© 2019 Strategic Group.Media
НОВАЯ ЭПОХА АВТАРКИИ
Почему победители гонки глобализации теперь стремятся к самодостаточности - Скотт Малькомсон для Foreign Affairs
ПЕРЕВОД: Ирина Харив для SGS
Наиболее выделяющейся геополитической чертой последних четырех лет стала не биполярность или многополярность, и даже не конфликт мировых сил. Перед нами развернулся спектакль, в котором крупнейшие экономики гонятся за самодостаточностью и частичным отходом от глобализации с целью обеспечить их безопасность, инновационную мощность, внутреннюю стабильность и экономические перспективы. США, Китай и Индия сейчас задействованы в парадоксальной гонке: поднять их глобальной статус и, в то же время, стать более самодостаточными.
После Холодной войны традиционным мнением было то, что переход к глобальным экономикам неизбежен, страны будут становиться только еще более экономически взаимозависимыми. Сейчас понятно, что точка зрения была ошибочной. Но даже несколько лет назад единицы могли предсказать, что три наиболее выигравших от глобализации актора выберут прибегнуть к разным вариациям автаркии или, что глобальный тренд самодостаточности будет доминировать в геополитике.
Китай, Индия и США на данный момент являются тремя наиболее населенными странами и крупнейшими экономиками. Коллективно они составляют около 60% мировой экономики, что в разы больше, чем во время Холодной войны. Но все же, США под Дональдом Трампом обратилось к «экономическому национализму», а Китай под Си Цзиньпином и Индия под премьер-министром Нарендрой Моди выбрали «самодостаточность»: зили джньжен на китайском и атманибха на хинди. В отличии от большинства крупных экономик, все три страны увеличили их ВВП на душу населения за последнее десятилетие и уменьшили торговые риски, что видно по их показателям индекса глобализации. Этот паттерн дифференциальной глобализации указывает на подъем новой автаркии, который, возможно, будет доминировать среди этих крупных экономик следующее десятилетие или даже дольше.
Наиболее выделяющейся геополитической чертой последних четырех лет стала не биполярность или многополярность, и даже не конфликт мировых сил. Перед нами развернулся спектакль, в котором крупнейшие экономики гонятся за самодостаточностью и частичным отходом от глобализации с целью обеспечить их безопасность, инновационную мощность, внутреннюю стабильность и экономические перспективы. США, Китай и Индия сейчас задействованы в парадоксальной гонке: поднять их глобальной статус и, в то же время, стать более самодостаточными.
После Холодной войны традиционным мнением было то, что переход к глобальным экономикам неизбежен, страны будут становиться только еще более экономически взаимозависимыми. Сейчас понятно, что точка зрения была ошибочной. Но даже несколько лет назад единицы могли предсказать, что три наиболее выигравших от глобализации актора выберут прибегнуть к разным вариациям автаркии или, что глобальный тренд самодостаточности будет доминировать в геополитике.
Китай, Индия и США на данный момент являются тремя наиболее населенными странами и крупнейшими экономиками. Коллективно они составляют около 60% мировой экономики, что в разы больше, чем во время Холодной войны. Но все же, США под Дональдом Трампом обратилось к «экономическому национализму», а Китай под Си Цзиньпином и Индия под премьер-министром Нарендрой Моди выбрали «самодостаточность»: зили джньжен на китайском и атманибха на хинди. В отличии от большинства крупных экономик, все три страны увеличили их ВВП на душу населения за последнее десятилетие и уменьшили торговые риски, что видно по их показателям индекса глобализации. Этот паттерн дифференциальной глобализации указывает на подъем новой автаркии, который, возможно, будет доминировать среди этих крупных экономик следующее десятилетие или даже дольше.
Традиции автаркии?
Несмотря на то, что они выбрали глобализацию в 1990-х и в первом десятилетии нового тысячелетия, все три будущие автаркии имеют долгоиграющие традиции относительной изоляции от мировых рынков. США всегда были импортерами капитала и трудовой силы и экспортерами товара, но их главным источником роста был внутренний рынок. В 1960-х, торговля составляла только 10% от ВВП США, что ненамного больше глубоко автаркичных коммунистических обществ СССР (4%) и Китая (5%). США были уникальны среди их богатых друзей в этом плане. Другие состоятельные страны с меньшими внутренними рынками имели намного больший показатель индекса глобализации в 1960-х - 25 процентов во Франции, например, и 41 процент в Великобритании. США постепенно становились более глобализироваными и к 2011 их показатель индекса глобализации достиг пика - около 31 процента. С того момента он снизился до 27 и политика Президента Джо Байдена похоже продолжит снижение этой цифры.
Самодостаточность уже долго является целью и Китая, хотя иногда недостижимой. С конца XVII столетия до середины XIX, имперский Китай культивировал продуктивность внутреннего рынка, вместе с контролируемым, но прибыльным экспортным сектором. Но его полоса успеха резко завершилась с началом Опиумных войн в 1839, когда Китай вошел в «столетие унижения» из-за внешних сил. Это столетие завершилось в 1949, когда Коммунистическая Партия Китая одержала победу над своими капиталистическими противниками и их иностранной поддержкой, в том числе США. Но еще в 1945, коммунистический лидер Мао Цзедун подчеркивал националистический и суверенный аспект самодостаточности: «На чем должна основываться наша политика? Она должна основываться на нашей собственной силе, и это означает «регенерацию через свои собственные усилия» (зили джньжен)». Президент Си Цзиньпин поднял эту идею в 2018-о, утверждая, что «унилатерализм и торговый протекционизм набрали оборот, подталкивая нас пойти по пути самодостаточности». В свете этого, Си выступал за развитие высокотехнологичной военно-индустриальной базы, которая предотвратит второе унижение Китая, в это раз технологичной инновационной силой США.
Также как США и Китай, Индия видит себя в качестве нации, которая может процветать благодаря силе их крупного внутреннего рынка с разумной долей экспорта. Согласно историкам, в 1700-х на Индию припадало около четверти мирового ВВП, но следующие два столетия стали упадочными - Великобритания постепенно разрушала их индустриальную базу для добычи природного сырья и создания рынка для британских производителей. После обретения независимости в 1947, Индия пошла по пути управляемой государством полу-автаркии под слоганом «неприсоединения», что началось как политическая и военная политика, но выросло в модель развития, включающую в себя модные на тот момент идеи защиты зарождающихся отраслей и замещения импорта.
Индия начала открывать свою экономику в начале 1990-х, но под управляемым процессом, который стал крайне националистичным после избрания Моди премьер-министром в 2014. С населением в 18% от мирового, Индия остаётся верной идее неприсоединения в эпоху глобализации и использует китайские и американские технологии и инвестиции для развития собственных альтернатив. Цель атманибхаМоди достичь похожего на китайский уровня местных инноваций и самодостаточности, создавая надежную внутреннюю базу, с которой индийские компании могут идти в международный бизнес, также как их китайские (и еще ранее американские) предшественники.
Самодостаточность уже долго является целью и Китая, хотя иногда недостижимой. С конца XVII столетия до середины XIX, имперский Китай культивировал продуктивность внутреннего рынка, вместе с контролируемым, но прибыльным экспортным сектором. Но его полоса успеха резко завершилась с началом Опиумных войн в 1839, когда Китай вошел в «столетие унижения» из-за внешних сил. Это столетие завершилось в 1949, когда Коммунистическая Партия Китая одержала победу над своими капиталистическими противниками и их иностранной поддержкой, в том числе США. Но еще в 1945, коммунистический лидер Мао Цзедун подчеркивал националистический и суверенный аспект самодостаточности: «На чем должна основываться наша политика? Она должна основываться на нашей собственной силе, и это означает «регенерацию через свои собственные усилия» (зили джньжен)». Президент Си Цзиньпин поднял эту идею в 2018-о, утверждая, что «унилатерализм и торговый протекционизм набрали оборот, подталкивая нас пойти по пути самодостаточности». В свете этого, Си выступал за развитие высокотехнологичной военно-индустриальной базы, которая предотвратит второе унижение Китая, в это раз технологичной инновационной силой США.
Также как США и Китай, Индия видит себя в качестве нации, которая может процветать благодаря силе их крупного внутреннего рынка с разумной долей экспорта. Согласно историкам, в 1700-х на Индию припадало около четверти мирового ВВП, но следующие два столетия стали упадочными - Великобритания постепенно разрушала их индустриальную базу для добычи природного сырья и создания рынка для британских производителей. После обретения независимости в 1947, Индия пошла по пути управляемой государством полу-автаркии под слоганом «неприсоединения», что началось как политическая и военная политика, но выросло в модель развития, включающую в себя модные на тот момент идеи защиты зарождающихся отраслей и замещения импорта.
Индия начала открывать свою экономику в начале 1990-х, но под управляемым процессом, который стал крайне националистичным после избрания Моди премьер-министром в 2014. С населением в 18% от мирового, Индия остаётся верной идее неприсоединения в эпоху глобализации и использует китайские и американские технологии и инвестиции для развития собственных альтернатив. Цель атманибхаМоди достичь похожего на китайский уровня местных инноваций и самодостаточности, создавая надежную внутреннюю базу, с которой индийские компании могут идти в международный бизнес, также как их китайские (и еще ранее американские) предшественники.
Конкурентная самодостаточность
Китай, Индия и США все имеют опыт самодостаточности, который стал основой их недавнего обращения к автаркии. Но в то же время она стала ответом на новые проблемы безопасности, которые возникли вместе с растущей конкуренцией между ведущими силами. Ключевой нарратив Китая с 1980-х основан на проблемах безопасности и сфокусирован на возврате к статусу супердержавы, после подчинения западным силам и потом Японии. В 2015 Пекин провозгласил политику «военно-гражданского слияния», которая четко обозначала национально-промышленное развитие частью китайского плана освободить себя от зависимости от внешних сил и обеспечить будущее технологической самодостаточности.
Столкнувшись с военной модернизацией Китая и необычайным успехом их технологического сектора, США начали воспринимать присутствие китайских технологий в оборонном секторе США с опаской и стали с подозрением относиться к роли Китая в конструировании Интернет инфраструктуры по миру. Перспектива подверженности большой части цифровой мировой карты китайскому влиянию подтолкнула США к более продиктованному безопасностью подходу к экономическому подъему Китая. Вскоре, обе нации стали распространять больше государственного контроля на даже самые динамические и глобализированные части их экономик. Китай взял под контроль своих технологических гигантов с помощью политики «упорядочивания», а США устроили двухпартийный «techlash» (сильная негативная реакция на крупнейшие технологические компании, их сотрудников или продукцию) против сил Силиконовой долины.
Проблемы безопасности также формируют политику относительно технологий в Индии, правительство Моди практикует условно так называемое «цифровое неприсоединение». На протяжении последних 20-ти лет китайские техкомпании и венчурные капиталисты, и в меньшей мере их западные коллеги, построили большую часть индийского технологического сектора и инфраструктуры. Но сейчас, когда индийские компании конкурентоспособны, правительство Моди начало регулировать иностранное присутствие, а в случае с Китаем даже элиминировать его, с целью помочь индийскому технологическому сектору стать более самодостаточным и обезопасить Индию.
Столкнувшись с военной модернизацией Китая и необычайным успехом их технологического сектора, США начали воспринимать присутствие китайских технологий в оборонном секторе США с опаской и стали с подозрением относиться к роли Китая в конструировании Интернет инфраструктуры по миру. Перспектива подверженности большой части цифровой мировой карты китайскому влиянию подтолкнула США к более продиктованному безопасностью подходу к экономическому подъему Китая. Вскоре, обе нации стали распространять больше государственного контроля на даже самые динамические и глобализированные части их экономик. Китай взял под контроль своих технологических гигантов с помощью политики «упорядочивания», а США устроили двухпартийный «techlash» (сильная негативная реакция на крупнейшие технологические компании, их сотрудников или продукцию) против сил Силиконовой долины.
Проблемы безопасности также формируют политику относительно технологий в Индии, правительство Моди практикует условно так называемое «цифровое неприсоединение». На протяжении последних 20-ти лет китайские техкомпании и венчурные капиталисты, и в меньшей мере их западные коллеги, построили большую часть индийского технологического сектора и инфраструктуры. Но сейчас, когда индийские компании конкурентоспособны, правительство Моди начало регулировать иностранное присутствие, а в случае с Китаем даже элиминировать его, с целью помочь индийскому технологическому сектору стать более самодостаточным и обезопасить Индию.
Разная автаркия
Для всех трех стран автаркия стала жизнеспособным ответом на поднимающиеся проблемы безопасности, частично из-за размера их экономик. Они имеют достаточно крупные внутренние рынки, чтобы поддерживать диверсификацию отраслей при этом не теряя выгоды от специализаций, другими словами, чтобы быть относительно самодостаточными. Но то, что этим странам удалось стать менее зависимыми от торговли, когда большинство других крупных экономик стали более зависимы от нее, не объяснить исключительно размером.
В Индии и Китае культурная, индустриальная политика и другие структурные факторы также поспособствовали автаркии. Обе страны имеют очень большой рынок труда с высоким уровнем мобильности, низким уровнем организации сотрудников, сильную вертикальную власть, которая распределяет индустрию географически и культуру, которая ценит навыки и предпринимательство. Также они имеют хотя бы два поколения бизнесменов, которые верят, что их процветание зависит от участиях в глобальных производственно-сбытовых цепочках, приобретения интеллектуальной собственности и продажи товаров на внутреннем рынке. Эти качества не уникальны для Индии и Китая, но Индия и Китай единственные страны, которые комбинируют их с крупными внутренними рынками и активной поддержкой местных компаний государством. Правительства в обоих странах не только защищают местные фирмы от иностранных конкурентов, но и работают над анти-монополизацией внутри страны. Таким образом, они сохраняют хотя бы частичную выгоду внутренней конкуренции.
Тем не менее, Китай и Индия зависят от аспектов связанной, глобализированной экономики. Они обе глубоко задействованы в глобальной сети поставок, которая сделала возможным их рост. Двигателями их процветания были не огромные государственные индустриальные проекты, которые обеспечили подъем Японии и Южной Кореи в ранней эпохе глобализации, а мир заменимых поставщиков из разных стран, конкурирующих между собой за каждое звено в глобальной цепочке поставок. Тем не менее, как сказал Си в июне 2020 обращаясь к предпринимателям Пекина - что отличает Китай от других стран — это его «чрезвычайно большой внутренний рынок», который он намерен расширять «через процветание внутренней экономики и разблокирование внутреннего цикла … чтобы быть у руля восстановления мировой экономики». Самодостаточность, в этом смысле, это цель китайской внешней политики. Помимо этого, Си намерен взять под контроль спрос на готовые и промежуточные товары, чтобы сделать свою страну устойчивым, защищенным и контролируемым рынком, который может взаимодействовать с другими станами по своему усмотрению. Его целью является не глобализация, а глобализированный, сетевой меркантилизм, что также является целью атманибха Моди.
Картина в США немного отличается - здесь погружение в экономический национализм произошло не столько из-за культурных или структурных факторов, сколько от подъёма неудовлетворения от неолиберализма, что в свою очередь помогло отстроить политическую поддержку новой индустриальной политики. «Экономический национализм» Трампа в основном проявил себя в форме убыточных тарифов и торговых войн (его обещания во время предвыборной кампании о крупных затратах на инфраструктуру не были исполнены). Но эта политика разрушила чары глобализации, и за малую цену. Уверенность потребителей в США выросла до рекордных масштабов до пандемии COVID-19, а уровень безработицы упал до 3,5%. Средняя заработная плата росла на 3% каждый год первые три года президентства Трампа. Рабочие места диспропорционально получало Афроамериканское и Латиноамериканское население, в особенности женщины, что задействовало мало-приобщенные группы в экономике. Доходы среднего класса росли, а прирост ВВП опередил рост аналогичных экономик.
Экономический успех Трампа помог легитимизировать идею вмешательства государства в экономику. В 2020 Джейк Саливан, ветеран администрации Обамы, будущий советник Байдена по вопросам безопасности, стал соавтором статьи на Foreign Policy, в которой подчёркивалось, что «выступать за индустриальную политику (проще говоря, действия правительства нацеленные на реформирование экономики) ранее считалось позорным, сейчас же это должно считаться чем-то сродни очевидному». Во время предвыборной кампании Байден пообещал потратить 400 миллиардов долларов США на закупки согласно политике «Покупай американское» и 300 миллиардов на государственные исследования и развитие, нацеленное на повышение технологической самодостаточности и обеспечения безопасности оборонно-индустриального комплекса. Сейчас, когда Байден на должности, его администрация выступила за крупнейшие инвестиции в увеличение внутренних возможностей, в частности в инфраструктуру.
В Индии и Китае культурная, индустриальная политика и другие структурные факторы также поспособствовали автаркии. Обе страны имеют очень большой рынок труда с высоким уровнем мобильности, низким уровнем организации сотрудников, сильную вертикальную власть, которая распределяет индустрию географически и культуру, которая ценит навыки и предпринимательство. Также они имеют хотя бы два поколения бизнесменов, которые верят, что их процветание зависит от участиях в глобальных производственно-сбытовых цепочках, приобретения интеллектуальной собственности и продажи товаров на внутреннем рынке. Эти качества не уникальны для Индии и Китая, но Индия и Китай единственные страны, которые комбинируют их с крупными внутренними рынками и активной поддержкой местных компаний государством. Правительства в обоих странах не только защищают местные фирмы от иностранных конкурентов, но и работают над анти-монополизацией внутри страны. Таким образом, они сохраняют хотя бы частичную выгоду внутренней конкуренции.
Тем не менее, Китай и Индия зависят от аспектов связанной, глобализированной экономики. Они обе глубоко задействованы в глобальной сети поставок, которая сделала возможным их рост. Двигателями их процветания были не огромные государственные индустриальные проекты, которые обеспечили подъем Японии и Южной Кореи в ранней эпохе глобализации, а мир заменимых поставщиков из разных стран, конкурирующих между собой за каждое звено в глобальной цепочке поставок. Тем не менее, как сказал Си в июне 2020 обращаясь к предпринимателям Пекина - что отличает Китай от других стран — это его «чрезвычайно большой внутренний рынок», который он намерен расширять «через процветание внутренней экономики и разблокирование внутреннего цикла … чтобы быть у руля восстановления мировой экономики». Самодостаточность, в этом смысле, это цель китайской внешней политики. Помимо этого, Си намерен взять под контроль спрос на готовые и промежуточные товары, чтобы сделать свою страну устойчивым, защищенным и контролируемым рынком, который может взаимодействовать с другими станами по своему усмотрению. Его целью является не глобализация, а глобализированный, сетевой меркантилизм, что также является целью атманибха Моди.
Картина в США немного отличается - здесь погружение в экономический национализм произошло не столько из-за культурных или структурных факторов, сколько от подъёма неудовлетворения от неолиберализма, что в свою очередь помогло отстроить политическую поддержку новой индустриальной политики. «Экономический национализм» Трампа в основном проявил себя в форме убыточных тарифов и торговых войн (его обещания во время предвыборной кампании о крупных затратах на инфраструктуру не были исполнены). Но эта политика разрушила чары глобализации, и за малую цену. Уверенность потребителей в США выросла до рекордных масштабов до пандемии COVID-19, а уровень безработицы упал до 3,5%. Средняя заработная плата росла на 3% каждый год первые три года президентства Трампа. Рабочие места диспропорционально получало Афроамериканское и Латиноамериканское население, в особенности женщины, что задействовало мало-приобщенные группы в экономике. Доходы среднего класса росли, а прирост ВВП опередил рост аналогичных экономик.
Экономический успех Трампа помог легитимизировать идею вмешательства государства в экономику. В 2020 Джейк Саливан, ветеран администрации Обамы, будущий советник Байдена по вопросам безопасности, стал соавтором статьи на Foreign Policy, в которой подчёркивалось, что «выступать за индустриальную политику (проще говоря, действия правительства нацеленные на реформирование экономики) ранее считалось позорным, сейчас же это должно считаться чем-то сродни очевидному». Во время предвыборной кампании Байден пообещал потратить 400 миллиардов долларов США на закупки согласно политике «Покупай американское» и 300 миллиардов на государственные исследования и развитие, нацеленное на повышение технологической самодостаточности и обеспечения безопасности оборонно-индустриального комплекса. Сейчас, когда Байден на должности, его администрация выступила за крупнейшие инвестиции в увеличение внутренних возможностей, в частности в инфраструктуру.
Проверка инновациями
Как долго будет длиться новая эра автаркии зависит от длительности и интенсивности конкуренции между крупными державами. Правительства «Большой тройки» будут продолжать поддерживать самодостаточность пока существует высокий уровень конкуренции в сфере безопасности, что в случае с США, Индией и Китаем может быть очень долго.
Но в то время, как политические силы, похоже, будут продвигать тренд экономического национализма, силы рынка могут пойти в другом направлении. Автаркия притесняет инновации и соответственно долгосрочные перспективы роста. Надежды Индии на устойчивый рост зависят от успешности ее сектора информационных технологий и ее способности вводить новшества. Само по себе соперничество США и Китая движимо императивом инноваций, в том смысле, что каждая из стран боится, что другая перегонит ее технологически и, соответственно, в военном секторе. Но инновации часто затребуют больших приватных инвестиций - особенно в Индии, которой не хватает государственных и академических исследований и инфраструктуры для развития, которые есть у Китая и США - а частные инвестиции затребуют рынка. Эта логика применима к китайскому Huawei,который построил себя на иностранных рынках, а также к американскому Qualcomm, который получает 2/3 своего дохода в Китае.
Американские технические гиганты получают примерно половину дохода на иностранных рынках. Без такого дохода, большие техкомпании не смогут финансировать их собственные научно-исследовательские и опытно-конструкторские работы, сохраняя конкурентоспособность. Из топа десяти американских компаний с рынком в Китае только одна - Wynn Resorts - не является высоко-инновационной компанией. Технологии, которые производят эти американские компании и которые потребляются в Китае имеют как военное, так и коммерческое применение и зависимость от них Китая является американским рычагом давления. Пекин нацелен изменить это становясь более самодостаточным. С прогрессом этих усилий, американские компании, на которые опирается американские военные и экономика сами будут терять доход. Американские инновации пострадают, если не найдут альтернативные рынки, которые заменят Китай.
Результатом станет более острая конкуренция между американскими и китайскими техкомпаниями за пределами их внутренних рынков и повышение усилий правительств обеих стран в распространении какой-либо формы контроля над технологиями с целью смягчения проблем безопасности. США сфокусируется на более богатых странах-союзниках в Северной Америке, Европе и Азии. Китай и Индия сфокусируется на более бедных частях Азии, Среднего Востока, Африки и, возможно, Латинской Америки. Если западные и восточно-азиатские компании отбросят эти регионы, китайские, индийские и другие не-западные тех компании сформируют глобализацию в эпоху автаркии. Эта новая глобализация не будет похожа на старую. Она будет построена в той же мере на самодостаточности, как и на открытости и заменит интернационализм национализмом, меркантилизмом и чем-то сродни империализму.
Но в то время, как политические силы, похоже, будут продвигать тренд экономического национализма, силы рынка могут пойти в другом направлении. Автаркия притесняет инновации и соответственно долгосрочные перспективы роста. Надежды Индии на устойчивый рост зависят от успешности ее сектора информационных технологий и ее способности вводить новшества. Само по себе соперничество США и Китая движимо императивом инноваций, в том смысле, что каждая из стран боится, что другая перегонит ее технологически и, соответственно, в военном секторе. Но инновации часто затребуют больших приватных инвестиций - особенно в Индии, которой не хватает государственных и академических исследований и инфраструктуры для развития, которые есть у Китая и США - а частные инвестиции затребуют рынка. Эта логика применима к китайскому Huawei,который построил себя на иностранных рынках, а также к американскому Qualcomm, который получает 2/3 своего дохода в Китае.
Американские технические гиганты получают примерно половину дохода на иностранных рынках. Без такого дохода, большие техкомпании не смогут финансировать их собственные научно-исследовательские и опытно-конструкторские работы, сохраняя конкурентоспособность. Из топа десяти американских компаний с рынком в Китае только одна - Wynn Resorts - не является высоко-инновационной компанией. Технологии, которые производят эти американские компании и которые потребляются в Китае имеют как военное, так и коммерческое применение и зависимость от них Китая является американским рычагом давления. Пекин нацелен изменить это становясь более самодостаточным. С прогрессом этих усилий, американские компании, на которые опирается американские военные и экономика сами будут терять доход. Американские инновации пострадают, если не найдут альтернативные рынки, которые заменят Китай.
Результатом станет более острая конкуренция между американскими и китайскими техкомпаниями за пределами их внутренних рынков и повышение усилий правительств обеих стран в распространении какой-либо формы контроля над технологиями с целью смягчения проблем безопасности. США сфокусируется на более богатых странах-союзниках в Северной Америке, Европе и Азии. Китай и Индия сфокусируется на более бедных частях Азии, Среднего Востока, Африки и, возможно, Латинской Америки. Если западные и восточно-азиатские компании отбросят эти регионы, китайские, индийские и другие не-западные тех компании сформируют глобализацию в эпоху автаркии. Эта новая глобализация не будет похожа на старую. Она будет построена в той же мере на самодостаточности, как и на открытости и заменит интернационализм национализмом, меркантилизмом и чем-то сродни империализму.
Другая глобализация
Такой мир будет не обязательно более опасным. Автаркия супердержав является в основном оборонной и может привести к военному консерватизму и промышленной конкуренции, которая принесет выгоду каждому. Большей опасностью является то, что супердержавы могут попытаться блокировать доступ к ресурсам их конкурентов, как уже угрожал Китай в случае с редкоземельными металлами, необходимыми для многих высокотехнологичных продуктов. Говоря более тонко, крупные державы могут попытаться сохранить интеллектуальную собственность или предотвратить распространение технологий, постоянно расширяя определение «стратегических ресурсов», включая, например, все, что связано с конструкцией микросхем искусственного интеллекта. Соединенные Штаты сделали что-то подобное с Советским Союзом во время Холодной войны, вызвав как упадок советской экономики, так и крупномасштабный советский промышленный шпионаж.
Трудно представить, что эта драма повторится таким же образом. За пределами Большой тройки слишком много важных игроков, которые предпочли бы технологическое неприсоединение и, которые могут создавать собственные инновации. Более того, предприятиям автаркий нужны иностранные доходы для создания собственных оборонно-промышленных баз. Как ни парадоксально это звучит, в этом смысле автарк, который лучше всего глобализируется, будет процветающим автарком.
«Экономическая самодостаточность, - писал американский историк Джордж Луи Бир в 1917 году, - предполагает состояние войны». В то время мир был посреди худшей войны в истории, войны, вызванной отчасти усилиями крупных держав избежать зависимости друг от друга. Спустя чуть более века, диффузия и фрагментация производства через границы сделали повторение этой трагедии гораздо менее вероятным. Тем не менее, крупные державы, стремящиеся к автономии, должны быть осторожны с тем, к чему они стремятся, поскольку самодостаточность может быть источником не только силы, но и слабости.
Трудно представить, что эта драма повторится таким же образом. За пределами Большой тройки слишком много важных игроков, которые предпочли бы технологическое неприсоединение и, которые могут создавать собственные инновации. Более того, предприятиям автаркий нужны иностранные доходы для создания собственных оборонно-промышленных баз. Как ни парадоксально это звучит, в этом смысле автарк, который лучше всего глобализируется, будет процветающим автарком.
«Экономическая самодостаточность, - писал американский историк Джордж Луи Бир в 1917 году, - предполагает состояние войны». В то время мир был посреди худшей войны в истории, войны, вызванной отчасти усилиями крупных держав избежать зависимости друг от друга. Спустя чуть более века, диффузия и фрагментация производства через границы сделали повторение этой трагедии гораздо менее вероятным. Тем не менее, крупные державы, стремящиеся к автономии, должны быть осторожны с тем, к чему они стремятся, поскольку самодостаточность может быть источником не только силы, но и слабости.
~
