизмом, существенно расходится с евро-атлантическим «радикальным либерализмом без границ».
В Германии, со сменой коалиции и приходом на пост канцлера социал-демократа Олафа Шульца, все чаще говорят о возрождении былого могущества.
Во Франции растут консервативные «нео-голлистские» настроения, также связанные с идеей «сильной Франции в сильной Европе» и восстановлении влияния Франции на континентальные процессы.
Как известно, в средине 2022 года, в разгар российско-украинской войны, политические пертурбации привели к смене руководства Италии. К власти пришли национал-консерваторы (коалиция в составе «Братьев Италии», «Лиги», «Вперед, Италия»). Правительство Италии в октябре 2022 года возглавила амбициозная Джорджи Меллони, а за ее спиной – опытный консерватор Сильвио Берлускони.
Старая Европа крайне критично отнеслась к инициативам БритАмерики 2021 года. И во многом поэтому так незаметно и беззубо прошел в конце 2021 года амбициозный глобальный проект «Саммит демократий» (инициатива Дж.Байдена), который выглядел как неудачная попытка создать альтернативу ООН и его неэффективному СБ ООН.
Но планы и намерения заявлены, и инициаторы от них не отказываются.
В программной статье о Новом миропорядке уже бывший премьер-министр Великобритании Лиз Трасс (на момент публикации – министр иностранных дел в правительстве Б.Джонсона) отмечает: «Мое видение – это мир, в котором свободные нации напористы и на подъеме. Где свобода и демократия укрепляются через сеть партнеров в сфере экономики и безопасности. Где агрессоров сдерживают и заставляют сделать лучший выбор. (…). Теперь нам нужен новый подход, который сочетает в себе жесткую безопасность и экономическую стабильность, который создает более прочные глобальные союзы, где свободные нации являются более настойчивыми и уверенными в себе, который признает, что геополитика вернулась. (…) Нам надо глобальное НАТО. Под этим я понимаю не расширение членства на тех, кто из других регионов. Я имею в виду, что у НАТО должна быть глобальная перспектива, оно должно быть готовым к противостоянию глобальным угрозам» (из выступления Лиз Трасс, 21.04.2022, Лондон).
Условный ответ со стороны главного партнера – ЕС - можно найти в тезисах выступления Верховного представителя ЕС по иностранным делам и политике безопасности Жозепа Борреля: «(…) наше процветание базировалось на Китае и России. Очевидно, сегодня мы должны искать новые пути для энергии внутри Европейского Союза, насколько это возможно, потому что мы не должны менять одну зависимость на другую. (…) С другой стороны, мы делегировали свою безопасность Соединенным Штатам. Хотя сотрудничество с администрацией Байдена идет отлично, а трансатлантические отношения никогда не были такими хорошими, как сегодня – кто знает, что произойдет через два года или даже в ноябре? (…) Больше не существует мира, в котором США беспокоятся о нашей безопасности, а Китай и Россия обеспечивают основу нашего процветания. (…) Мир вошел в беспорядочную многополярность. Есть конкуренция между США и Китаем, и она является «структурообразующей». Мир структурируется вокруг этой конкуренции – нравится это кому-то или нет (…) При этом мир не есть сугубо би-полярный. Есть много игроков, каждый со своими интересами и ценностями. Посмотрите на Турцию, Индию, Бразилию, Южную Африку, Мексику, Индонезию. Они остаются внутри в этом структурирующем противостоянии. Это государства-«качалки», которые переходят на ту или иную сторону в соответствии со своими интересами, а не только ценностями. Одновременно Турция, Индия, Бразилия, Южная Африка, Мексика или Индонезия являются игроками и полюсами. Это и создает беспорядочную многополярность. (…) Мы должны мыслить более политически. Мы должны быть более проактивны, и более реактивны. … В структуре ЕС происходит объединение политики в Еврокомиссии, и одновременно – «национализация» политики в Совете ЕС (где представлены государства-члены). Это сложное задание. Мы должны еще много чего сделать, чтобы стать единой силой, которая действует от имени Евросоюза в целом. (…) Дипломатия ЕС должна быть намного больше задействована в битву нарративов. Она не есть что-то второстепенное, это великая битва за души людей» (из выступления Ж.Борреля, 10.10.2022, Брюссель).
Очевидно, что расхождение в подходах существенны, хотя и завуалированы. США как источник безопасности – это, по сути НАТО. И разочарование в этом источнике ускорит процесс по созданию (или попытке создания) европо-центричной системы безопасности, которая может вначале создаваться параллельно структурам и институтам НАТО. В рамках принятой еще в 2017 году европейской программы безопасности PESCO, по сути, уже заложены эти задачи. Многие крупные европейские политики, особенно – из французского истеблишмента, прямо говорят о необходимости создания «европейской армии».
Очевидно одно: процесс сотрудничества в условиях военного, энергетического и продовольственного кризиса сопровождается на Западе и серьезным концептуальным конфликтом «Что дальше?». И ЕС, несмотря на все зависимости, вызов национализмом и экономическими потрясениями, начинает разворачиваться в то самое «плавание» стратегической автономии. Альтернатива – катастрофа в экономике и политический развал ЕС – пока не воспринимается как угроза. Хотя такая угроза и существует.
К третьему десятилетию 21 века Европа-ЕС и БритАмерика все больше становятся двумя амбициозными и конкурентными полюсами, с потенциалом глобальных полюсов – экономически, культурно, идеологически. И в этом смысле Большой Запад становится более сложным, и внутренне разно-полярным.
2) Крах советской версии социализма создал временную иллюзию исчезновения исторической альтернативы. Но успехи Китая в первых десятилетиях 21 века вновь вернули миру подзабытую «конкуренцию социализма и капитализма».
Противостояние БритАмерики и Китая приобретает системный характер, идеологически схожий с противостоянием «двух систем» второй половины 20 века. Как заявляют сами китайские коммунисты, «(…) под руководством КПК китайский народ успешно открыл китайский путь модернизации, создал новую форму человеческой цивилизации, проложил развивающимся странам новые пути к модернизации» (из коммюнике 6-го пленума ЦК КПК, ноябрь 2021).
Гео-проект «Один пояс-один путь» («Пояс-Путь»), или Новый Шелковый Путь», обеспеченный сотнями миллиардов юаней китайских инвестиций в инфраструктуру и промышленность стран-партнеров в Азии, на Востоке и в Африке, призван обеспечить эти самые «новые пути».
Китайская стратегия расширяющегося опыта и поддержки разнообразия уже обеспечила ряд преимуществ в регионах, которые еще совсем недавно были «вотчиной» Великой Британии и стран «ядра» ЕС – в Юго-Восточной Азии, Африке, Океании, др. В Азии – ключевые партнеры Китая, обеспечивающие равновесие сил с Западом – Иран, Пакистан, Афганистан, группа стран Центральной Азии (Казахстан, Таджикистан, Киргизия, др.), которые постепенно дрейфуют от РФ к новым центрам притяжения в регионе (Китай, Турция).
В Евразии Китай обрел стратегического союзника – Россию. Российско-китайские отношения остановились на пугающей Запад грани формирования долгосрочного геополитического союза, оформленного как всеобъемлющее стратегическое партнерство.
В начале февраля 2022 года (4.02.2022г.) председатель КНР Си Цзиньпин и президент РФ Путин выступили с совместным программным заявлением «о международных отношениях, вступающих в новую эпоху, и глобальном устойчивом развитии», которое следует рассматривать как доктринальный ответ Новой Атлантической хартии США-ВБ (10.06.2021г). В заявлении констатируется «многополярность» и «экономическая глобализация», «культурное многообразие» и «трансформация системы глобального управления и миропорядка», «тенденция перераспределения баланса мировых сил», и очень важная фиксация «запроса мирового сообщества на лидерство в интересах мирного и поступательного развития».
Это заявление лидеров Китая и РФ – несомненно, концептуальный документ с далеко идущими последствиями. Если Новая Атлантическая Хартия закрепляет за подписантами США и ВБ статус «защитников» «принципов, ценностей и институтов демократии и открытых обществ», то подписанты заявления делают акцент на том, что «демократия не строится по трафаретам», «в зависимости от общественно-политического устройства, истории традиций и культурных особенностей конкретного государства его народ вправе выбирать такие формы и методы реализации демократии, которые соответствуют специфике данного государства», «(…) Попытки отдельных государств навязывать другим странам свои «демократические стандарты», присвоить себе монопольное право на оценку уровня соответствия критериям демократии, проводить разделительные линии по идеологическим признакам, в том числе через создание узкоформатных блоков и ситуативных альянсов, на самом деле представляет собой пример попрания демократии и отступления от ее духа и истинных ценностей. Подобные попытки выступать в роли гегемона представляют серьезную угрозу глобальному и региональному миру и стабильности, подрывают устойчивость миропорядка» (из текста заявления, 4.02.2022г.).
Из текстов этих двух программных документов, вышедших с паузой в полгода («Новая Атлантичеческая Хартия» и заявление лидеров Ктая и РФ), очевидно, что речь идет о противопоставлении разных подходов к трансформации глобального миропорядка:
- «рентные глобалисты» Хартии исходят из миссии установления общего стандарта в политической организации мира,
- подписанты заявления, «суверенщики», – делают ставку на суверенные интересы и внутреннюю самодостаточность каждого участника миропорядка.
Существенная разница в подходах отражается и в практической политике:
- «Рентные глобалисты» готовы к радикальным изменениям институтов глобального управления, исходя из интересов только лояльного им «демократического мира» (включая, напр., глубокую реформу ООН, коллективные санкции в отношении противников, готовность влиять на внутренние дела других) и фактически заявляют о готовности защищать свой выбор за счет силы и на основе «баланса сил» (НАТО как ядерный альянс, защищающий мировую демократию).
- «Суверенщики» («корпоративные националисты») занимают более консервативную позицию, близкую к духу «Вестфальского мира» (1648), и предлагают эволюционный подход, опирающийся на систему балансов интересов.
На прошедшем в октябре 2022 года ХХ съезде Компартии Китая Си Цзиньпин получил уникальное право остаться на посту Генсека КПК еще на 5 лет (по сути, став вровень с основателем КПК Мао Цзедуном). Его новые приоритеты, заявленные на съезде, кроме уже известной амбиции построения социалистического государства к 2050 году, - это «объединение нации» (вопрос Тайваня) и обеспечение безопасности развития государства (армия, оборонный комплекс, безопасность в индо-тихоокеанском, евразийском и азиатском пространствах).
И хотя старые центры силы и могущества – БритАмерика и лидеры ЕС - на первый план выносят темы китайской автократии, все же главный раздражитель для этих полюсов – успешность самой политэкономической модели китайского социализма с рыночной экономикой («социализм с китайской спецификой»).
В условиях новых глобальных трансформаций для многих отстающих стран, недовольных провалившейся модернизацией и «национальным строительством» 1960-1990х, практики и примеры Китая становятся все более привлекательны, а идеология самобытности демократий и «разнообразия развития и общности судьбы» - для многих развивающихся стран вполне приемлемым принципом нового миропорядка.
Именно поэтому в последней редакции Стратегии национальной безопасности США (октябрь 2022) Китай определен как «главный конкурент». Не противник, не враг, не «угроза», а – конкурент. То есть речь об исторической конкуренции за влияние на развитие других, за ведущую мировую «имперскую идею». И о признании Китая как реальной альтернативы Западу, его экономике и политической системе, его цивилизации в целом.
В документах Белого дома (октябрь 2022) содержится публичный призыв к диалогу с целью «ответственного управления конкуренцией», что означает готовность США вернуться к идее «Чимерики/КитАмер» - двух идеологических полюсов большого разно-полюсного мира.
Противостояние БритАмерики и Китая приобретает системный характер, идеологически схожий с противостоянием «двух систем» второй половины 20 века. Как заявляют сами китайские коммунисты, «(…) под руководством КПК китайский народ успешно открыл китайский путь модернизации, создал новую форму человеческой цивилизации, проложил развивающимся странам новые пути к модернизации» (из коммюнике 6-го пленума ЦК КПК, ноябрь 2021).
Гео-проект «Один пояс-один путь» («Пояс-Путь»), или Новый Шелковый Путь», обеспеченный сотнями миллиардов юаней китайских инвестиций в инфраструктуру и промышленность стран-партнеров в Азии, на Востоке и в Африке, призван обеспечить эти самые «новые пути».
Китайская стратегия расширяющегося опыта и поддержки разнообразия уже обеспечила ряд преимуществ в регионах, которые еще совсем недавно были «вотчиной» Великой Британии и стран «ядра» ЕС – в Юго-Восточной Азии, Африке, Океании, др. В Азии – ключевые партнеры Китая, обеспечивающие равновесие сил с Западом – Иран, Пакистан, Афганистан, группа стран Центральной Азии (Казахстан, Таджикистан, Киргизия, др.), которые постепенно дрейфуют от РФ к новым центрам притяжения в регионе (Китай, Турция).
В Евразии Китай обрел стратегического союзника – Россию. Российско-китайские отношения остановились на пугающей Запад грани формирования долгосрочного геополитического союза, оформленного как всеобъемлющее стратегическое партнерство.
В начале февраля 2022 года (4.02.2022г.) председатель КНР Си Цзиньпин и президент РФ Путин выступили с совместным программным заявлением «о международных отношениях, вступающих в новую эпоху, и глобальном устойчивом развитии», которое следует рассматривать как доктринальный ответ Новой Атлантической хартии США-ВБ (10.06.2021г). В заявлении констатируется «многополярность» и «экономическая глобализация», «культурное многообразие» и «трансформация системы глобального управления и миропорядка», «тенденция перераспределения баланса мировых сил», и очень важная фиксация «запроса мирового сообщества на лидерство в интересах мирного и поступательного развития».
Это заявление лидеров Китая и РФ – несомненно, концептуальный документ с далеко идущими последствиями. Если Новая Атлантическая Хартия закрепляет за подписантами США и ВБ статус «защитников» «принципов, ценностей и институтов демократии и открытых обществ», то подписанты заявления делают акцент на том, что «демократия не строится по трафаретам», «в зависимости от общественно-политического устройства, истории традиций и культурных особенностей конкретного государства его народ вправе выбирать такие формы и методы реализации демократии, которые соответствуют специфике данного государства», «(…) Попытки отдельных государств навязывать другим странам свои «демократические стандарты», присвоить себе монопольное право на оценку уровня соответствия критериям демократии, проводить разделительные линии по идеологическим признакам, в том числе через создание узкоформатных блоков и ситуативных альянсов, на самом деле представляет собой пример попрания демократии и отступления от ее духа и истинных ценностей. Подобные попытки выступать в роли гегемона представляют серьезную угрозу глобальному и региональному миру и стабильности, подрывают устойчивость миропорядка» (из текста заявления, 4.02.2022г.).
Из текстов этих двух программных документов, вышедших с паузой в полгода («Новая Атлантичеческая Хартия» и заявление лидеров Ктая и РФ), очевидно, что речь идет о противопоставлении разных подходов к трансформации глобального миропорядка:
- «рентные глобалисты» Хартии исходят из миссии установления общего стандарта в политической организации мира,
- подписанты заявления, «суверенщики», – делают ставку на суверенные интересы и внутреннюю самодостаточность каждого участника миропорядка.
Существенная разница в подходах отражается и в практической политике:
- «Рентные глобалисты» готовы к радикальным изменениям институтов глобального управления, исходя из интересов только лояльного им «демократического мира» (включая, напр., глубокую реформу ООН, коллективные санкции в отношении противников, готовность влиять на внутренние дела других) и фактически заявляют о готовности защищать свой выбор за счет силы и на основе «баланса сил» (НАТО как ядерный альянс, защищающий мировую демократию).
- «Суверенщики» («корпоративные националисты») занимают более консервативную позицию, близкую к духу «Вестфальского мира» (1648), и предлагают эволюционный подход, опирающийся на систему балансов интересов.
На прошедшем в октябре 2022 года ХХ съезде Компартии Китая Си Цзиньпин получил уникальное право остаться на посту Генсека КПК еще на 5 лет (по сути, став вровень с основателем КПК Мао Цзедуном). Его новые приоритеты, заявленные на съезде, кроме уже известной амбиции построения социалистического государства к 2050 году, - это «объединение нации» (вопрос Тайваня) и обеспечение безопасности развития государства (армия, оборонный комплекс, безопасность в индо-тихоокеанском, евразийском и азиатском пространствах).
И хотя старые центры силы и могущества – БритАмерика и лидеры ЕС - на первый план выносят темы китайской автократии, все же главный раздражитель для этих полюсов – успешность самой политэкономической модели китайского социализма с рыночной экономикой («социализм с китайской спецификой»).
В условиях новых глобальных трансформаций для многих отстающих стран, недовольных провалившейся модернизацией и «национальным строительством» 1960-1990х, практики и примеры Китая становятся все более привлекательны, а идеология самобытности демократий и «разнообразия развития и общности судьбы» - для многих развивающихся стран вполне приемлемым принципом нового миропорядка.
Именно поэтому в последней редакции Стратегии национальной безопасности США (октябрь 2022) Китай определен как «главный конкурент». Не противник, не враг, не «угроза», а – конкурент. То есть речь об исторической конкуренции за влияние на развитие других, за ведущую мировую «имперскую идею». И о признании Китая как реальной альтернативы Западу, его экономике и политической системе, его цивилизации в целом.
В документах Белого дома (октябрь 2022) содержится публичный призыв к диалогу с целью «ответственного управления конкуренцией», что означает готовность США вернуться к идее «Чимерики/КитАмер» - двух идеологических полюсов большого разно-полюсного мира.
3) Развернувшаяся в пост-советском пространстве «вторая трансформация», связанная с кризисом корпоративных государств образца 1991-2000гг, проявила как их слабости (вплоть до унизительного failed state), так и новые варианты развития «осколков» бывшей советской империи.
Часть этих государств, как и многие пост-колониальные национальные государства в других регионах, вместо успешной модернизации переживают необратимую де-индустриализацию и разрушение внутренней социальной самоорганизации. И как результат – волны регионального сепаратизма, конфликтность и кризис институтов государственности. Часть оказалась в плену крайне консервативного традиционализма, удовлетворившись ролью сырьевого придатка.
По большому счету, все второе десятилетие начавшегося 21 века в пост-советских государствах – это десятилетие поиска (иногда - судорожного) той модели равновесия и стабилизации, которая позволила бы сохранить корпоративную природу государства и власти, обеспечить равновесие в обществе и избежать обрушения пост-советской государственности.
- рессентиментальная модель – национальное возрождение на почве политики «исторической памяти» и этнических атрибутов нации (Украина, Грузия, Армения – как наиболее выраженные), «фасадная демократия», коррумпированная рыночная экономика;
- архаичная модель – «авторитарный культ вождя» на основе архаичных традиций и устоев до-индустриального общества (особенно характерно для государств Центральной Азии), кланово-государственная экономика,
- реставрационная модель – уподобление предыдущей социальной системе, культ «советской империи» и великодержавности, политическая автократия, мобилизационные государственно-капиталистические механизмы в экономике и социальной организации (Россия, Беларусь);
Реставрационная модель, выбранная Россией, оказалась самой радикальной. Ее составляющие – госкапитализм с огромными коррупционными рисками, максимальное использование сырьевой ренты для автономной модернизации экономики на основе ОПК, милитаризация общества, попытки нового территориально-пространственного перепроектирования РФ (гео-проект «Северный морской путь», развитие Дальнего Востока, пере-освоение Сибири – «Восток ойл» и др., создание новых индустриальных центров в центре и на востоке РФ).
Президент РФ Путин, считавший крах СССР «самой большой геополитической катастрофой 20 века», искал пути восстановления пост-советского пространства – Евразийский союз, ЕАЭС-ЕЭП, «Союзное государство».
Вместе с тем, восстановление субъектности и влияния РФ осуществлялось не на основе экономического и технологического лидерства, а за счет старых геополитических методов силы и оружия. Прежде всего – путем вовлечения в периферийные конфликты: экс-Югославия, Ирак, Сирия, Грузия, Карабахский конфликт, аннексия украинского Крыма и поддержка сепаратизма на Донбассе. Руководство РФ,, по всей видимости, исходило из того, что возрожденная геополитическая сила сделает привлекательной и идею новой глубокой реинтеграции в пост-советском пространстве. Странная и жестокая иллюзия.
Новым направлением геополитического прорыва России стал проект нового Союзного государства на базе старого российско-белорусского договора (1995г.), который теперь рассматривалось как компенсатор собственного кризиса и как заявка на свою «полюсность», как минимум – на евро-азиатском континенте. Вполне вероятно, что после неудач с ЕАЭС и ЕЭП Кремль стремился к более эффективному и управляемому геополитическому проекту, который может встроиться в живой и понятный политический миф об историческом исходе и объединяющих исторических началах. Образ возрождения «исторической России» (оправдание аннексированных территорий), и память о могуществе бывшего СССР позволяли рассчитывать на успех. Участие в таком проекте, как считали в Кремле, могло стать привлекательным для целого ряда пост-советских государств, а также непризнанных государственных образований и конфликтных регионов (например, в ЦВЕ – Сербская Краина, Приднестровье, ЛНР-ДНР, на Кавказ – Южная Осетия, Абхазия, и т.д.).
Но события в Беларуси в 2020 году (предвыборный гражданско-политический кризис) и бесчеловечная военная агрессия против Украины в 2022м подорвали сам фундамент замысла. За считанные месяцы войны (2022) Россия превратилась в автаркию и изгоя, изолированного санкциями, блокадами и недоверием.
Кризис авторитета РФ проявился даже в старых интеграционных структурах, таких как ЕАЭС (неудачный для РФ саммит в Самарканде, 2022). Практически все партнеры РФ по региональной интеграции пересматривать свои стратегии и планы в пользу Китая, Турции, ЕС. Китай как «главный конкурент» США (БритАмерики) остается последней надеждой России на сохранение своей силы и целостности, что теперь возможно только в рамках про-китайского партнерства в ШОС и усиления экономической зависимости от многочисленных российско-китайских торгово-финансовых и технологических связей.
В разно-полярном мире последним аргументом РФ остаются ядерное оружие и ресурсы. Но и первое, и второе теперь вольно-невольно будут «работать» лишь в рамках заявленной глобальной конкуренции «Китай-США» (или, как еще назвали такой мир двух конкурентов американские аналитики, - «Чимерика»/«КитАмер»).
Часть этих государств, как и многие пост-колониальные национальные государства в других регионах, вместо успешной модернизации переживают необратимую де-индустриализацию и разрушение внутренней социальной самоорганизации. И как результат – волны регионального сепаратизма, конфликтность и кризис институтов государственности. Часть оказалась в плену крайне консервативного традиционализма, удовлетворившись ролью сырьевого придатка.
По большому счету, все второе десятилетие начавшегося 21 века в пост-советских государствах – это десятилетие поиска (иногда - судорожного) той модели равновесия и стабилизации, которая позволила бы сохранить корпоративную природу государства и власти, обеспечить равновесие в обществе и избежать обрушения пост-советской государственности.
- рессентиментальная модель – национальное возрождение на почве политики «исторической памяти» и этнических атрибутов нации (Украина, Грузия, Армения – как наиболее выраженные), «фасадная демократия», коррумпированная рыночная экономика;
- архаичная модель – «авторитарный культ вождя» на основе архаичных традиций и устоев до-индустриального общества (особенно характерно для государств Центральной Азии), кланово-государственная экономика,
- реставрационная модель – уподобление предыдущей социальной системе, культ «советской империи» и великодержавности, политическая автократия, мобилизационные государственно-капиталистические механизмы в экономике и социальной организации (Россия, Беларусь);
Реставрационная модель, выбранная Россией, оказалась самой радикальной. Ее составляющие – госкапитализм с огромными коррупционными рисками, максимальное использование сырьевой ренты для автономной модернизации экономики на основе ОПК, милитаризация общества, попытки нового территориально-пространственного перепроектирования РФ (гео-проект «Северный морской путь», развитие Дальнего Востока, пере-освоение Сибири – «Восток ойл» и др., создание новых индустриальных центров в центре и на востоке РФ).
Президент РФ Путин, считавший крах СССР «самой большой геополитической катастрофой 20 века», искал пути восстановления пост-советского пространства – Евразийский союз, ЕАЭС-ЕЭП, «Союзное государство».
Вместе с тем, восстановление субъектности и влияния РФ осуществлялось не на основе экономического и технологического лидерства, а за счет старых геополитических методов силы и оружия. Прежде всего – путем вовлечения в периферийные конфликты: экс-Югославия, Ирак, Сирия, Грузия, Карабахский конфликт, аннексия украинского Крыма и поддержка сепаратизма на Донбассе. Руководство РФ,, по всей видимости, исходило из того, что возрожденная геополитическая сила сделает привлекательной и идею новой глубокой реинтеграции в пост-советском пространстве. Странная и жестокая иллюзия.
Новым направлением геополитического прорыва России стал проект нового Союзного государства на базе старого российско-белорусского договора (1995г.), который теперь рассматривалось как компенсатор собственного кризиса и как заявка на свою «полюсность», как минимум – на евро-азиатском континенте. Вполне вероятно, что после неудач с ЕАЭС и ЕЭП Кремль стремился к более эффективному и управляемому геополитическому проекту, который может встроиться в живой и понятный политический миф об историческом исходе и объединяющих исторических началах. Образ возрождения «исторической России» (оправдание аннексированных территорий), и память о могуществе бывшего СССР позволяли рассчитывать на успех. Участие в таком проекте, как считали в Кремле, могло стать привлекательным для целого ряда пост-советских государств, а также непризнанных государственных образований и конфликтных регионов (например, в ЦВЕ – Сербская Краина, Приднестровье, ЛНР-ДНР, на Кавказ – Южная Осетия, Абхазия, и т.д.).
Но события в Беларуси в 2020 году (предвыборный гражданско-политический кризис) и бесчеловечная военная агрессия против Украины в 2022м подорвали сам фундамент замысла. За считанные месяцы войны (2022) Россия превратилась в автаркию и изгоя, изолированного санкциями, блокадами и недоверием.
Кризис авторитета РФ проявился даже в старых интеграционных структурах, таких как ЕАЭС (неудачный для РФ саммит в Самарканде, 2022). Практически все партнеры РФ по региональной интеграции пересматривать свои стратегии и планы в пользу Китая, Турции, ЕС. Китай как «главный конкурент» США (БритАмерики) остается последней надеждой России на сохранение своей силы и целостности, что теперь возможно только в рамках про-китайского партнерства в ШОС и усиления экономической зависимости от многочисленных российско-китайских торгово-финансовых и технологических связей.
В разно-полярном мире последним аргументом РФ остаются ядерное оружие и ресурсы. Но и первое, и второе теперь вольно-невольно будут «работать» лишь в рамках заявленной глобальной конкуренции «Китай-США» (или, как еще назвали такой мир двух конкурентов американские аналитики, - «Чимерика»/«КитАмер»).
4) Кризис и постепенный распад «коллективного Запада» создал почву и для амбициозного геокультурного проекта «тюркского мира» («Великий Туран»). Пока этот проект выглядит как геополитическая амбиция Турции, которая так и не состоялась как член ЕвроСоюза.
Умеренный ислам, этнокультурное родство, риски новых потрясений в ЦентроАзии на Кавказе, личные амбиции турецкого руководства времен Эрдогана – все это вместе сделало возможным возродить идею Великого Турана/Новой Османской империи.
Национал-модернизм ХХ века уступает место геокультурному и технологическому империализму, что привлекает турецкие и дружественные им азербайджанские, узбекские, казахские элиты, а также многочисленных вождей лоскутной Центральной Азии.
В 2021-м Тюркский совет, созданный еще в 2009 г., был преобразован в Организацию тюркских государств (ОТГ, Турция, Азербайджан, Узбекистан, Казахстан, Кыргызстан, наблюдатели – Туркменистан и Венгрия), и принята официальная доктрина этой организации – «Тюркское глобальное видение-2040».
В 2022м заявлено желание стран-участник ОТГ создать своей единый алфавит с целью достижения «языкового единства тюркских государств» (в структуре ОТГ создана Комиссия по алфавиту). Для большинства центральноазиатских государств-бывших республик СССР это означает отказ от кириллицы.
Несмотря на внутреннюю нестабильность и экономические кризисы, амбициозная Турция становится серьезным сдерживающим фактором для евразийских проектов, и имеет свои интересы в Черноморье (Крым, крымскотатарский фактор).
Тюркское объединение становится, по сути, новым «санитарным поясом», который будет выполнять ту же функцию сдерживания и размежевания на континенте, что и страны ЦВЕ – в Европе. Но в отличие от ЦВЕ, тюркский проект имеет и перспективу полноценного над-государственного объединения, если идеи национал-консерватизма и культурного возрождения действительно станут доминантой новых геокультурных войн XXI века.
Умеренный ислам, этнокультурное родство, риски новых потрясений в ЦентроАзии на Кавказе, личные амбиции турецкого руководства времен Эрдогана – все это вместе сделало возможным возродить идею Великого Турана/Новой Османской империи.
Национал-модернизм ХХ века уступает место геокультурному и технологическому империализму, что привлекает турецкие и дружественные им азербайджанские, узбекские, казахские элиты, а также многочисленных вождей лоскутной Центральной Азии.
В 2021-м Тюркский совет, созданный еще в 2009 г., был преобразован в Организацию тюркских государств (ОТГ, Турция, Азербайджан, Узбекистан, Казахстан, Кыргызстан, наблюдатели – Туркменистан и Венгрия), и принята официальная доктрина этой организации – «Тюркское глобальное видение-2040».
В 2022м заявлено желание стран-участник ОТГ создать своей единый алфавит с целью достижения «языкового единства тюркских государств» (в структуре ОТГ создана Комиссия по алфавиту). Для большинства центральноазиатских государств-бывших республик СССР это означает отказ от кириллицы.
Несмотря на внутреннюю нестабильность и экономические кризисы, амбициозная Турция становится серьезным сдерживающим фактором для евразийских проектов, и имеет свои интересы в Черноморье (Крым, крымскотатарский фактор).
Тюркское объединение становится, по сути, новым «санитарным поясом», который будет выполнять ту же функцию сдерживания и размежевания на континенте, что и страны ЦВЕ – в Европе. Но в отличие от ЦВЕ, тюркский проект имеет и перспективу полноценного над-государственного объединения, если идеи национал-консерватизма и культурного возрождения действительно станут доминантой новых геокультурных войн XXI века.
5) После кровопролитных войн в Ираке, в Сирии, и разгрома ИГИЛ замер раздробленный исламский мир. Но его потенциал еще ждет своего проявления.
Теократические Иран и Афганистан могут стать новыми полюсами притяжения для разных радикальных пассионарных течений в исламском мире, создавая почву для «альтернативного нового Ближнего Востока», противостоящего цветным революциям и внешнему вмешательству Запада.
В сентябре 2022 года Иран стал членом ШОС, по сути – военным союзником Китая и России. Такой союз с двумя ядерными державами-членами СБ ООН позволяет Ирану рассчитывать на успешное завершение собственной ядерной программы и более глубокое вхождение в евразийское экономическое разделение труда. Обратная сторона – очередное обрушение отношений с США, Великобританией, ЕС, угроза срыва т.н. «ядерной сделки», эскалация напряжения с Израилем (также обладателем ядерного оружия). Возможно, с этим поворотом (опосредованно) связана бурная протестная волна, охватившая Иран в октябре и угрожающая гражданским конфликтом в государстве. Но как бы там ни было, союзнические отношения в ШОС уже выразились в поставках вооружения России (летательные дроны).
Еще одним полюсом притяжения может стать и Движение Умеренных (Малайзия), особенно популярное в странах Юго-Восточной Азии. Именно это два «полюса притяжения», а не богатый, но крайне консервативный и неповоротливый арабский мир (даже несмотря на роль и потенциал ОПЕК), могут определить новое распределение сил на Ближнем Востоке и в ЮВА на ближайшее десятилетие, оставляя за Турцией лишь коридор «Великого Турана».
Теократические Иран и Афганистан могут стать новыми полюсами притяжения для разных радикальных пассионарных течений в исламском мире, создавая почву для «альтернативного нового Ближнего Востока», противостоящего цветным революциям и внешнему вмешательству Запада.
В сентябре 2022 года Иран стал членом ШОС, по сути – военным союзником Китая и России. Такой союз с двумя ядерными державами-членами СБ ООН позволяет Ирану рассчитывать на успешное завершение собственной ядерной программы и более глубокое вхождение в евразийское экономическое разделение труда. Обратная сторона – очередное обрушение отношений с США, Великобританией, ЕС, угроза срыва т.н. «ядерной сделки», эскалация напряжения с Израилем (также обладателем ядерного оружия). Возможно, с этим поворотом (опосредованно) связана бурная протестная волна, охватившая Иран в октябре и угрожающая гражданским конфликтом в государстве. Но как бы там ни было, союзнические отношения в ШОС уже выразились в поставках вооружения России (летательные дроны).
Еще одним полюсом притяжения может стать и Движение Умеренных (Малайзия), особенно популярное в странах Юго-Восточной Азии. Именно это два «полюса притяжения», а не богатый, но крайне консервативный и неповоротливый арабский мир (даже несмотря на роль и потенциал ОПЕК), могут определить новое распределение сил на Ближнем Востоке и в ЮВА на ближайшее десятилетие, оставляя за Турцией лишь коридор «Великого Турана».
6) О «стратегической автономии» говорят политики в Индии. Индия – еще один полюс влияния, имеющий особые отношения со США, РФ, но стремящийся к особой роли как в Индо-Тихоокеанском регионе, так и в Азии. Обладая огромным демографическим капиталом, конкурентным пост-индустриальным сектором, Индия имеет уникальную возможность «сдерживать» на региональном уровне Китай, афгано-пакистанский узел, влиять на безопасность (пока еще) ключевого для мировой торговли Индийского океана.
Участие Индии в БРИКС и сохраняющееся экономическое сотрудничество с РФ (больше выгодное Индии, чем России) создало иллюзию настоящей «автономности». Вместе с тем, Индия может с максимальной выгодой использовать свое участие в новой Индо-Тихоокеанской стратегии, которую начали реализовывать США и Великобритания. Новый премьер-министр Великобритании Риши Сунак - индиец по происхождению и сторонник сохранения британского Содружества – может сыграть роль «якоря», привязывающего Индию к новым бритамериканским проектам как в экономике (программа новаций B3W, «западного шелкового пути»), так и в геополитике (Индо-Тихоокеанская стратенгия, создание сети военных альянсов, обеспечивающих глобальную роль НАТО). Серьезным аргументом в пользу такого выбора Индии может стать и политики конкуренции и «сдерживания» Китая, одного из главных раздражителей Индии и в пограничных спорах и влиянии на Большую Азию. В таком случае Индия станет своеобразным «троянским конем» БРИКС, сдерживающим разно-полярье и укрепляющим вес БритАмерики в Индо-Тихоокеанском макрорегионе.
Участие Индии в БРИКС и сохраняющееся экономическое сотрудничество с РФ (больше выгодное Индии, чем России) создало иллюзию настоящей «автономности». Вместе с тем, Индия может с максимальной выгодой использовать свое участие в новой Индо-Тихоокеанской стратегии, которую начали реализовывать США и Великобритания. Новый премьер-министр Великобритании Риши Сунак - индиец по происхождению и сторонник сохранения британского Содружества – может сыграть роль «якоря», привязывающего Индию к новым бритамериканским проектам как в экономике (программа новаций B3W, «западного шелкового пути»), так и в геополитике (Индо-Тихоокеанская стратенгия, создание сети военных альянсов, обеспечивающих глобальную роль НАТО). Серьезным аргументом в пользу такого выбора Индии может стать и политики конкуренции и «сдерживания» Китая, одного из главных раздражителей Индии и в пограничных спорах и влиянии на Большую Азию. В таком случае Индия станет своеобразным «троянским конем» БРИКС, сдерживающим разно-полярье и укрепляющим вес БритАмерики в Индо-Тихоокеанском макрорегионе.
7) Одним из эпицентров глобальной конкуренции становится и группа растущих восточно-азиатских государств, объединенных в АСЕАН (10 участников, среди которых – Вьетнам, Индонезия, Малайзия, Филиппины и др.). В 2020 году было создано новое объединение с ядром АСЕАН – зона свободной торговли ВРЭП, в которую также вошли Китай, Япония, Южная Корея, Австралия и др. Потенциал этого объединения, в случае его превращения в более действенную международную организацию, может существенно повлиять на планы БритАмерики по созданию каких-либо локальных управляемых структур типа ТТП (Транс-Тихоокеанское партнерство) или Индо-Тихоокеанских сообществ (проект Индо-Пасифик). Вполне вероятно, что несмотря на лидерские амбиции в этом регионе Китая и Японии, доминирующей здесь будет коллективная воля АСЕАН, которая прошла с 1960-х путь от субрегиональной организации до крупного объединения АСЕАН+3, защитила статус региона как безъядерного (договор 1995 года) и планирует создание Восточно-азиатское сообщество по образцу ЕС.
К локальным примерам проявления новой разно-полюсности можно отнести и амбиции стран Центрально-Восточной Европы закрепить за собой особую роль и право на монопольное распоряжение транзитным потенциалом между Старой Европой-ЕС и Евразией. Но из всех существующих и потенциальных форм взаимодействия наиболее конъюнктурным и востребованным может оказаться балто-черноморский проект, воплощенный в инициативе Триморья и в Люблинском соглашении 2020 года (Польша, Украина, Литва). На практике это будет означать постепенное возрождение идеи объединенного центральноевропейского государства (Речь Посполита 2.0) с локальным оборонным союзом в партнерстве с США и Великобританией, и может быть привлекательна для политической элиты Украины в случае длительного «замораживания» войны с РФ, с сохранением «серой зоны» в Таврии (юг Украины) и на части территории Донбасса. Привлекательность такого проекта для Украины может состоять еще и в том, что в условиях огромных потерь, связанных с войной с РФ (территории, население, экономические активы) объединение с Польшей и Балтией может рассматриаваться и как способ фактического вхождения в пространство и структуры ЕвроСоюза, и как возможность более активного участия в европейских трансформационных процессах, вплоть до глубокой реформы самого ЕС (амбиции Польши).
Транзитная монополия на континенте (по сути, контроль за балт-черноморским транспортным узлом) и национальные амбиции могут сподвигнуть элиты Польши, Украины и Балтии на новые исторические игры – и с Европой, и с Россией. Запросы и настроения в пользу такой игры уже проявили себя. По словам главы ГУР Украины В.Буданова, будущее Украины – стать лидером в Восточной Европе (телеинтервью с Н.Мосийчук, сентябрь 2022г.). Судя по всему, такие настроения и такое понимание пост-военного будущего Украины – и у большинства членов политической команды В.Зеленского. Но насколько это реалистично, учитывая огромную финансовую, геополитическую и (уже) демографическую зависимость Украины от соседей, гуманитарную проблему миллионов беженцев-мигрантов с Украины, растущую бедность и катастрофическое положение с инфраструктурой страны, - большой вопрос…
Сохраняется вероятность и укрепления интеграционных связей между Румынией и Молдовой. Уже сейчас Румыния стала одним из новых форпостов НАТО (системы ПРО, военный контингент). По мере роста нового напряжения вокруг Приднестровья и реальных угроза втягивания Молдовы к военные конфликты, связанные с агрессией России, идея дальнейшего межгосударственного сближения Румынии и Молдовы, вплоть до конфедеративных союзов, может снова вернуться в политическую повестку этих государств.
Такая теоретически возможная трансформация архитектуры Центральной Европы, укрупнение государственных образований и создание условий для новых «центров роста» и «центров силы» в Европе существенно повлияют как на архитектуру, так и на перспективы всего ЕвроСоюза уже в ближайшие 3-5 лет.
Перечень акторов, каждый из которых приобрел свои особые возможности и обладает частью мирового могущества, можно продолжить и дальше.
Транзитная монополия на континенте (по сути, контроль за балт-черноморским транспортным узлом) и национальные амбиции могут сподвигнуть элиты Польши, Украины и Балтии на новые исторические игры – и с Европой, и с Россией. Запросы и настроения в пользу такой игры уже проявили себя. По словам главы ГУР Украины В.Буданова, будущее Украины – стать лидером в Восточной Европе (телеинтервью с Н.Мосийчук, сентябрь 2022г.). Судя по всему, такие настроения и такое понимание пост-военного будущего Украины – и у большинства членов политической команды В.Зеленского. Но насколько это реалистично, учитывая огромную финансовую, геополитическую и (уже) демографическую зависимость Украины от соседей, гуманитарную проблему миллионов беженцев-мигрантов с Украины, растущую бедность и катастрофическое положение с инфраструктурой страны, - большой вопрос…
Сохраняется вероятность и укрепления интеграционных связей между Румынией и Молдовой. Уже сейчас Румыния стала одним из новых форпостов НАТО (системы ПРО, военный контингент). По мере роста нового напряжения вокруг Приднестровья и реальных угроза втягивания Молдовы к военные конфликты, связанные с агрессией России, идея дальнейшего межгосударственного сближения Румынии и Молдовы, вплоть до конфедеративных союзов, может снова вернуться в политическую повестку этих государств.
Такая теоретически возможная трансформация архитектуры Центральной Европы, укрупнение государственных образований и создание условий для новых «центров роста» и «центров силы» в Европе существенно повлияют как на архитектуру, так и на перспективы всего ЕвроСоюза уже в ближайшие 3-5 лет.
Перечень акторов, каждый из которых приобрел свои особые возможности и обладает частью мирового могущества, можно продолжить и дальше.
ГЕО-КУЛЬТУРНЫЕ ВОЙНЫ С ЗАПАХОМ ПОРОХА
В разно-полярном мире нет одного или нескольких гегемонов. Но есть непропорциональное распределение сил – от военных и технологических - до культурных и идеологических. И лишь хрупкий баланс этого могущества обеспечивает общую устойчивость нового «разно-полюсного» миропорядка.
Крах «старого порядка» и переход к пока не установившемуся «новому миропорядку» – это не только мировые структуры и международные институты. Кризисы охватили все без исключения общества и их социальные организации, от «передовых» - до «третьих миров». Миграционные потрясения на Западе, движение «желтых жилетов» в ЕС, восстание BLM и тонкая грань новой гражданской войны в США, нескончаемые бунты анти-вакцинаторов в условиях национальных локдаунов, радикальный исламский терроризм и «цветные» гражданские восстания против жадных и коррумпированных корпоративных государств – лишь часть лоскутного процесса социальных потрясений, который свидетельствуют о глобальной нестабильности перехода.
В этих новых исторических обстоятельствах, самой важной, даже решающей становится организация и внутренняя устойчивость социальной системы, ее способность с само-организации и само-мобилизации. «Жидкие», неконсолидированные, неустойчивые общества оказываются подвержены внутренней атомизации, «сепаратизации» и усилению конфликтности, а в итоге – к новым распадам и кризисам.
И в этом смысле, в отличие от эпохи территориальных империй («войны за территории») и постколониального геополитического господства ХХ века («управление сателлитами»), разворачивается борьба за «собирание систем»/пространств (близких по «культурному коду» обществ).
В новом разно-полярье главным предметом конкуренции становится человек в самом широком смысле – как источник и носитель человеческого и социального капитала. Этот ресурс – важнее и дороже любого сырья или новейшей технологии. Конкуренция за человеческий и социальный капитал, стремление вписать локальные сообщества в новые транснациональные системы организации и составляют стержень, основу новой глобальной гонки за развитие, которая по накалу и напряжению может переплюнуть и угар «первой холодной войны».
«Какой человек и социум» определяет в последующем и «с кем человек и его социум». На первое место вышли глобальные кибер-, медиа- информационный, медико- -промышленный, транспортно-коммуникационный комплексы, оттеснив вчера еще несомненного лидера – военно-промышленный комплекс.
«Холодное развитие» нового глобального мира означает, что конкуренция за человеческий и социальный капитал и сами «линии соприкосновения» будут проходить не только и даже не столько по формальным границам государств и союзов, сколько - «внутри», в реальной повседневности каждого общества, в национальных политиках, в виртуальном пространстве глобальных сетей, в медиа-сфере, в сферах духовной и культурной жизни, в укладах повседневности.
Гео-культурные миры («пространства») словно «круги Эйлера» в 3D (или «эйлеровы шары») будут захватывать и втягивать в свои орбиты разные социальные слои и группы, вне зависимости от места проживания и номинального гражданства. Транснациональные сообщества по интересам, по вере и культурным привязанностям уже ломают сложившиеся границы, а феномен транснационального гражданства – в виде двойного или поли-гражданства – становится все более распространенным явлением.
Но чем агрессивнее и опаснее внешние проникновения в локальный мир, тем жестче и консервативнее сопротивление каждой локальной системы – в виде традиционализма, консерватизма, национализма.
Возникающая идеологическая оснастка новой (второй) «холодной войны», а точнее – «холодного развития», приобретает новые причудливые формы, сочетающие смесь старых идеологических стереотипов об устройстве общества (капитализм/социализм, демократия/автократия) с историко-культурными особенностями разных обществ – «англо-саксонский мир», «романо-германский мир», «русский мир», «тюркский мир», «китайская цивилизация», «мир ислама» и т.д. Среди новых амбициозных заявок на культурную полярность – амбиции Центральной Европы, Юго-Восточной Азии, Индии, Африки (афроцентризм).
Идеологическая основа для новых «холодных отношений» есть у БритАмерики и Китая (либеральная демократия против бюрократического рыночного социализма и автократии), БритАмерики и России (демократия против автократии, либерализм против консервативного «русского мира»), США и Ирана (анти-террористическая риторика, исламизм против «крестового похода Запада»), во взаимоотношениях других акторов. Но преобладают все же культурные и мировоззренческие («ментальные») претензии и аргументы – как утверждение права на свою самобытность и историческую правду.
Объединение Китая, России и Ирана в рамках ШОС (Шанхайская организация сотрудничества), по сути, завершили процесс оформления Большой Евразии как оплота для нового блока «суверенщиков» (2022 – вхождение Ирана в состав ШОС).
В свою очередь, укрепление брит-американского альянса, оформленного благодаря Новой Атлантической хартии (2021), символизирует консолидацию «рентных глобалистов». Почва и повод для противостояния в борьбе за новый миропорядок создана. Российско-украинская война (2022) стала лишь первым актом в этой разворачивающейся конкуренции.
Крах «старого порядка» и переход к пока не установившемуся «новому миропорядку» – это не только мировые структуры и международные институты. Кризисы охватили все без исключения общества и их социальные организации, от «передовых» - до «третьих миров». Миграционные потрясения на Западе, движение «желтых жилетов» в ЕС, восстание BLM и тонкая грань новой гражданской войны в США, нескончаемые бунты анти-вакцинаторов в условиях национальных локдаунов, радикальный исламский терроризм и «цветные» гражданские восстания против жадных и коррумпированных корпоративных государств – лишь часть лоскутного процесса социальных потрясений, который свидетельствуют о глобальной нестабильности перехода.
В этих новых исторических обстоятельствах, самой важной, даже решающей становится организация и внутренняя устойчивость социальной системы, ее способность с само-организации и само-мобилизации. «Жидкие», неконсолидированные, неустойчивые общества оказываются подвержены внутренней атомизации, «сепаратизации» и усилению конфликтности, а в итоге – к новым распадам и кризисам.
И в этом смысле, в отличие от эпохи территориальных империй («войны за территории») и постколониального геополитического господства ХХ века («управление сателлитами»), разворачивается борьба за «собирание систем»/пространств (близких по «культурному коду» обществ).
В новом разно-полярье главным предметом конкуренции становится человек в самом широком смысле – как источник и носитель человеческого и социального капитала. Этот ресурс – важнее и дороже любого сырья или новейшей технологии. Конкуренция за человеческий и социальный капитал, стремление вписать локальные сообщества в новые транснациональные системы организации и составляют стержень, основу новой глобальной гонки за развитие, которая по накалу и напряжению может переплюнуть и угар «первой холодной войны».
«Какой человек и социум» определяет в последующем и «с кем человек и его социум». На первое место вышли глобальные кибер-, медиа- информационный, медико- -промышленный, транспортно-коммуникационный комплексы, оттеснив вчера еще несомненного лидера – военно-промышленный комплекс.
«Холодное развитие» нового глобального мира означает, что конкуренция за человеческий и социальный капитал и сами «линии соприкосновения» будут проходить не только и даже не столько по формальным границам государств и союзов, сколько - «внутри», в реальной повседневности каждого общества, в национальных политиках, в виртуальном пространстве глобальных сетей, в медиа-сфере, в сферах духовной и культурной жизни, в укладах повседневности.
Гео-культурные миры («пространства») словно «круги Эйлера» в 3D (или «эйлеровы шары») будут захватывать и втягивать в свои орбиты разные социальные слои и группы, вне зависимости от места проживания и номинального гражданства. Транснациональные сообщества по интересам, по вере и культурным привязанностям уже ломают сложившиеся границы, а феномен транснационального гражданства – в виде двойного или поли-гражданства – становится все более распространенным явлением.
Но чем агрессивнее и опаснее внешние проникновения в локальный мир, тем жестче и консервативнее сопротивление каждой локальной системы – в виде традиционализма, консерватизма, национализма.
Возникающая идеологическая оснастка новой (второй) «холодной войны», а точнее – «холодного развития», приобретает новые причудливые формы, сочетающие смесь старых идеологических стереотипов об устройстве общества (капитализм/социализм, демократия/автократия) с историко-культурными особенностями разных обществ – «англо-саксонский мир», «романо-германский мир», «русский мир», «тюркский мир», «китайская цивилизация», «мир ислама» и т.д. Среди новых амбициозных заявок на культурную полярность – амбиции Центральной Европы, Юго-Восточной Азии, Индии, Африки (афроцентризм).
Идеологическая основа для новых «холодных отношений» есть у БритАмерики и Китая (либеральная демократия против бюрократического рыночного социализма и автократии), БритАмерики и России (демократия против автократии, либерализм против консервативного «русского мира»), США и Ирана (анти-террористическая риторика, исламизм против «крестового похода Запада»), во взаимоотношениях других акторов. Но преобладают все же культурные и мировоззренческие («ментальные») претензии и аргументы – как утверждение права на свою самобытность и историческую правду.
Объединение Китая, России и Ирана в рамках ШОС (Шанхайская организация сотрудничества), по сути, завершили процесс оформления Большой Евразии как оплота для нового блока «суверенщиков» (2022 – вхождение Ирана в состав ШОС).
В свою очередь, укрепление брит-американского альянса, оформленного благодаря Новой Атлантической хартии (2021), символизирует консолидацию «рентных глобалистов». Почва и повод для противостояния в борьбе за новый миропорядок создана. Российско-украинская война (2022) стала лишь первым актом в этой разворачивающейся конкуренции.
III
ПОРЯДКИ И БЕС-ПОРЯДОК.
ЗАМЫСЛЫ, ВАРИАНТЫ, ПРЕДПОСЫЛКИ
ПОРЯДКИ И БЕС-ПОРЯДОК.
ЗАМЫСЛЫ, ВАРИАНТЫ, ПРЕДПОСЫЛКИ
Пожалуй, самая сложная задача – заглянуть в будущее. Будущее в образах и условных конструкциях – это всегда проекция настоящего, потому что будущее есть всего лишь возможность, а прошлое – опыт и предпосылки в настоящем.
Будущее изменчиво, оно «дрожит» как неустойчивая и динамичная картинка на экране, подверженная бесконечным помехам новых «волн» и сигналов. И все же контуры этой картинки, ее инварианты можно и нужно увидеть.
В этом смысле, прогнозы будущего, футурологические построения нельзя рассматривать как тривиальную игру ума. Потому что возможно только то, что возможно. А значит, в качестве предпосылок необходимо брать и учитывать реальные, в настоящем, расстановки сил и интересов, зрелость и готовность субъектов к движению к своему желаемому будущему.
Изложенное в I и II частях эссе () позволяет выделить условные 3 варианта будущего миро-порядка, где под миропорядком подразумевается определенная, устойчивая в времени, конструкция отношений на глобальном уровне и соответствующие ей институты:
Вариант А – Pax BritAmerica.
Вариант Б – «Темные Десятилетия».
Вариант В – «Новый Вестфалитет».
Вполне вероятно, что к этим трем базовым вариантам могут быть предложены и другие, напр., - «Новая Биполярность». Но по состоянию на сейчас такой и другие инварианты выглядя все же малореализуемы, во всяком случае в перспективе 20-30 лет (=2050г.). А это – срок немалый, учитывая, например, тот факт, что т.н. «ялтинско-потсдамская» конструкция миропорядка, с ее би-полярностью, структурами ООН и «хельсинскими» принципами (с 1975 г.) просуществовала около полувека и считается сейчас достаточно устойчивой и длительной эпохой. Как, впрочем, считаю бессмысленным и рассматривать вариант «Армагеддон» (ядерный конфликт). Такой акт человеческого безумия обессмысливает любые попытки что-либо «рационализировать»…
Вариант А. «Pax BritAmerica»
«(…) Господство какой-либо одной державы над любым из составляющих Евразию континентов - Европой или Азией – все еще остается критерием стратегической опасности для Америки независимо от наличия или отсутствия «холодной войны» (Г.Киссинджер, «Дипломатия»). Цитата неслучайна. Подавление развития конкурентов – как системных (Китай), так и экономически продвинутых (ЕвроСоюз) – по-прежнему составляет основу американской и новой бритамериканской глобальной политики.
В отличие от предыдущих эпох и порядков, новая конструкция отношений предполагает консолидацию ведущих в технологическом отношении держав в единый клуб правительств, глобальных компаний и частных капиталов, реализующих централизованную политику «финансово-технологического империализма». Экономической предпосылкой для такой консолидации стали новые «платформенные» способы концентрации и централизации капитала. Технологической основой – новые направления инноваций (ИИ, «зеленая энергетика», скоростные кибер-коммуникации и глобальная связь, 3D-принтинг в промышленности, био-экономика и пр.), что может обеспечить стратегическое преимущество в отношении любого локального конкурента с индустриальным статусом.
Стагнация ООН в его нынешнем качестве и практически недееспособный СовБез ООН, опирающийся на принцип «постоянного членства 5 учредителей», может уже в ближайшие годы завершиться параличем в работе. а катализатором такого паралича может стать любой крупный текущий военный конфликт (напр., российско-украинская война 2022+). В таком случае, новым политическим институтом, претендующим на роль глобального управления, мог бы стать «демократический ООН», созданный на основе заявленного в 2021 году Форума Демократий. Идеологическая основа – конкуренция «демократического мира» с автократиями (недемократическим миром).
Появление нового «демократического ООН/«Форума Демократий» с неизбежностью запускает процесс глобальной конкуренции на институциональном уровне, где в качестве главного «конкурента» может быть только Китай. Способен ли коммунистический Китай стать реальным лидером «анти-демократического полюса» - большой вопрос… Высока вероятность того, что в случае кризиса и распада старого ООН Китай будет искать пути создания посреднического коммуникативного органа, сближающего позиции «демократического ООН» и отдельных держав. Таким образом, сама конструкция миропорядка предполагает некий баланс «все демократии + Китай».
В такой конструкции те страны, которые «выпадают» из новой системы глобального управления, окажутся в положении стран-изгоев, чья геоэкономическая активность и участие в глобальном разделении труда (поставки сырья, промышленная кооперация) будут жестко регулироваться санкциями и разрешительными нормами. Страны, оказавшиеся в роли «изгоев», будут ограничены в возможностях инновационно-технологического роста, международной кооперации, участия в гео-проектах, будут невольно «сваливаться» в автаркические модели развития.
Финансовая система такого порядка по-прежнему будет опираться на избранный круг резервных валют, который может быть расширен за счет включения в «резервную корзину» американского доллара, европейского евро и британского фунта (вероятно, в форме цифровых валют).
Глобальная коллективная безопасность будет развиваться на основе сете-центричной организации группы блоков и союзов, ориентированных на партнерство с глобализированным НАТО (первый пример – альянс АУКУС, 2021г.).
Такой порядок не исключает трансформаций в нынешних моделях региональной интеграции. Скорее наоборот, будет стимулировать создание устойчивых региональных союзов с открытой экономикой и вовлечением в глобальные инфраструктурные и энергетические проекты.
Планы и намерения в построении такой модели нашли отражение в Новой Атлантической хартии, инициативной программе G7 – "Build Back Betterr World" (B3W), программных заявлениях Форума Демократий (2021г.).
Необходимые предпосылки для такого варианта:
- поражение РФ в войне против Украины, изоляция РФ и исключение из состава СБ ООН;
- снижение эскалации вокруг Тайваня, «мирный» вариант дальнейшего сближения Тайваня и Китая при поддержке США, согласование переходного периода по возможному воссоединению без применения силы;
- провозглашение политики новой «разрядки» и сокращения ядерных потенциалов за счет повышения общего технологического уровня современных вооружений, высокоточного и роботизированного оружия;
- снятие с повестки в ЕвроСоюзе вопроса о «стратегической автономии», возвращение к процессу экономической евро-атлантической интеграции (договор о Трансатлантическом торговом и инвестиционном партнерстве (TTIP, 2013-2016гг.));
- продолжение «цветных революций» в странах Азии и Ближнего Востока, политические трансформации в Иране, Саудовской Аравии, Сирии;
- укрепление британского Содружества как транс-континентального экономического и геополитического объединения, возможное расширение Содружества за счет стран Африки, Центральной и Северной Европы;
- вовлечение стран Африканского Союза в инфраструктурные проекты БритАмерики, скоординированная политика «зеленых» и инфраструктурных инвестиций в страны Африки со стороны ЕвроСоюза, США, Великобритании;
- целенаправленная политика трансформации РФ в «мягкую федерацию», поддержки процессов, аналогичных «перестройке» в бСССР.
Вариант Б. «Темные десятилетия»
Собственно, этот вариант осязаем уже сейчас. Станет ли он неизбежной перспективой – во многом зависит от того, какие выводы и решения сделают основные акторы, столкнувшись с новым бес-порядком, явленным в текущее время. В истории известен феномен т.н. «темных веков» Европы. Такие «темные века» известны в истории практически всех цивилизаций и отдельных стран. Сейчас вполне вероятна перспектива «темных десятилетий» для всего глобального мира.
Нынешний кризис миро-порядка (институты и организации глобального управления) прямо связан с переходом к т.н. «много-полярному миру», который корректнее и правильнее определять как Мир Разно-Полярья.
Но сам переход еще не означает, что старые структуры исчезают в одночасье. Скорее, они теряют свою компетенцию, нормы и правила остаются декларацией, и в большинстве процессов, которые раньше были подвержены регулированию, господствует сила и интерес отдельных акторов.
В этом смысле, бес-порядок – это не хаос (воспринимаемый как стихия и непредсказуемость). Бес-порядок тоже подчинен своим законам, но эти законы не регулируются уже договорным правом и оформленными процедурами, а проистекают из возможностей и качеств самих акторов.
Скорее можно говорить о «двойных стандартах», политике силового решения (экономически, военным путем), постоянном геополитическом лавировании, о дипломатическом и идеологическом лицемерии.
Сам по себе вариант «темных десятилетий» не выглядит и не способен быть самодостаточным, окончательным вариантом регулирования отношений. Скорее, это большой, тянущийся десятилетиями переход, в ходе которого могут рождаются и качественно новые системные элементы миропорядка (альянсы, финансовые системы, гео-проекты, меняющие экономическую карту), и новые центры силы, и даже новые социальные системы (блоки, идеологические союзы и международные движения).
Особенностью «темных десятилетий» станет постепенное отмирание старых институтов и организаций глобального управления, прежде всего – связанных с ООН и с т.н. «бреттон-вудской» (а вернее сказать, с 1971-78гг - Ямайская) мировой валютно-финансовой системой.
В условиях динамичных изменений в силе и могуществе (экономическом, технологическом, военном) установление правил на старых принципах «баланса сил» либо «баланса интересов» будет просто невозможно. Ведущим окажется принцип «переменчивого баланса сил», который будет вынуждать акторов постоянно подстраиваться и учитывать новые возможности и новых конкурентов.
На первое место выйдут военно-экономические альянсы, сочетающие институты развития с институтами безопасности: евро-атлантический альянс НАТО с опорой на брит-американский альянс; Шанхайская организация сотрудничества (прежде всего, трио Китай-РФ-Иран); ЕвроСоюз с растущими военно-политическими амбициями Германии (опора – три Франция-Германия-Италия); страны АСЕАН, вынужденные укреплять экономическое сотрудничество институтами региональной безопасности, и т.д. Сеть военных и военно-экономических альянсов и станет предметом серьезной конкуренции между основными «центрами силы».
Ключевые решения в области геоэкономики, инфраструктурных решений, торговых связей и промышленной кооперации переместятся в «клубные форматы» - G7, G20, БРИКС. Возможно появятся и новые «глобальные клубы», решения которых будут за рамками влияния и контроля старых легитимных глобалистских структур.
Международная финансовая и торговая системы с неизбежностью окажутся в состоянии многолетней турбулентности. Резервные валюты будут связаны прежде всего с «экономическими центрами» силы и привязаны к региональным экономическим пространствам и глобальным кластерам. Это же отразится и на системах международных расчетов, страховании, резервировании.
Политика протекционизма и санкций на двусторонней и коллективной основе станет новой нормой торгово-экономических отношений. И это только обострит конкуренцию и «торговые войны».
Полоса кризисов, вызванных протекционизмом и «торговыми войнами», существенно сузит возможности глобального инвестирования. Разрыв между «центрами накопления» и большим бедным Югом (периферией) станет еще больше. Миграционные волны, связанные с бегством от войны, голода и бедностью, тоже станут новой нормой. Как и ужесточение контроля за миграцией, широкое применение политики сегрегации населения с учетом растущего миграционного давления (особенно – в США, Великобритании, Канаде, Австралии, Японии, странах ЕС).
Все это в целом усилит правые настроения в развитых обществах, приведет к массовым «правым поворотам» в политике как западных, так и восточных демократий. В таких новых обстоятельствах тема «консолидации демократического мира», заявленная на Форуме демократий в 2021году, станет просто неактуальной. Вместо раскола мира на «демократии» и «автократии» высока вероятность общего поворота к жестким автократическим и авторитарным режимам.
В новых обстоятельствах обострится идеологическая борьба вокруг «социальных систем». Тема успешного «коммунистического пути с китайской спецификой» будет восприниматься на Западе намного острее, чем проблема демократии/автократии. У Китая появится реальный исторический шанс стать лидером более широкого мирового «альтернативного пути человечества», проще говоря – стать лидером нового левого поворота в мире.
«Темные десятилетия» хронологически могут завершиться к намеченным к 2050 году вехами по преобразованию Китая в «модернизированное социалистическое государство», претендующее на роль новой глобальной силы и организатора нового порядка.
Необходимые предпосылки для этого варианта:
- российско-украинская война приобретет затяжной характер, изматывающий обе стороны. Кризис инфраструктуры жизни в Украине и рост социального напряжения в РФ могут привести к катастрофическим последствиям для обеих сторон, уже независимо от положения на фронте и физических потерь.
- ЕвроСоюз войдет в полосу «правых поворотов» в большинстве государств (Венгрия, Румыния, Италия, Франция, Германия, Испания), что существенно повлияет на дееспособность европейских структур и может привести к кризису самого ЕС;
- в Центральной Европе развернется новое геополитическое прожектерство, связанное с укрупнением государств и борьбой за «исторические территории» (Польша, Румыния);
- Турция и Иран форсируют милитаризацию и развернут открытую конкуренцию за идеологический и территориальный контроль в Азии и на Ближнем Востоке. Высока вероятность новых ближневосточных войн (Сирия, Ирак, конфликт Ирана и Израиля, ..);
- Китай форсирует военное решение вопроса с Тайванем, установит военный контроль и монополию на торговые маршруты в Южно-Китайском море (более 1/3 морского грузопотока в мире);
- Китай усилит экономическую экспансию в РФ и страны Центральной Азии, ШОС будет трансформирован в организацию «китайской силы» в Евразии;
- в Африке обострится борьба старых метрополий за влияние на ресурсные государства (Франция, Италия, Бельгия), Африканский Союз потеряет влияние и авторитет;
- страны МЕРКОСУР (Бразилия, Аргентина, др.), как и страны ЕС, окажутся в полосе внутренних политических кризисов, объединение может распасться, связи с ЕС будут подорваны, вновь привлекательной станет идея «единой Америки» (ОАГ, американская «доктрина Монро»);
- США и Великобритания («БритАмерика») начнут реализацию политики «сете-центричной безопасности», создавая мезальянсы по аналогии с АУКУУС с Южной Америке, Африке и Океании, форсируют реализацию стратегии Индо-Пасифик, что угрожает новыми конфликтами в макрорегионе.
Это лишь отдельные пазлы, из которых может состоять все цепь потрясений «темных десятилетий».
Вариант В. «Новый Вестфалитет»
Летом 1975 года в Хельсинки (Финляндия) прошло Совещание по безопасности и сотрудничестве в Европе, завершившееся подписанием исторического Хельсинского заключительного акта. И хотя в названии присутствует только «Европа», событие это стало неотъемлемой частью дооформления послевоенного Ялтинско-Потсдамского миро-порядка, который корректнее называть «Ялтинско-Потсдамско-Хельсинский порядок». По сути, только по прошествии 30 (!) лет были окончательно закреплены итоги второй мировой войны – в признании и гарантии неприкосновенности границ, принципам мирного сосуществования и невмешательства во внутренние дела, мирное урегулирование споров и пр. Кстати, Хельсинский акт можно считать первой полноценной международной легитимацией границ и республик-членов СССР, тем более, что УССР и БССР были среди учредителей и членов ООН (1945н.).
В определенном смысле, Хельсинки-75 стал «Вестфальским миром» эпохи национальных государств с разной социальной и политической системой.
Справочно: Вестфальский мир был установлен в 1648 на основе двух соглашений – Мюнстерского и Оснабрюкского, и символизирует завершение Тридцатиетней войны в Священной Римской империи, установление новых правил во взаимоотношениях держав с признание государственного суверенитета, территориальных границ и невмешательством во внутренние дела.
Потенциал Хельсинского 1975 года соглашения был намного больше статуса «акта». И, возможно, поэтому уже в 1995 году СБСЕ был преобразован в организацию – Организацию по безопасности и сотрудничестве в Европе (ОБСЕ).
В настоящее время сторонники т.н. «многополярного мира» (прежде всего, Китай) активно выступают за эволюционно-реформистский подход к развитию имеющихся структур глобального управления. Страны-новые лидеры (напр., участники БРИКС), а также страны-пораженцы во второй мировой войне (прежде всего, Германия и Япония) являются главными заинтересантами в новой системе баланса интересов как на уровне СБ ООН, так и в структурах глобального управления.
Тема сохранения и реформирования ООН як основы глобального управления находится в повестке вот уже более 20 лет. Расширение постоянного состава СБ ООН, усиление полномочий институтов и организаций, аффилированных с ООН, укрепление военно-миротворческих функций ООН и развитие механизма всеобъемлющей коллективной безопасности, установление над-государственного контроля за оружием массового поражения, экологически опасными проектами, создание механизмов реализации глобальных программ в экономике, образовании, культуре – все это составляет условный план такой эволюционной трансформации.
С другой стороны, эволюционное пере-учреждение ООН и усиление коллективных механизмов глобального управление станет возможным при условии, если будут преодолены антагонизмы между странами-учредителями и страх нового ядерного противостояния.
С определенной периодичностью появляются инициативы об организации Хельсинки-2, «глобального Хельсинки» или нового учредительного заседания Генеральной Ассамблеи. В любом случае, речь идет о том, что подобные установление новых норм и правил глобального сосуществования не может ограничиваться саммитом или конференцией отдельной группы стран (т.н. «Ялта-2»). И в случае, если будет создана инициативная группа, представляющая интересы всех крупных альянсов и групп (ЕС, ШОС. МЕКОСУР, Африканский Союз и пр.), такой поворот выглядит вполне вероятным.
ООН 2.0 может стать прообразом коллективного «глобального правительства», которое сделает невозможной чью-либо гегемонию, и снимет напряжение по поводу нового блокового разделения мира. Идею эволюционной реформы поддерживают и те, кто признает путь «конкуренции систем» и готов к пересмотру итогов Ялтинско-Потсдамско-Хельсинской системы в пользу нового «глобального Хельсинки». Другими словами, в пользу «Нового Вестфалитета» в международных отношениях.
Такой подход на практике означает расширение состава СБ ООН и создание постоянного справедливого механизма ротирования (вплоть до исключения такого института как «постоянное членство» в СБ ООН и создание при СБ ООН постоянного Совета мира из состава ядерных держав).
Институты и организации при ООН обретут функции коллективного управления, и полномочия по распоряжению крупными инвестиционными международными программами.
Финансовая система будет трансформирована в пользу «корзины валют», в которую будут включены валюты ведущих экономических центров, а регулирование финансовых расчетов будет требовать развитой международной клиринговой системы обмена и гарантий.
Глобальные климатические, экологические, медицинские, образовательные, энергетические и коммуникационные программы развития будут находиться под контролем коллективных структур, создаваемых ООН.
Ядерное оружие и новые виды оружия массового поражения будут ограничены в производстве и распространении в пределах стран, владеющих технологией, и исключены из арсеналов коллективных сил блоков и альянсов.
Необходимые предпосылки для такого варианта:
- Завершение российско-украинской войны невоенным путем (диалог, переговоры, переходные периоды), растянутое во времени восстановление территориального суверенитета Украины;
- смена политического курса РФ, отказ от прямой конфронтации с «Западом», участие в «разрядке», реабилитация идеи Большой Европы (что, вероятно, возможно только при условии смены режима и возобновлении демократического транзита страны);
- укрепление «стратегической автономии» ЕС, инициация реформирования НАТО и начало создания собственно европейской системы безопасности (в частности, ускоренная реализация программ PESCO);
- возвращение США к консервативной политике «американского изоляционизма» и политике «геополитических сделок»;
- коллективная политика «разрядки» и создание новых механизмов контроля за соблюдением ядерного паритета ядерных держав, новые механизмы контроля за нераспространением ядерных технологий, вплоть до инициации ДНЯО-2. Это позволит ужесточить контроль за разработкой ядерного оружия неядерными странами и применять политику «принудительного разоружения». Кстати, в этом направлении уже создан новый прецедент: в конце октября 2022 года в рамках ООН прошло голосование по резолюции, регламентирующей ядерное разоружение Израиля и передачу ядерных объектов МАГАТЭ (организация ООН).
- создание «территорий без ядерного оружия» - в Северной и Центральной Европе, Центральной и Юго-Восточной Азии, Южной и Латинской Америке, Африке, Австралии и Океании, др.;
- международный пакт о неприменении санкций как инструмента глобальной изоляции стран, разработка нового кодекса глобальной либеральной торговли;
- новый договор о «мирной конкуренции» США и Китая, частью которого должны быть и гарантии невмешательства в отношения Китая и Тайваня;
- мирный вариант сближения Китая и Тайваня по формуле, предложенной КПК, «одна страна-две системы», возможный конфедеративный формат отношений;
- организация ближневосточного «Хельсинки», комплексное урегулирование сирийского, израильско-палестинского и курдского вопросов;
- возобновление «ядерной сделки» с Ираном,
- укрепление зоны свободной торговли МРЭТ и согласованные меры по демилитаризации Азиатско-Тихоокеанского и Индо-Тихоокеанского макро-регионов;
- усиление автономности Африканского Союза, развитие коллективных интеграционных механизмов контроля за использованием ресурсов, скоординированная политики модернизации, равноудаленная от традиционных «центров влияния» (США, Великобритания, лидеры ЕвроСоюза, Китай).
Будущее изменчиво, оно «дрожит» как неустойчивая и динамичная картинка на экране, подверженная бесконечным помехам новых «волн» и сигналов. И все же контуры этой картинки, ее инварианты можно и нужно увидеть.
В этом смысле, прогнозы будущего, футурологические построения нельзя рассматривать как тривиальную игру ума. Потому что возможно только то, что возможно. А значит, в качестве предпосылок необходимо брать и учитывать реальные, в настоящем, расстановки сил и интересов, зрелость и готовность субъектов к движению к своему желаемому будущему.
Изложенное в I и II частях эссе () позволяет выделить условные 3 варианта будущего миро-порядка, где под миропорядком подразумевается определенная, устойчивая в времени, конструкция отношений на глобальном уровне и соответствующие ей институты:
Вариант А – Pax BritAmerica.
Вариант Б – «Темные Десятилетия».
Вариант В – «Новый Вестфалитет».
Вполне вероятно, что к этим трем базовым вариантам могут быть предложены и другие, напр., - «Новая Биполярность». Но по состоянию на сейчас такой и другие инварианты выглядя все же малореализуемы, во всяком случае в перспективе 20-30 лет (=2050г.). А это – срок немалый, учитывая, например, тот факт, что т.н. «ялтинско-потсдамская» конструкция миропорядка, с ее би-полярностью, структурами ООН и «хельсинскими» принципами (с 1975 г.) просуществовала около полувека и считается сейчас достаточно устойчивой и длительной эпохой. Как, впрочем, считаю бессмысленным и рассматривать вариант «Армагеддон» (ядерный конфликт). Такой акт человеческого безумия обессмысливает любые попытки что-либо «рационализировать»…
Вариант А. «Pax BritAmerica»
«(…) Господство какой-либо одной державы над любым из составляющих Евразию континентов - Европой или Азией – все еще остается критерием стратегической опасности для Америки независимо от наличия или отсутствия «холодной войны» (Г.Киссинджер, «Дипломатия»). Цитата неслучайна. Подавление развития конкурентов – как системных (Китай), так и экономически продвинутых (ЕвроСоюз) – по-прежнему составляет основу американской и новой бритамериканской глобальной политики.
В отличие от предыдущих эпох и порядков, новая конструкция отношений предполагает консолидацию ведущих в технологическом отношении держав в единый клуб правительств, глобальных компаний и частных капиталов, реализующих централизованную политику «финансово-технологического империализма». Экономической предпосылкой для такой консолидации стали новые «платформенные» способы концентрации и централизации капитала. Технологической основой – новые направления инноваций (ИИ, «зеленая энергетика», скоростные кибер-коммуникации и глобальная связь, 3D-принтинг в промышленности, био-экономика и пр.), что может обеспечить стратегическое преимущество в отношении любого локального конкурента с индустриальным статусом.
Стагнация ООН в его нынешнем качестве и практически недееспособный СовБез ООН, опирающийся на принцип «постоянного членства 5 учредителей», может уже в ближайшие годы завершиться параличем в работе. а катализатором такого паралича может стать любой крупный текущий военный конфликт (напр., российско-украинская война 2022+). В таком случае, новым политическим институтом, претендующим на роль глобального управления, мог бы стать «демократический ООН», созданный на основе заявленного в 2021 году Форума Демократий. Идеологическая основа – конкуренция «демократического мира» с автократиями (недемократическим миром).
Появление нового «демократического ООН/«Форума Демократий» с неизбежностью запускает процесс глобальной конкуренции на институциональном уровне, где в качестве главного «конкурента» может быть только Китай. Способен ли коммунистический Китай стать реальным лидером «анти-демократического полюса» - большой вопрос… Высока вероятность того, что в случае кризиса и распада старого ООН Китай будет искать пути создания посреднического коммуникативного органа, сближающего позиции «демократического ООН» и отдельных держав. Таким образом, сама конструкция миропорядка предполагает некий баланс «все демократии + Китай».
В такой конструкции те страны, которые «выпадают» из новой системы глобального управления, окажутся в положении стран-изгоев, чья геоэкономическая активность и участие в глобальном разделении труда (поставки сырья, промышленная кооперация) будут жестко регулироваться санкциями и разрешительными нормами. Страны, оказавшиеся в роли «изгоев», будут ограничены в возможностях инновационно-технологического роста, международной кооперации, участия в гео-проектах, будут невольно «сваливаться» в автаркические модели развития.
Финансовая система такого порядка по-прежнему будет опираться на избранный круг резервных валют, который может быть расширен за счет включения в «резервную корзину» американского доллара, европейского евро и британского фунта (вероятно, в форме цифровых валют).
Глобальная коллективная безопасность будет развиваться на основе сете-центричной организации группы блоков и союзов, ориентированных на партнерство с глобализированным НАТО (первый пример – альянс АУКУС, 2021г.).
Такой порядок не исключает трансформаций в нынешних моделях региональной интеграции. Скорее наоборот, будет стимулировать создание устойчивых региональных союзов с открытой экономикой и вовлечением в глобальные инфраструктурные и энергетические проекты.
Планы и намерения в построении такой модели нашли отражение в Новой Атлантической хартии, инициативной программе G7 – "Build Back Betterr World" (B3W), программных заявлениях Форума Демократий (2021г.).
Необходимые предпосылки для такого варианта:
- поражение РФ в войне против Украины, изоляция РФ и исключение из состава СБ ООН;
- снижение эскалации вокруг Тайваня, «мирный» вариант дальнейшего сближения Тайваня и Китая при поддержке США, согласование переходного периода по возможному воссоединению без применения силы;
- провозглашение политики новой «разрядки» и сокращения ядерных потенциалов за счет повышения общего технологического уровня современных вооружений, высокоточного и роботизированного оружия;
- снятие с повестки в ЕвроСоюзе вопроса о «стратегической автономии», возвращение к процессу экономической евро-атлантической интеграции (договор о Трансатлантическом торговом и инвестиционном партнерстве (TTIP, 2013-2016гг.));
- продолжение «цветных революций» в странах Азии и Ближнего Востока, политические трансформации в Иране, Саудовской Аравии, Сирии;
- укрепление британского Содружества как транс-континентального экономического и геополитического объединения, возможное расширение Содружества за счет стран Африки, Центральной и Северной Европы;
- вовлечение стран Африканского Союза в инфраструктурные проекты БритАмерики, скоординированная политика «зеленых» и инфраструктурных инвестиций в страны Африки со стороны ЕвроСоюза, США, Великобритании;
- целенаправленная политика трансформации РФ в «мягкую федерацию», поддержки процессов, аналогичных «перестройке» в бСССР.
Вариант Б. «Темные десятилетия»
Собственно, этот вариант осязаем уже сейчас. Станет ли он неизбежной перспективой – во многом зависит от того, какие выводы и решения сделают основные акторы, столкнувшись с новым бес-порядком, явленным в текущее время. В истории известен феномен т.н. «темных веков» Европы. Такие «темные века» известны в истории практически всех цивилизаций и отдельных стран. Сейчас вполне вероятна перспектива «темных десятилетий» для всего глобального мира.
Нынешний кризис миро-порядка (институты и организации глобального управления) прямо связан с переходом к т.н. «много-полярному миру», который корректнее и правильнее определять как Мир Разно-Полярья.
Но сам переход еще не означает, что старые структуры исчезают в одночасье. Скорее, они теряют свою компетенцию, нормы и правила остаются декларацией, и в большинстве процессов, которые раньше были подвержены регулированию, господствует сила и интерес отдельных акторов.
В этом смысле, бес-порядок – это не хаос (воспринимаемый как стихия и непредсказуемость). Бес-порядок тоже подчинен своим законам, но эти законы не регулируются уже договорным правом и оформленными процедурами, а проистекают из возможностей и качеств самих акторов.
Скорее можно говорить о «двойных стандартах», политике силового решения (экономически, военным путем), постоянном геополитическом лавировании, о дипломатическом и идеологическом лицемерии.
Сам по себе вариант «темных десятилетий» не выглядит и не способен быть самодостаточным, окончательным вариантом регулирования отношений. Скорее, это большой, тянущийся десятилетиями переход, в ходе которого могут рождаются и качественно новые системные элементы миропорядка (альянсы, финансовые системы, гео-проекты, меняющие экономическую карту), и новые центры силы, и даже новые социальные системы (блоки, идеологические союзы и международные движения).
Особенностью «темных десятилетий» станет постепенное отмирание старых институтов и организаций глобального управления, прежде всего – связанных с ООН и с т.н. «бреттон-вудской» (а вернее сказать, с 1971-78гг - Ямайская) мировой валютно-финансовой системой.
В условиях динамичных изменений в силе и могуществе (экономическом, технологическом, военном) установление правил на старых принципах «баланса сил» либо «баланса интересов» будет просто невозможно. Ведущим окажется принцип «переменчивого баланса сил», который будет вынуждать акторов постоянно подстраиваться и учитывать новые возможности и новых конкурентов.
На первое место выйдут военно-экономические альянсы, сочетающие институты развития с институтами безопасности: евро-атлантический альянс НАТО с опорой на брит-американский альянс; Шанхайская организация сотрудничества (прежде всего, трио Китай-РФ-Иран); ЕвроСоюз с растущими военно-политическими амбициями Германии (опора – три Франция-Германия-Италия); страны АСЕАН, вынужденные укреплять экономическое сотрудничество институтами региональной безопасности, и т.д. Сеть военных и военно-экономических альянсов и станет предметом серьезной конкуренции между основными «центрами силы».
Ключевые решения в области геоэкономики, инфраструктурных решений, торговых связей и промышленной кооперации переместятся в «клубные форматы» - G7, G20, БРИКС. Возможно появятся и новые «глобальные клубы», решения которых будут за рамками влияния и контроля старых легитимных глобалистских структур.
Международная финансовая и торговая системы с неизбежностью окажутся в состоянии многолетней турбулентности. Резервные валюты будут связаны прежде всего с «экономическими центрами» силы и привязаны к региональным экономическим пространствам и глобальным кластерам. Это же отразится и на системах международных расчетов, страховании, резервировании.
Политика протекционизма и санкций на двусторонней и коллективной основе станет новой нормой торгово-экономических отношений. И это только обострит конкуренцию и «торговые войны».
Полоса кризисов, вызванных протекционизмом и «торговыми войнами», существенно сузит возможности глобального инвестирования. Разрыв между «центрами накопления» и большим бедным Югом (периферией) станет еще больше. Миграционные волны, связанные с бегством от войны, голода и бедностью, тоже станут новой нормой. Как и ужесточение контроля за миграцией, широкое применение политики сегрегации населения с учетом растущего миграционного давления (особенно – в США, Великобритании, Канаде, Австралии, Японии, странах ЕС).
Все это в целом усилит правые настроения в развитых обществах, приведет к массовым «правым поворотам» в политике как западных, так и восточных демократий. В таких новых обстоятельствах тема «консолидации демократического мира», заявленная на Форуме демократий в 2021году, станет просто неактуальной. Вместо раскола мира на «демократии» и «автократии» высока вероятность общего поворота к жестким автократическим и авторитарным режимам.
В новых обстоятельствах обострится идеологическая борьба вокруг «социальных систем». Тема успешного «коммунистического пути с китайской спецификой» будет восприниматься на Западе намного острее, чем проблема демократии/автократии. У Китая появится реальный исторический шанс стать лидером более широкого мирового «альтернативного пути человечества», проще говоря – стать лидером нового левого поворота в мире.
«Темные десятилетия» хронологически могут завершиться к намеченным к 2050 году вехами по преобразованию Китая в «модернизированное социалистическое государство», претендующее на роль новой глобальной силы и организатора нового порядка.
Необходимые предпосылки для этого варианта:
- российско-украинская война приобретет затяжной характер, изматывающий обе стороны. Кризис инфраструктуры жизни в Украине и рост социального напряжения в РФ могут привести к катастрофическим последствиям для обеих сторон, уже независимо от положения на фронте и физических потерь.
- ЕвроСоюз войдет в полосу «правых поворотов» в большинстве государств (Венгрия, Румыния, Италия, Франция, Германия, Испания), что существенно повлияет на дееспособность европейских структур и может привести к кризису самого ЕС;
- в Центральной Европе развернется новое геополитическое прожектерство, связанное с укрупнением государств и борьбой за «исторические территории» (Польша, Румыния);
- Турция и Иран форсируют милитаризацию и развернут открытую конкуренцию за идеологический и территориальный контроль в Азии и на Ближнем Востоке. Высока вероятность новых ближневосточных войн (Сирия, Ирак, конфликт Ирана и Израиля, ..);
- Китай форсирует военное решение вопроса с Тайванем, установит военный контроль и монополию на торговые маршруты в Южно-Китайском море (более 1/3 морского грузопотока в мире);
- Китай усилит экономическую экспансию в РФ и страны Центральной Азии, ШОС будет трансформирован в организацию «китайской силы» в Евразии;
- в Африке обострится борьба старых метрополий за влияние на ресурсные государства (Франция, Италия, Бельгия), Африканский Союз потеряет влияние и авторитет;
- страны МЕРКОСУР (Бразилия, Аргентина, др.), как и страны ЕС, окажутся в полосе внутренних политических кризисов, объединение может распасться, связи с ЕС будут подорваны, вновь привлекательной станет идея «единой Америки» (ОАГ, американская «доктрина Монро»);
- США и Великобритания («БритАмерика») начнут реализацию политики «сете-центричной безопасности», создавая мезальянсы по аналогии с АУКУУС с Южной Америке, Африке и Океании, форсируют реализацию стратегии Индо-Пасифик, что угрожает новыми конфликтами в макрорегионе.
Это лишь отдельные пазлы, из которых может состоять все цепь потрясений «темных десятилетий».
Вариант В. «Новый Вестфалитет»
Летом 1975 года в Хельсинки (Финляндия) прошло Совещание по безопасности и сотрудничестве в Европе, завершившееся подписанием исторического Хельсинского заключительного акта. И хотя в названии присутствует только «Европа», событие это стало неотъемлемой частью дооформления послевоенного Ялтинско-Потсдамского миро-порядка, который корректнее называть «Ялтинско-Потсдамско-Хельсинский порядок». По сути, только по прошествии 30 (!) лет были окончательно закреплены итоги второй мировой войны – в признании и гарантии неприкосновенности границ, принципам мирного сосуществования и невмешательства во внутренние дела, мирное урегулирование споров и пр. Кстати, Хельсинский акт можно считать первой полноценной международной легитимацией границ и республик-членов СССР, тем более, что УССР и БССР были среди учредителей и членов ООН (1945н.).
В определенном смысле, Хельсинки-75 стал «Вестфальским миром» эпохи национальных государств с разной социальной и политической системой.
Справочно: Вестфальский мир был установлен в 1648 на основе двух соглашений – Мюнстерского и Оснабрюкского, и символизирует завершение Тридцатиетней войны в Священной Римской империи, установление новых правил во взаимоотношениях держав с признание государственного суверенитета, территориальных границ и невмешательством во внутренние дела.
Потенциал Хельсинского 1975 года соглашения был намного больше статуса «акта». И, возможно, поэтому уже в 1995 году СБСЕ был преобразован в организацию – Организацию по безопасности и сотрудничестве в Европе (ОБСЕ).
В настоящее время сторонники т.н. «многополярного мира» (прежде всего, Китай) активно выступают за эволюционно-реформистский подход к развитию имеющихся структур глобального управления. Страны-новые лидеры (напр., участники БРИКС), а также страны-пораженцы во второй мировой войне (прежде всего, Германия и Япония) являются главными заинтересантами в новой системе баланса интересов как на уровне СБ ООН, так и в структурах глобального управления.
Тема сохранения и реформирования ООН як основы глобального управления находится в повестке вот уже более 20 лет. Расширение постоянного состава СБ ООН, усиление полномочий институтов и организаций, аффилированных с ООН, укрепление военно-миротворческих функций ООН и развитие механизма всеобъемлющей коллективной безопасности, установление над-государственного контроля за оружием массового поражения, экологически опасными проектами, создание механизмов реализации глобальных программ в экономике, образовании, культуре – все это составляет условный план такой эволюционной трансформации.
С другой стороны, эволюционное пере-учреждение ООН и усиление коллективных механизмов глобального управление станет возможным при условии, если будут преодолены антагонизмы между странами-учредителями и страх нового ядерного противостояния.
С определенной периодичностью появляются инициативы об организации Хельсинки-2, «глобального Хельсинки» или нового учредительного заседания Генеральной Ассамблеи. В любом случае, речь идет о том, что подобные установление новых норм и правил глобального сосуществования не может ограничиваться саммитом или конференцией отдельной группы стран (т.н. «Ялта-2»). И в случае, если будет создана инициативная группа, представляющая интересы всех крупных альянсов и групп (ЕС, ШОС. МЕКОСУР, Африканский Союз и пр.), такой поворот выглядит вполне вероятным.
ООН 2.0 может стать прообразом коллективного «глобального правительства», которое сделает невозможной чью-либо гегемонию, и снимет напряжение по поводу нового блокового разделения мира. Идею эволюционной реформы поддерживают и те, кто признает путь «конкуренции систем» и готов к пересмотру итогов Ялтинско-Потсдамско-Хельсинской системы в пользу нового «глобального Хельсинки». Другими словами, в пользу «Нового Вестфалитета» в международных отношениях.
Такой подход на практике означает расширение состава СБ ООН и создание постоянного справедливого механизма ротирования (вплоть до исключения такого института как «постоянное членство» в СБ ООН и создание при СБ ООН постоянного Совета мира из состава ядерных держав).
Институты и организации при ООН обретут функции коллективного управления, и полномочия по распоряжению крупными инвестиционными международными программами.
Финансовая система будет трансформирована в пользу «корзины валют», в которую будут включены валюты ведущих экономических центров, а регулирование финансовых расчетов будет требовать развитой международной клиринговой системы обмена и гарантий.
Глобальные климатические, экологические, медицинские, образовательные, энергетические и коммуникационные программы развития будут находиться под контролем коллективных структур, создаваемых ООН.
Ядерное оружие и новые виды оружия массового поражения будут ограничены в производстве и распространении в пределах стран, владеющих технологией, и исключены из арсеналов коллективных сил блоков и альянсов.
Необходимые предпосылки для такого варианта:
- Завершение российско-украинской войны невоенным путем (диалог, переговоры, переходные периоды), растянутое во времени восстановление территориального суверенитета Украины;
- смена политического курса РФ, отказ от прямой конфронтации с «Западом», участие в «разрядке», реабилитация идеи Большой Европы (что, вероятно, возможно только при условии смены режима и возобновлении демократического транзита страны);
- укрепление «стратегической автономии» ЕС, инициация реформирования НАТО и начало создания собственно европейской системы безопасности (в частности, ускоренная реализация программ PESCO);
- возвращение США к консервативной политике «американского изоляционизма» и политике «геополитических сделок»;
- коллективная политика «разрядки» и создание новых механизмов контроля за соблюдением ядерного паритета ядерных держав, новые механизмы контроля за нераспространением ядерных технологий, вплоть до инициации ДНЯО-2. Это позволит ужесточить контроль за разработкой ядерного оружия неядерными странами и применять политику «принудительного разоружения». Кстати, в этом направлении уже создан новый прецедент: в конце октября 2022 года в рамках ООН прошло голосование по резолюции, регламентирующей ядерное разоружение Израиля и передачу ядерных объектов МАГАТЭ (организация ООН).
- создание «территорий без ядерного оружия» - в Северной и Центральной Европе, Центральной и Юго-Восточной Азии, Южной и Латинской Америке, Африке, Австралии и Океании, др.;
- международный пакт о неприменении санкций как инструмента глобальной изоляции стран, разработка нового кодекса глобальной либеральной торговли;
- новый договор о «мирной конкуренции» США и Китая, частью которого должны быть и гарантии невмешательства в отношения Китая и Тайваня;
- мирный вариант сближения Китая и Тайваня по формуле, предложенной КПК, «одна страна-две системы», возможный конфедеративный формат отношений;
- организация ближневосточного «Хельсинки», комплексное урегулирование сирийского, израильско-палестинского и курдского вопросов;
- возобновление «ядерной сделки» с Ираном,
- укрепление зоны свободной торговли МРЭТ и согласованные меры по демилитаризации Азиатско-Тихоокеанского и Индо-Тихоокеанского макро-регионов;
- усиление автономности Африканского Союза, развитие коллективных интеграционных механизмов контроля за использованием ресурсов, скоординированная политики модернизации, равноудаленная от традиционных «центров влияния» (США, Великобритания, лидеры ЕвроСоюза, Китай).
Фрагменты из авторской работы «Третья Глобализация и политика «нового государственного капитализма» (2020г.)
Приложение.
Накануне новых технологических переворотов и глобальных трансформаций Китай предложил миру глобальную альтернативу, которая, казалось, невозможна после краха бСССР и распада соцлагеря.
Китай создал новую и эффективную модель управления развитием, сочетавшую капиталистический уклад и социальное государство социалистического образца, обеспечил новый характер партнерства государственного и частного капитала, плановое реинвестирование в новые технологические уклады. И благодаря этому за пару десятилетий стал не просто «объектом инвестиций», а альтернативным центром накопления мирового капитала. Идеологической альтернативой обанкротившегося неолиберализма стала идея «человечества общей судьбы» (плюрализм гуманного развития), предполагающая дальнейший путь глобализации на основе многообразия социальных систем, неконфликтности отношений и геопространственного сотрудничества. И если бСССР ограничивался «лагерями союзников» и закрытыми границами, Китай реализует политику «пояса-пути», как практического воплощения предложенной идеи.
Успех Китая, собственно, и подвел черту под кризисной, конфликтной второй глобализации, которая перестала быть «вестерн-глобализацией».
Ультра-глобализм
Новый виток глобализации разворачивается на наших глазах. И пусть никого не смущает тот факт, что сопровождается этот виток распадами и локальными изоляциями. Любой переход – с издержками. И в прошлом, при трансформационных переходах, мир сотрясали испытания, которые воспринимались людьми не иначе как «хаос» и «крах порядка».
Pax Britannica рождался после наполеоновских войн, потрясших старую европейскую аристократию и королевские дома. «Священный союз» и последовавший за ним «мирный век», сопровождавшийся промышленным бумом, активным освоением колоний и целой чередой национальных революций, представлялся устойчивой и прогрессивной миро-системой. Шок от начала Великой мировой войны и растущего всеохватного милитаризма, казалось, тоже обрекает мир на хаос и распад. Собственно, вся (или почти вся) эпоха Pax Americana была эпохой бесконечных войн, потрясений, малых и больших кризисов. В эту эпоху кризисы разного масштаба стали своеобразной социальной технологией управляемого развития и расширения капитала.
Условно, конечно, но первую глобализацию можно охарактеризовать как «глобализацию с помощью общего порядка», а вторую – как «глобализацию с помощью кризисов» («капитализм катастроф» - термин, предложенный Наоми Кляйн применительно к капитализму ХХ века).
В этом контексте, переживания событий двух десятилетий 21 века соразмерны и прошлым переживаниям. Апокалиптичные оценки доминируют над оптимизмом. Глобальный финансовый кризис 2008-2009 гг, многочисленные военные конфликты, миграционный кризис, пандемия коронавируса и разворачивающаяся Депрессия 2.0 многими воспринимаются как звенья «цепи распада». Российско-украинская война поставила мир на грань ядерного Армагеддона. Неслучайно самым популярным в последнее время стало утверждение о новом хаосе, крахе миропорядка, и даже конце глобального мира.
Но глобальный мир – материальная реальность, и от него никто не сможет убежать ни в «национальную квартиру», ни в закрытый «блок союзников».
На смену ведущих мировых производительных сил (военно-промышленного комплекса и микро-электроники) приходят новые – информационно-коммуникационный, медиа-промышленный и медико-промышленный комплексы.
Глобальные производственные цепочки и целые геоэкономические кластеры, мировая коммуникационная паутина, интегрированные региональные экономики и целая система глобальных структур, координирующих и регулирующих международные отношения, все это – уже функционирующий продукт двух предыдущих циклов глобализации. Благодаря интернет в общем доступе оказались мировое научное и культурное наследие, образовательные ресурсы, прямая коммуникация практически в любой области деятельности – от бизнеса и научных проектов до межличностных связей. Новый мир стал не только интер-национальным, но и интер-классовым, интер-персональным.
Старый глобализм, опиравшийся на территориальную экспансию, военное господство, монополию на идеологию развития – действительно уходит. Новый ультра-глобализм вносит существенные коррективы в управления «свободами», на которых традиционно растет влияние и обеспечивается максимальная прибыльность капитала.
Контроль, ограничения и управление приходят на смену старых свобод. Перемещение труда квотируется и все более и жестко регулируется.
Свободы перемещения товаров и услуг во многом будут ограничены протекционизмом. Политика санкций в отношении конкурента/противника стали способом ограничения конкуренции и даже «вылущивания» из глобального разделения труда. Свобода капитала, в свою очередь, все чаще наталкивается на административно-политический пропускной «фильтр», на ограничения в спекулятивных операциях, и на контроль за «происхождением капитала». Пятая свобода, ставшая особенно актуальной с началом «гонки технологий», - свобода распространения и внедрения новых технологий – также окажется в зависимости от «центров разработки решений». В Новой Атлантической Хартии (США-Великобритания, 2021г.) прямо зафиксирован интерес лидеров Западного мира «…»
В тумане хаотичного перехода уже просматриваются черты следующей мир-системы, рождение которой напоминает картину Сальвадора Дали «Геополитический человек» (в Наше время корректнее было бы – «диджитал-человек»).
ПЕРВОЕ. Выдвижение на передний план новых производительных сил – медиа-промышленного, информационно-коммуникационного, медико-промышленного комплексов - влекут за собой революцию в организации капитала, глобальную финансово-монетарную трансформацию и структурную реформу сложившегося глобального разделения труда.
«Тяжелые» промышленно-финансовые ТНК, чьи активы разбросаны по всей планете, уступают или сами трансформируются в гибкие «платформы», обеспечивающие связь производителя с потребителем с целью достижения максимальной эффективности бизнес-решений и минимизации рисков.
«(…) Сегодня мы наблюдаем ранние стадии нового промышленного потрясения, причем более широкого и масштабного. Трудно вспомнить какую-нибудь значительную кампанию в любой сфере рынка, которую не затронула бы накатывающаяся технологическая волна. В новую эпоху успешными будут те компании, что объединяют в себе разум и машины, продукты и платформы, ядро и толпу, причем делают это совершенно не так, как большинство современных предприятий. Владельцы бизнеса, которые не берутся за преобразования, предпочитая поддерживать нынешнее технологическое и организационное состояние, делают тот же выбор, что и трасты, решившие (- в конце ХIХ–нач. ХХ вв., - авт.) полагаться на пар или групповой привод. И судьба их ждет такая же.» (Э.Макафи, Э.Бриньолофсон, «Машина. Платформа. Толпа»)
Огромные накопленные производительные активы (от предприятий до транспорта и плановой услуги) в таких условиях будут задействоваться максимально рационально, с возможностью долгосрочного планирования, проектирования и коррекции конечного продукта.
По существу, мир - у порога олигополистических «глобал-планов» и «глобал-снабов» (- условное созвучие с известными советскими монополиями «госснабами» и «госпланами», - авт.), которые делают всю систему мировой экономики все более синхронизированной, с «учетом и контролем».
Накопленные и планируемые новые производительные активы (с издержками на их создание, технологическую поддержку и кадровое обеспечение) станут сферой риска капитала условного «среднего звена», который будет вынужден конкурировать за потребителя во всех точках мира, искать кластерные связи и долгосрочные заказы с возможностью постоянного технологического обновления. На первое место выходит новация, связь продукта с потребительским запросом, универсальность доступа платформ для разных рынков. Кажется, капитал достиг того предела, который Карл Каутский называл «сверх (ультра)-империализмом».
«Экономика платформ» более адекватна и эффективна для олигополистического капитала, чем старая и конфликтная система конкурирующих ТНК. По мере развития, она сформирует пирамидальную и многоукладную структуру всей глобально-капиталистической мир-системы: «платформы» - ТНК - национальные компании регионального и национального уровня – архаичные формы хозяйствования, «встроенные» в рыночные отношения.
Геоэкономическая много-полярность олигополии требует и большей гибкости мировой валютной системы, которая позволяла бы конкурировать нескольким эмиссионным центрам и, соответственно, была обеспечена реальным стоимостным эквивалентом. «Золотой стандарт» остался в прошлом. Национальные ресурсы (реальные материальные активы. «природа»), контролируемые государствами, и новая «диджитал-собственность» становятся новым материальным эквивалентом резервных валют. Эксперименты с цифровой валютой (биткоин и др.) сделали возможной подготовку денежно-валютной реформы на национальном и транс-национальном уровнях со стороны влиятельных геоэкономических центров. «Крипто-юань» (Китай), крипто-валюта ЕС (проект), цифровая валюта БРИКС (проект) – первые свидетельства начавшегося системного перехода к глобальной мультивалютной системе. В отличие от первых криптовалют, функционирующих без какого-либо «обеспечения», как своеобразный спекулятивный диджитал-вексель, национальные и региональные крипто-валюты могут стать новой РЕАЛЬНОЙ валютой, обеспеченной резервами, накоплениями и собственностью эмитентов.
Закат «Pax Americana» и переход к многополярному миру с неизбежностью ведет и к много-полярной валютной системе, с несколькими эмиссионными центрами, «региональными корзинами валют» и, возможно, общим резервным и платежным средством по аналогии с SDR(эмитент - МВФ), как универсальное средство в отношениях нескольких валютных систем.
В свою очередь, «гонка технологий» и создание новых секторов реальной экономики в странах и со-обществах лидерах требуют упорядочить миграционные потоки, оптимизировать старые производственные и торговые цепочки, сбросить ненужные производственные издержки на местные (национальные и региональные) экономики.
Ультра-глобализация потребует управляемой глокализации – для баланса ресурсов, потребления, управляемого контроля за распределением совокупной прибыли между обществами «высоких стандартов» и «обществами низких стандартов».
Пандемия коронавируса сыграл роль своевременного «катализатора» для такой структурной реформы.
Трудовая миграция будет переориентирована на ограниченное и квотированное перемещение. Отток части мигрантов на родину, стихийные протекционистские мероприятия в условиях карантина и намерения местного капитала сыграть на так называемом «импорто-замещении» (особенно в секторах, ориентированных на внутреннее потребление, частично – старые индустрии) на самом деле - вполне удачное стечение исторических обстоятельств. Затратные и емкие производства могут быть обеспечены в национальных и региональных рамках, связывая местную низкоквалифицированную рабочую силу и сдерживая миграционные настроения.
Передовые сферы, требующие научной поддержки, знаний и современной квалификации, по-прежнему будут «свободно доступны».
ВТОРОЕ. Ключевое значение приобретают эффективность и устойчивость социальной организации обществ, обеспечивающие им социально-классовую устойчивость, высокий уровень инвестиций в образование, науку, здравоохранение, социальную инфраструктуру жизнеобеспечения.
«Производство человека» как уникального нового «товара», обладающего способностью продавать свои творческие качества и трудовые навыки, адаптироваться к разным культурно-потребительским системам – сущностная черта нового глобального капитализма. Социальный капитал и человеческий капитал становятся определяющими конкурентными преимуществами. Конкуренция за социальный и человеческий капитал, как в плане вовлечения в орбиту развития, так и возможная управляема деградация социальных систем (наций, религиозных и культурных со-обществ) уже стали передовой «линией фронта» в борьба за глобальное влияние.
Производство локализованных культурно-потребительских миров (со своим «миром идей» и «миром вещей») будет формировать и новую «карту» мира, в которой национальные структуры, рожденные предыдущим «американским веком», будут постепенно инкорпорироваться в мега-сообщества (европейское сообщество – «передовая» такой перспективы).
ТРЕТЬЕ. От территориального и финансового империализма страны-лидеры переходят к политике «технологического империализма», что во многом будет определять характер конфликтов и способы их разрешения. Лидерами среди стран и межстрановых альянсов будут те, кто обеспечивает непрерывное развитие и внедрение технологий передовых 5-го и 6-го технологических укладов.
ЧЕТВЕРТОЕ. Новой чертой глобального мира является общее диджитал-пространство, обеспечивающее контроль за жизнедеятельностью практически каждого человека, независимо от гражданства, места проживания и социального статуса. Мир, разделенный на государства и региональные союзы, будет един в «цифровом измерении». Возможности «Искусственного Интеллекта» обеспечат невиданные в истории контроль и зависимость каждого человека от систем регистрации, пропусков и доступов, цифровых статусов и личных рейтингов. В этом смысле, новый глобальный мир в человеческом измерении – реакционный глобализм, который футурологи справедливо называют глобальным цифровым тоталитаризмом.
ПЯТОЕ. Миграционный кризис, экологические и пандемические угрозы, глобальный характер финансовых потрясений и грядущей депрессии объективно повышают уровень координации национальных правительств и межгосударственных альянсов в проведении общих антикризисных политик.
Финансово-экономический кризис 2008-2009 гг. («буревестник» грядущей Депрессии 2.0) связан с крахом «пирамиды» спекулятивного капитала, и был вовремя купирован антикризисными кредитными программами. Но, по большому счету, впервые в экономической истории политическое взаимодействие правительств, межправительственных структур и национальных бюджетов позволило ограничить права и возможности глобального спекулятивного капитала, провести общую политику погашения «финансовых пузырей» без больших потрясений для реальной экономики. Вместе с тем, издержки кризиса стали своеобразным «отложенным долгом», который взяли на себя государства и межгосударственные организации, обменяв социально-экономическую стабилизацию на компенсационные потери, с отложенными долгами на будущее.
Вероятнее всего, контур глобального взаимодействия и развитие наднациональных структур координации и коллективного управления кризисами будет развиваться и дальше. «Большая двадцатка» и ООН, ВОЗ, МАГАТЭ, ЮНЕСКО и пр. структуры, рожденные в прошлом цикле глобализации, будут усиливать свое влияние и ограничивать реальный суверенитет всех без исключения акторов, лидеров и аутсайдеров. Экологические, биологические и культурные ограничения потребуют более жесткого контроля за поведением рисковых инвесторов, их крупными проектами и их корпоративным лоббизмом.
Олигополистический капитал, стремящийся к усилению своих интересов и увеличению прибылей на глобальном и региональном уровнях, будет сталкиваться с интересами правительств, международных структур и государственно-частных интересов.
ШЕСТОЕ. В условиях «технологической гонки» и геокультурного «огораживания», корпоративные государства из развивающегося и «третьего» миров сталкиваются с реальной угрозой банкротства и внешней кредитной кабалы, и - даже распада. Ставка на экспортные модели, где определяющей была сырьевая ресурсная база (ископаемые и продукция первичной переработки), в возникающих новых условиях – бесперспективна. Особенно учитывая грядущие энергетические революции, связанные с переходом на возобновляемые ресурсы и более эффективным использованием ядерной энергии, внедрением новых материалов с применением нано-технологий.
Реализация собственных прорывных программ и участие в региональных (коллективных) программах развития потребует смены модели взаимодействия государства и национального капитала. Другими словами, чтобы избежать внутренних кризисов, потрясений распадом, необходимо переходить к модели, консолидирующей национальный капитал и государство.
Ограниченный суверенитет и внешняя зависимость большинства молодых государств, появившихся на протяжении прошлого ХХ века, стали причиной печальных прогнозов о «быстрой смерти» национального государства и даже рождении новых «империй».
Возникший после кризиса 2008-2009 гг конфликт торговых свобод и национально-региональных протекций подтолкнул ряд развивающихся стран к созданию новых инструментов защиты интересов своих экономик. Суверенные фонды, банки развития, программы государственно-частного партнерства, обеспечивавшие дополнительную силу и защищенность производителям на внешних рынках, внешнеэкономический государственный и региональный лоббизм стали новым инструментом по защите своих интересов и их продвижению вовне. Такую модель развития в условиях трансформации и перехода в следующий цикл развития можно определить как политику нового государственного капитализма.
СПРАВОЧНО. Термин «суверенные фонды» или «фонды благосостояния» появился в 2005 году. Наряду с валютными резервами национальных банков и правительств, суверенные фонды обеспечили дополнительные способы и возможности геокономического влияния при проведении национальной экономической политики как внутри, так и вовне. Среди нескольких десятков стран, создавших такие фонды, только одна представляет Европу, - Норвегия. Совокупная стоимость активов всех суверенных фондов в 2005 году составляла порядка 5-6 трлн долл. США, к настоящему времени их стоимость (финансовые средства, ценные бумаги, инвестиционные вложения) оценивается в 10 и больше трлн долл. Среди лидеров – Китай, РФ, Бразилия, страны Ближнего Востока.
Государства, освоившие механизмы нового государственного капитализма, уже сейчас обеспечили себе дополнительные преференции в борьбе за рынки сбыта и выгодных инвестиций в ресурсы развития (сырьевая база, вынесение производства, конкуренция технологий и технологических стандартов), а также новые инструменты «гибридного влияния» на политические режимы стран, которые являются предметом особого интереса (гео-экономические интересы, региональная безопасность или гео-культурное влияние). И это их выгодно отличает от банкротящихся «государств-корпораций» 1960-1990х.
«Современное возрождение геоэкономики, ныне заметное в глобальном масштабе, подразумевает серьезные, структурные изменения самой логики и тактики внешней политики. Иногда вполне достаточно просто поиграть геоэкономическими «мускулами» для достижения геополитических целей – вспомним о 12 миллиардах долларов, которые поступили в Египет из стран Персидского залива в течение нескольких недель после отстранения от власти бывшего президента Мурси» (Р.Блэквилл, Д.М. Харрис, «Война иными средствами»).
Таким образом, в годы Депрессии 2.0 и посткризисного восстановления наиболее вероятны национально-региональный эгоизм, укрепление региональных альянсов и широкое внедрение моделей «нового государственного капитализма».
СЕДЬМОЕ. Лидерами «технологической гонки» и, соответственно, конкурентными центрами накопления капитала стали США и Китай.
Геоэкономическая стратегия Китая на «расширение» будет в ближайшие десятилетия сконцентрирована на реализацию проекта «Пояс – Путь», конечная цель которого – формирование общего экономического пространства на континенте, включающем страны Европы, Евразии, и Востока. Драйвером этой стратегии может стать быстро укрепляющаяся организация ШОС, фактически «поглощающая» слабые пророссийские прожекты (ЕАЭС и пр.).
Провал проекта единого трансатлантического сообщества (США+ЕС) и системный кризис ЕС в условиях пандемии и начавшейся Депрессии 2.0 создает уникальную историческую предпосылку для реализации «китайского плана Маршалла», а вернее – своеобразного «Шелкового плана» для участников и партнеров по проекту «Пояс – путь» (что, кстати, вписывается в китайскую стратегию долгосрочного развития Go Global, наряду с продвижением китайских корпораций в Африке).
Новый виток борьбы за континент между США и Китаем развернулась в условиях пандемии коронавируса, и будет набирать обороты. Вероятнее всего, именно судьба всего евро-азиатского континента (общее пространство или континентальный водораздел) и будет основной интригой в борьбе за лидерство между США и Китаем на ближайшие десятилетия.
Сбудется ли прогноз Карла Каутского столетней давности, сказать сложно. Но все же к этим словам стоит прислушаться: «Сильная конкуренция гигантских предприятий, гигантских банков и миллиардеров порождает идею о картелях финансовых королей, поглощающих более слабых. Так может случиться и в настоящей мировой войне между империалистскими великими державами. Союз сильнейших из них может положить конец соперничеству в вооружении. Исходя из чисто экономической точки зрения, не исключена возможность того, что капитализм пройдет еще одну фазу. Система картелирования будет перенесена во внешнюю политику. Наступит фаза сверхимпериализма» (Карл Каутский, «Империализм»).
Новый виток глобализации будет разворачиваться в условиях реорганизованного глобального разделения труда, с локальными кластерами (региональные объединения и отдельные национальные экономики). А это, в свою очередь, только усиливает конфликтность глобального, олигополистического капитала с национальными правительствами, межгосударственными альянсами и международным структурами.
Китай создал новую и эффективную модель управления развитием, сочетавшую капиталистический уклад и социальное государство социалистического образца, обеспечил новый характер партнерства государственного и частного капитала, плановое реинвестирование в новые технологические уклады. И благодаря этому за пару десятилетий стал не просто «объектом инвестиций», а альтернативным центром накопления мирового капитала. Идеологической альтернативой обанкротившегося неолиберализма стала идея «человечества общей судьбы» (плюрализм гуманного развития), предполагающая дальнейший путь глобализации на основе многообразия социальных систем, неконфликтности отношений и геопространственного сотрудничества. И если бСССР ограничивался «лагерями союзников» и закрытыми границами, Китай реализует политику «пояса-пути», как практического воплощения предложенной идеи.
Успех Китая, собственно, и подвел черту под кризисной, конфликтной второй глобализации, которая перестала быть «вестерн-глобализацией».
Ультра-глобализм
Новый виток глобализации разворачивается на наших глазах. И пусть никого не смущает тот факт, что сопровождается этот виток распадами и локальными изоляциями. Любой переход – с издержками. И в прошлом, при трансформационных переходах, мир сотрясали испытания, которые воспринимались людьми не иначе как «хаос» и «крах порядка».
Pax Britannica рождался после наполеоновских войн, потрясших старую европейскую аристократию и королевские дома. «Священный союз» и последовавший за ним «мирный век», сопровождавшийся промышленным бумом, активным освоением колоний и целой чередой национальных революций, представлялся устойчивой и прогрессивной миро-системой. Шок от начала Великой мировой войны и растущего всеохватного милитаризма, казалось, тоже обрекает мир на хаос и распад. Собственно, вся (или почти вся) эпоха Pax Americana была эпохой бесконечных войн, потрясений, малых и больших кризисов. В эту эпоху кризисы разного масштаба стали своеобразной социальной технологией управляемого развития и расширения капитала.
Условно, конечно, но первую глобализацию можно охарактеризовать как «глобализацию с помощью общего порядка», а вторую – как «глобализацию с помощью кризисов» («капитализм катастроф» - термин, предложенный Наоми Кляйн применительно к капитализму ХХ века).
В этом контексте, переживания событий двух десятилетий 21 века соразмерны и прошлым переживаниям. Апокалиптичные оценки доминируют над оптимизмом. Глобальный финансовый кризис 2008-2009 гг, многочисленные военные конфликты, миграционный кризис, пандемия коронавируса и разворачивающаяся Депрессия 2.0 многими воспринимаются как звенья «цепи распада». Российско-украинская война поставила мир на грань ядерного Армагеддона. Неслучайно самым популярным в последнее время стало утверждение о новом хаосе, крахе миропорядка, и даже конце глобального мира.
Но глобальный мир – материальная реальность, и от него никто не сможет убежать ни в «национальную квартиру», ни в закрытый «блок союзников».
На смену ведущих мировых производительных сил (военно-промышленного комплекса и микро-электроники) приходят новые – информационно-коммуникационный, медиа-промышленный и медико-промышленный комплексы.
Глобальные производственные цепочки и целые геоэкономические кластеры, мировая коммуникационная паутина, интегрированные региональные экономики и целая система глобальных структур, координирующих и регулирующих международные отношения, все это – уже функционирующий продукт двух предыдущих циклов глобализации. Благодаря интернет в общем доступе оказались мировое научное и культурное наследие, образовательные ресурсы, прямая коммуникация практически в любой области деятельности – от бизнеса и научных проектов до межличностных связей. Новый мир стал не только интер-национальным, но и интер-классовым, интер-персональным.
Старый глобализм, опиравшийся на территориальную экспансию, военное господство, монополию на идеологию развития – действительно уходит. Новый ультра-глобализм вносит существенные коррективы в управления «свободами», на которых традиционно растет влияние и обеспечивается максимальная прибыльность капитала.
Контроль, ограничения и управление приходят на смену старых свобод. Перемещение труда квотируется и все более и жестко регулируется.
Свободы перемещения товаров и услуг во многом будут ограничены протекционизмом. Политика санкций в отношении конкурента/противника стали способом ограничения конкуренции и даже «вылущивания» из глобального разделения труда. Свобода капитала, в свою очередь, все чаще наталкивается на административно-политический пропускной «фильтр», на ограничения в спекулятивных операциях, и на контроль за «происхождением капитала». Пятая свобода, ставшая особенно актуальной с началом «гонки технологий», - свобода распространения и внедрения новых технологий – также окажется в зависимости от «центров разработки решений». В Новой Атлантической Хартии (США-Великобритания, 2021г.) прямо зафиксирован интерес лидеров Западного мира «…»
В тумане хаотичного перехода уже просматриваются черты следующей мир-системы, рождение которой напоминает картину Сальвадора Дали «Геополитический человек» (в Наше время корректнее было бы – «диджитал-человек»).
ПЕРВОЕ. Выдвижение на передний план новых производительных сил – медиа-промышленного, информационно-коммуникационного, медико-промышленного комплексов - влекут за собой революцию в организации капитала, глобальную финансово-монетарную трансформацию и структурную реформу сложившегося глобального разделения труда.
«Тяжелые» промышленно-финансовые ТНК, чьи активы разбросаны по всей планете, уступают или сами трансформируются в гибкие «платформы», обеспечивающие связь производителя с потребителем с целью достижения максимальной эффективности бизнес-решений и минимизации рисков.
«(…) Сегодня мы наблюдаем ранние стадии нового промышленного потрясения, причем более широкого и масштабного. Трудно вспомнить какую-нибудь значительную кампанию в любой сфере рынка, которую не затронула бы накатывающаяся технологическая волна. В новую эпоху успешными будут те компании, что объединяют в себе разум и машины, продукты и платформы, ядро и толпу, причем делают это совершенно не так, как большинство современных предприятий. Владельцы бизнеса, которые не берутся за преобразования, предпочитая поддерживать нынешнее технологическое и организационное состояние, делают тот же выбор, что и трасты, решившие (- в конце ХIХ–нач. ХХ вв., - авт.) полагаться на пар или групповой привод. И судьба их ждет такая же.» (Э.Макафи, Э.Бриньолофсон, «Машина. Платформа. Толпа»)
Огромные накопленные производительные активы (от предприятий до транспорта и плановой услуги) в таких условиях будут задействоваться максимально рационально, с возможностью долгосрочного планирования, проектирования и коррекции конечного продукта.
По существу, мир - у порога олигополистических «глобал-планов» и «глобал-снабов» (- условное созвучие с известными советскими монополиями «госснабами» и «госпланами», - авт.), которые делают всю систему мировой экономики все более синхронизированной, с «учетом и контролем».
Накопленные и планируемые новые производительные активы (с издержками на их создание, технологическую поддержку и кадровое обеспечение) станут сферой риска капитала условного «среднего звена», который будет вынужден конкурировать за потребителя во всех точках мира, искать кластерные связи и долгосрочные заказы с возможностью постоянного технологического обновления. На первое место выходит новация, связь продукта с потребительским запросом, универсальность доступа платформ для разных рынков. Кажется, капитал достиг того предела, который Карл Каутский называл «сверх (ультра)-империализмом».
«Экономика платформ» более адекватна и эффективна для олигополистического капитала, чем старая и конфликтная система конкурирующих ТНК. По мере развития, она сформирует пирамидальную и многоукладную структуру всей глобально-капиталистической мир-системы: «платформы» - ТНК - национальные компании регионального и национального уровня – архаичные формы хозяйствования, «встроенные» в рыночные отношения.
Геоэкономическая много-полярность олигополии требует и большей гибкости мировой валютной системы, которая позволяла бы конкурировать нескольким эмиссионным центрам и, соответственно, была обеспечена реальным стоимостным эквивалентом. «Золотой стандарт» остался в прошлом. Национальные ресурсы (реальные материальные активы. «природа»), контролируемые государствами, и новая «диджитал-собственность» становятся новым материальным эквивалентом резервных валют. Эксперименты с цифровой валютой (биткоин и др.) сделали возможной подготовку денежно-валютной реформы на национальном и транс-национальном уровнях со стороны влиятельных геоэкономических центров. «Крипто-юань» (Китай), крипто-валюта ЕС (проект), цифровая валюта БРИКС (проект) – первые свидетельства начавшегося системного перехода к глобальной мультивалютной системе. В отличие от первых криптовалют, функционирующих без какого-либо «обеспечения», как своеобразный спекулятивный диджитал-вексель, национальные и региональные крипто-валюты могут стать новой РЕАЛЬНОЙ валютой, обеспеченной резервами, накоплениями и собственностью эмитентов.
Закат «Pax Americana» и переход к многополярному миру с неизбежностью ведет и к много-полярной валютной системе, с несколькими эмиссионными центрами, «региональными корзинами валют» и, возможно, общим резервным и платежным средством по аналогии с SDR(эмитент - МВФ), как универсальное средство в отношениях нескольких валютных систем.
В свою очередь, «гонка технологий» и создание новых секторов реальной экономики в странах и со-обществах лидерах требуют упорядочить миграционные потоки, оптимизировать старые производственные и торговые цепочки, сбросить ненужные производственные издержки на местные (национальные и региональные) экономики.
Ультра-глобализация потребует управляемой глокализации – для баланса ресурсов, потребления, управляемого контроля за распределением совокупной прибыли между обществами «высоких стандартов» и «обществами низких стандартов».
Пандемия коронавируса сыграл роль своевременного «катализатора» для такой структурной реформы.
Трудовая миграция будет переориентирована на ограниченное и квотированное перемещение. Отток части мигрантов на родину, стихийные протекционистские мероприятия в условиях карантина и намерения местного капитала сыграть на так называемом «импорто-замещении» (особенно в секторах, ориентированных на внутреннее потребление, частично – старые индустрии) на самом деле - вполне удачное стечение исторических обстоятельств. Затратные и емкие производства могут быть обеспечены в национальных и региональных рамках, связывая местную низкоквалифицированную рабочую силу и сдерживая миграционные настроения.
Передовые сферы, требующие научной поддержки, знаний и современной квалификации, по-прежнему будут «свободно доступны».
ВТОРОЕ. Ключевое значение приобретают эффективность и устойчивость социальной организации обществ, обеспечивающие им социально-классовую устойчивость, высокий уровень инвестиций в образование, науку, здравоохранение, социальную инфраструктуру жизнеобеспечения.
«Производство человека» как уникального нового «товара», обладающего способностью продавать свои творческие качества и трудовые навыки, адаптироваться к разным культурно-потребительским системам – сущностная черта нового глобального капитализма. Социальный капитал и человеческий капитал становятся определяющими конкурентными преимуществами. Конкуренция за социальный и человеческий капитал, как в плане вовлечения в орбиту развития, так и возможная управляема деградация социальных систем (наций, религиозных и культурных со-обществ) уже стали передовой «линией фронта» в борьба за глобальное влияние.
Производство локализованных культурно-потребительских миров (со своим «миром идей» и «миром вещей») будет формировать и новую «карту» мира, в которой национальные структуры, рожденные предыдущим «американским веком», будут постепенно инкорпорироваться в мега-сообщества (европейское сообщество – «передовая» такой перспективы).
ТРЕТЬЕ. От территориального и финансового империализма страны-лидеры переходят к политике «технологического империализма», что во многом будет определять характер конфликтов и способы их разрешения. Лидерами среди стран и межстрановых альянсов будут те, кто обеспечивает непрерывное развитие и внедрение технологий передовых 5-го и 6-го технологических укладов.
ЧЕТВЕРТОЕ. Новой чертой глобального мира является общее диджитал-пространство, обеспечивающее контроль за жизнедеятельностью практически каждого человека, независимо от гражданства, места проживания и социального статуса. Мир, разделенный на государства и региональные союзы, будет един в «цифровом измерении». Возможности «Искусственного Интеллекта» обеспечат невиданные в истории контроль и зависимость каждого человека от систем регистрации, пропусков и доступов, цифровых статусов и личных рейтингов. В этом смысле, новый глобальный мир в человеческом измерении – реакционный глобализм, который футурологи справедливо называют глобальным цифровым тоталитаризмом.
ПЯТОЕ. Миграционный кризис, экологические и пандемические угрозы, глобальный характер финансовых потрясений и грядущей депрессии объективно повышают уровень координации национальных правительств и межгосударственных альянсов в проведении общих антикризисных политик.
Финансово-экономический кризис 2008-2009 гг. («буревестник» грядущей Депрессии 2.0) связан с крахом «пирамиды» спекулятивного капитала, и был вовремя купирован антикризисными кредитными программами. Но, по большому счету, впервые в экономической истории политическое взаимодействие правительств, межправительственных структур и национальных бюджетов позволило ограничить права и возможности глобального спекулятивного капитала, провести общую политику погашения «финансовых пузырей» без больших потрясений для реальной экономики. Вместе с тем, издержки кризиса стали своеобразным «отложенным долгом», который взяли на себя государства и межгосударственные организации, обменяв социально-экономическую стабилизацию на компенсационные потери, с отложенными долгами на будущее.
Вероятнее всего, контур глобального взаимодействия и развитие наднациональных структур координации и коллективного управления кризисами будет развиваться и дальше. «Большая двадцатка» и ООН, ВОЗ, МАГАТЭ, ЮНЕСКО и пр. структуры, рожденные в прошлом цикле глобализации, будут усиливать свое влияние и ограничивать реальный суверенитет всех без исключения акторов, лидеров и аутсайдеров. Экологические, биологические и культурные ограничения потребуют более жесткого контроля за поведением рисковых инвесторов, их крупными проектами и их корпоративным лоббизмом.
Олигополистический капитал, стремящийся к усилению своих интересов и увеличению прибылей на глобальном и региональном уровнях, будет сталкиваться с интересами правительств, международных структур и государственно-частных интересов.
ШЕСТОЕ. В условиях «технологической гонки» и геокультурного «огораживания», корпоративные государства из развивающегося и «третьего» миров сталкиваются с реальной угрозой банкротства и внешней кредитной кабалы, и - даже распада. Ставка на экспортные модели, где определяющей была сырьевая ресурсная база (ископаемые и продукция первичной переработки), в возникающих новых условиях – бесперспективна. Особенно учитывая грядущие энергетические революции, связанные с переходом на возобновляемые ресурсы и более эффективным использованием ядерной энергии, внедрением новых материалов с применением нано-технологий.
Реализация собственных прорывных программ и участие в региональных (коллективных) программах развития потребует смены модели взаимодействия государства и национального капитала. Другими словами, чтобы избежать внутренних кризисов, потрясений распадом, необходимо переходить к модели, консолидирующей национальный капитал и государство.
Ограниченный суверенитет и внешняя зависимость большинства молодых государств, появившихся на протяжении прошлого ХХ века, стали причиной печальных прогнозов о «быстрой смерти» национального государства и даже рождении новых «империй».
Возникший после кризиса 2008-2009 гг конфликт торговых свобод и национально-региональных протекций подтолкнул ряд развивающихся стран к созданию новых инструментов защиты интересов своих экономик. Суверенные фонды, банки развития, программы государственно-частного партнерства, обеспечивавшие дополнительную силу и защищенность производителям на внешних рынках, внешнеэкономический государственный и региональный лоббизм стали новым инструментом по защите своих интересов и их продвижению вовне. Такую модель развития в условиях трансформации и перехода в следующий цикл развития можно определить как политику нового государственного капитализма.
СПРАВОЧНО. Термин «суверенные фонды» или «фонды благосостояния» появился в 2005 году. Наряду с валютными резервами национальных банков и правительств, суверенные фонды обеспечили дополнительные способы и возможности геокономического влияния при проведении национальной экономической политики как внутри, так и вовне. Среди нескольких десятков стран, создавших такие фонды, только одна представляет Европу, - Норвегия. Совокупная стоимость активов всех суверенных фондов в 2005 году составляла порядка 5-6 трлн долл. США, к настоящему времени их стоимость (финансовые средства, ценные бумаги, инвестиционные вложения) оценивается в 10 и больше трлн долл. Среди лидеров – Китай, РФ, Бразилия, страны Ближнего Востока.
Государства, освоившие механизмы нового государственного капитализма, уже сейчас обеспечили себе дополнительные преференции в борьбе за рынки сбыта и выгодных инвестиций в ресурсы развития (сырьевая база, вынесение производства, конкуренция технологий и технологических стандартов), а также новые инструменты «гибридного влияния» на политические режимы стран, которые являются предметом особого интереса (гео-экономические интересы, региональная безопасность или гео-культурное влияние). И это их выгодно отличает от банкротящихся «государств-корпораций» 1960-1990х.
«Современное возрождение геоэкономики, ныне заметное в глобальном масштабе, подразумевает серьезные, структурные изменения самой логики и тактики внешней политики. Иногда вполне достаточно просто поиграть геоэкономическими «мускулами» для достижения геополитических целей – вспомним о 12 миллиардах долларов, которые поступили в Египет из стран Персидского залива в течение нескольких недель после отстранения от власти бывшего президента Мурси» (Р.Блэквилл, Д.М. Харрис, «Война иными средствами»).
Таким образом, в годы Депрессии 2.0 и посткризисного восстановления наиболее вероятны национально-региональный эгоизм, укрепление региональных альянсов и широкое внедрение моделей «нового государственного капитализма».
СЕДЬМОЕ. Лидерами «технологической гонки» и, соответственно, конкурентными центрами накопления капитала стали США и Китай.
Геоэкономическая стратегия Китая на «расширение» будет в ближайшие десятилетия сконцентрирована на реализацию проекта «Пояс – Путь», конечная цель которого – формирование общего экономического пространства на континенте, включающем страны Европы, Евразии, и Востока. Драйвером этой стратегии может стать быстро укрепляющаяся организация ШОС, фактически «поглощающая» слабые пророссийские прожекты (ЕАЭС и пр.).
Провал проекта единого трансатлантического сообщества (США+ЕС) и системный кризис ЕС в условиях пандемии и начавшейся Депрессии 2.0 создает уникальную историческую предпосылку для реализации «китайского плана Маршалла», а вернее – своеобразного «Шелкового плана» для участников и партнеров по проекту «Пояс – путь» (что, кстати, вписывается в китайскую стратегию долгосрочного развития Go Global, наряду с продвижением китайских корпораций в Африке).
Новый виток борьбы за континент между США и Китаем развернулась в условиях пандемии коронавируса, и будет набирать обороты. Вероятнее всего, именно судьба всего евро-азиатского континента (общее пространство или континентальный водораздел) и будет основной интригой в борьбе за лидерство между США и Китаем на ближайшие десятилетия.
Сбудется ли прогноз Карла Каутского столетней давности, сказать сложно. Но все же к этим словам стоит прислушаться: «Сильная конкуренция гигантских предприятий, гигантских банков и миллиардеров порождает идею о картелях финансовых королей, поглощающих более слабых. Так может случиться и в настоящей мировой войне между империалистскими великими державами. Союз сильнейших из них может положить конец соперничеству в вооружении. Исходя из чисто экономической точки зрения, не исключена возможность того, что капитализм пройдет еще одну фазу. Система картелирования будет перенесена во внешнюю политику. Наступит фаза сверхимпериализма» (Карл Каутский, «Империализм»).
Новый виток глобализации будет разворачиваться в условиях реорганизованного глобального разделения труда, с локальными кластерами (региональные объединения и отдельные национальные экономики). А это, в свою очередь, только усиливает конфликтность глобального, олигополистического капитала с национальными правительствами, межгосударственными альянсами и международным структурами.
~
