ОТ ГЕОПОЛИТИКИ К ГЕОЭКОНОМИКЕ

А. Ермолаев: Я хочу напомнить, что предложение поговорить о геоэкономике возникло, когда мы в последний раз дискутировали о политическом кризисе. Та дискуссия показала, что нам нужен серьезный разговор, в котором содержались бы качественные оценки происходящего в мире. Необходим тот микроскоп, благодаря которому мы свои, кажущиеся большими, проблемы увидели бы в настоящем масштабе. Я бы предложил в качестве названия не только доклада, но и всего нашего диалога такую рамку: от геополитики к геоэкономике — вызовы для национальных правительств.

Сразу сделаю оговорку, что в своих рассуждениях я буду касаться проблем Украины и вызовов, которые перед ней возникают, но я категорически отказываюсь сегодня говорить о евразийском или европейском выборе, и всех этих сложностях, связанных с нашей внешнеполитической интеграцией, потому что не в этом дело.

Актуальность геоэкономического дискурса можно обосновывать по-разному.

Есть академическая традиция, с которой связывают новое интеллектуальное наследие известных политэкономов, философов в диапазоне от Фернана Броделя до Валлерстайна. Это такой классический академический подход, в котором геоэкономика рассматривается как научная дисциплина.

С момента, когда геоэкономическая парадигма стала актуальной, восстанавливались и прошлые наработки в рамках так называемой экономической географии, сравнительной социологии, антропологии и традиций политической экономии XIX века.

Но нужно учитывать, что каждое интеллектуальное время очень исторично. И в этой связи проблема геоэкономического подхода стала актуальной не потому, что родилась в голове одного гения или имеет некую историческую ссылку, а прежде всего в связи с крахом алгоритмов и принципов взаимодействия государств в «эпоху геополитики», когда уровень связи, взаимозависимости, взаимопроникновения начал разрушать традиционные, присущие национальным государствам, способы и инструменты реализации интересов государства и капитала.

Существенно то, что геоэкономическая парадигма поставила под вопрос состоятельность доктрины национальных интересов, господствовавшей в прошлую эпоху — эпоху геополитики. Суть этой доктрины состояла в том, что каждое государство и соответственно, сообщество-нация как суверен этого государства, в качестве приоритета реализует, продвигает и защищает национальные интересы. В эпоху геополитики и национальных государств национальный интерес состоял в единстве или сочетании (1) интересов национального капитала, (2) социальных интересов, связанных, прежде всего, с обеспечением внутреннего равновесия, устойчивости, сохранения идентичности, традиций, и сохранения суверенности как некоей основы для своей государственности, и (3) защиты государственной безопасности в политической, военной и экономической области.

Доктрина национальных интересов возникла и была сформирована как раз в эпоху национальных государств. Тогда государства абсорбировали интересы молодого национального капитала, тяготеющего к внешней экспансии. Суверен и носитель национальной государственной власти — народ, союз граждан, а не династия «помазанников» или теократия.

Исчерпание и кризис концепта национальных интересов, собственно, и стали основой для теоретических изысканий, результатом которых явились известные сейчас концепции нового пост-геополитического или геоэкономического устройства.

Новая геоэкономическая эпоха проявила еще одну важную характерную черту.

В эпоху геополитики, в эпоху национальных государств, в качестве приоритета формулировалась и постулировалась на уровне экономических, политических и социальных приоритетов защита и экспансия своего и только своего национального интереса. Отсюда — доктринальные построения о защите «жизненного пространства», пространственное и органическое восприятие развития всего мира, в котором каждая нация, развиваясь и защищая свои жизненные интересы, продуцирует свой тип и образ жизни.

В новую эпоху — эпоху геоэкономики — на первом месте оказались уже не пространственные характеристики, а прежде всего технологические статусы и профили, место в глобальной технологической иерарахии, и соответственно — социокультурная организации социума как новое конкурентное преимущество. Именно поэтому проблема состоятельности национального государства сейчас стала особенно актуальной, в условиях, когда, с одной стороны, высока динамика экономической и политической интеграции мира, а с другой — этот процесс сопровождается очень динамичной фрагментацией старых социумов и появлением новых государственных образований, которые, как правило, прежде всего берут на вооружение старое геополитическое мышление, мышление интересами национального государства.

Несколько тезисов относительно уходящей эпохи геополитики. Геополитические практики тоже историчны и характерны для определенного исторического периода, и связаны с историей капитала и национального государства. Хотя, конечно, и есть соблазн переписывать и описывать всю историю человечества в языке геополитических доктрин и международных отношений XVIII-XX веков.

Поэтому известный в политэкономической науке этап развития мирового капитализма — государственный монополистический капитализм — в этом смысле стал расцветом и составил своеобразное «ядро» геополитической эпохи.

Геополитика как практика состоит в слиянии интересов государства и капитала национального происхождения, а внешняя государственная экспансия — способ транснационализации с сохранением национальной метрополии.

Как раз в этот период выработаны все известные нам концепты и доктрины, которые стали уже классикой, — начиная от биосоциальных построений Ратцеля и Челлэна, и заканчивая пространственными теориями Маккиндера, Хаусхофера, Спайкмена и других. Естественно, эти доктрины были практичны и эффективны тогда, когда в основе мира лежала концепция национального государства, международного права, регулирующего взаимоотношения государств, и трактовка национального интереса как интереса, сочетающего в себе интересы национального капитала, государственной безопасности и социальных интересов социума, стремящегося к стабильности развития и равновесию.

Субъектом геополитики было собственно государство-нация. Националистические доктрины и исторический национал-романтизм стали гуманитарным, идеологическим, психологическим и социально-мобилизационным ресурсом для политики национализма — инструмента самоутверждения государства как субъекта геополитики.

Инфраструктура эпохи геополитики — это экономические империи с национальной монополией, военно-политические союзы национальных государств. Особенно это было выражено в конце XIX — начале XX века — время военно-политических союзов суверенных национальных государств, от Антанты до Варшавского договора и НАТО. Это было время международных организаций, которые тоже являлись структурным элементом глоба- лизации мира, со статусом арбитра и координатора. Лига Наций, ООН, ОБСЕ — это все организации эпохи геополитики.

Для этой эпохи также характерно межнациональное разделение труда, с неглубоким уровнем формирования технологической специализации.

В эпоху геополитики империализм перестал быть физическим измерением состояния государства.

Поэтому это эпоха войн — межнациональных, территориальных, где не обязательно территория становится территорией захватчика.

И завершая краткие характеристики. Известный экономист советской эпохи Станислав Меньшиков в своих работах отмечал, что транснациональные компании, ГМК в целом, с их территориальным экспансионизмом и природным консерватизмом, создали условия для формирования новых политэкономических структур — олигополий. Это стало своеобразной политэкономической революцией XX века, когда на первое место вышли технологии и технологические циклы как главный предмет конкуренции, и борьба переместилась от территорий, ресурсов и рынков сбыта в плоскость формирования контролируемых целостных транснациональных производственных, коммуникационных и торговых комплексов. Это радикально изменило сначала облик мира экономического, а теперь изменяет облик и мира политического.

Эпоха геоэкономики. Эпоха начала разворачиваться на осколках мира геополитики и опираясь на глобальные последствия Второй мировой войны.

Характерной чертой новой политико-экономической системы стало формирование транснационального разделения труда с глубоким уровнем кооперации и взаимопроникновения.

Крупный капитал, который по своей природе давно уже оторвался от национальной экономики, начал формировать замкнутые производственно-потребительские цепочки, связующие самые разные рынки, в зависимости от экономической выгоды. Тем самым в основе новой экономической структуры мира геоэко- номики стали крупные производственно-потребительские комплексы, не имеющие национальной привязки. Ключевую роль сыграло и то, что новым технологическим «заказчиком» на глобализацию стал военно-промышленный комплекс как новая глобальная производительная сила, ускоряющая темпы технологического перевооружения и создающая все более масштабные запросы на потребление, инвестиционные затраты и масштабы освоения новых технологий.

Главным конкурентным преимуществом стала технология. На смену политике территориального империализма постепенно пришла политика империализма технологического.

В последние три-четыре десятилетия мир напоминает своеобразный «кубик Рубика». Независимо от формальных территориальных границ национальных государств, начали формироваться новые политико-экономические комплексы, связующие интересы сверхкрупного капитала, который превратился из транс-национального в космоэкономический.

Сама по себе геоэкономическая эпоха, на мой взгляд, имеет переходной характер. Если в эпоху геополитики национальные государства как базовые структуры боролись за территории и физическое влияние капитала, его экспансию, то в эпоху геоэкономики в едином мире формируются крупные олигополистические структуры с транснациональным типом связей по всей цепочке — от продуцирования технологии до потребителя конечной продукции. И борьба ведется за формирование и удержание «потребительских миров». Технологическая конкуренция и социальное проектирование «потребительских миров» — это новая реальность, создающая условия для перехода от геоэкономической к геокультурной конкуренции, где «потребительский мир» превратится в главный продукт капитала (футуристы в 70-х грустно шутили о будущих «империях кока-колы»). Но это, я думаю, отдельная тема для разговора, и может быть, мы можем запланировать плавно следующий наш разговор как раз о будущих мирах, мирах, связанных с геокультурной конкуренцией.

Что характерно для политики «технологического империализма» в эпоху геоэкономики? Прежде всего, полное вынесение производств и создание «эффекта технологического крючка», с помощью которого можно превращать целую национальную экономику в зависимую от большого цикла оборота. При этом приоритетом является собственно монополия на технологии, на инновации и обеспечение политического контроля за всей цепочкой. В этом загадка и особенность характера интеграции в пост-геополитический и так называемый геоэкономический мир.

Изменился характер войн и конфликтов. На смену войнам территориальным и межгосударственным пришли так называемые молекулярные войны — конфликты с высокой степенью вмешательства внешнего фактора (гражданские конфликты с внешним влиянием, миротворческие операции с участием международных контингентов, межнациональные пограничные конфликты с участием «международного арбитра»).

Субъекты геоэкономики. В эпоху геоэкономики субъектами становятся не только государство, но и транснациональные группы капитала в качестве самостоятельных игроков. Такими же субъектами выступают и глобалистские организации, которые в отличие от международных организаций, имеют функции наднационального управления, а не только координации и контроля — ВТО, МАГАТЭ, МВФ.

Четвертый тип субъекта — транснациональные союзы с функциями надгосударства. Наиболее очевидный пример — ЕС. Пройдет 10-15 лет, и такого рода структур будет побольше.

Геоэкономическая инфраструктура. Она отлична от структуры геополитической. Здесь доминируют региональные экономики с внутренним разделением труда и с влиянием на политико-экономические союзы. Уже сейчас, если не смотреть на мир в красках национальных государств, а представить его в свете региональных союзов, мы имеем довольно сформировавшуюся картину мира региональных экономик с политической перспективой интеграции. Здесь можно вспомнить Евросоюз, НАФТУ, АТЭС, Организацию исламской конференции, южноамериканский МЕРКОСУР, ЕврАзЭС , ШОС, ОИК и др.

Вторая характерная особенность геоэкономической инфраструктуры — глобальное разделение труда, где нации больше не специализируются на производстве того или иного вида продукции и сырья, а становятся элементами глобальных оптимизированных цепочек. И таким образом, вчерашние аграрные нации становятся сегодня нациями, производящими конечную продукцию в компьютерной сборке и наоборот.

Теперь коснемся качественных изменений, которые произошли с субъектами, известными нам по эпохе геополитики. Что произошло с нациями?

Я предлагаю очень краткий классификатор наций эпохи геоэкономики. Какие нации существуют?

Во-первых, это нации-цивилизации, связанные со специфически организованным экономическим и социальным миром, с крепкой и стабильно воспроизводящейся традицией социальной организации. К таким нациям можно отнести сейчас Россию, Китай, Индию и др. Этот концепт активно отрабатывается как раз в этих странах.

Во-вторых, это ультра-нации, или новые мультикультурные сообщества, которые, опираясь на политические союзы бывших национальных государств, фактически абсорбируют уже сложившиеся нации, превращая их в культурные сообщества — как элементы новой мегаобщности. Пример таких ультра-наций: европейцы, исламский мир (на основе развития Организации исламской конфедерации).

В-третьих, это нации-культурные общности. В данном случае я говорю о так называемых этнокультурных сообществах, которые так и не превратились в политически самостоятельные образования, но имеют свои уникальные институты гражданского общества. И все же определять их как «нации без государства», на мой взгляд, не совсем верно, потому что как правило они инкорпориваны в политические нации (татары в Украине). Нации-культурные сообщества имеет Китай (Тибет), Америка (индейцы), Турция (курды), Испания (баски).

В-четвертых, автономные нации. Это особенно интересный, на мой взгляд, феномен. Автономные нации — это политические нации, которые сохраняют статус политической нации с независимым, невключенным в региональные союзы национальным государством, к которым пока, с запятой, можно отнести и Украину.

К. Матвиенко: А Японию?

А. Ермолаев: Наверное. Я не занимался детальной классификацией, и в данном случае искал наиболее показательные примеры для разговора.

В. Фесенко: Это четыре типа исчерпывающие, или есть то, что вне этих четырех типов?

А. Ермолаев: Я допускаю, что есть. Но мне этот перечень показался исчерпывающим, если мы рассматриваем национальные сообщества или сообщества с национальным самосознанием. Ведь есть еще этнические образования. Главная особенность национального образования — это запрос на государственность и государственнические практики, даже если для этого недостаточно предпосылок.

Следующий аспект геоэкономической эпохи — типы государств. Я бы выделил три типа.

Первый — государства-корпорации, где бюрократии, распоряжаясь экономическими ресурсами государства, ведут игру вместе и наряду с ТНК (транснациональные корпорации) и ГК (глобалистские корпорации) как самостоятельный игрок, и используют свои конкурентные преимущества, в том числе и систему управления. Государства-корпорации с высоко концентрированным капиталом, который управляется и подконтролен правящей элите, — это США, Россия, Китай. Украину я бы не спешил определять к этой категории.

Второй тип — государства-«управляющие». Это, прежде всего, европейские государства, где государственная политика и роль национального правительства ограничиваются развитием социального капитала и социальной инфраструктуры (социал-либеральная модель).

Третий тип — государства-фантомы. Условно, это государственные образования, которые выполняют лишь одну функцию — легитимность территорий для внешнего управления. Наиболее яркий пример — это произошедшая сейчас легитимация государства Косово. Еще один из самых ярких примеров — это так называемые латиноамериканские модели государственности, в частности, Центральной Америки, этническая государственность на Кавказе, режимные государства в Африке. Характерная черта государств-фантомов — практически полное отсутствие каких-либо достаточных экономических оснований для реализации суверенитета.

Геополитическую эпоху можно рассматривать как эпоху, в которой весь человеческий мир просуществовал более полутора сотен лет в «одеждах» наций и с инструментарием национального государства, в постоянной борьбе за зоны и сферы влияния, ведя непрерывные территориальные и ресурсные бои. Это «плоский мир», в котором социальная жизнь могла быть описана языком географии и сравнительной социологии.

Геоэкономическую эпоху, на мой взгляд, можно представить несколько по-иному. Мир геоэкономики — не плоскостный, а как бы проявляется и существует в двух плоскостях, в трехмерности. Это «трехмерный мир», который требует синтетических подходов к анализу и описанию, сочетающий политэкономию и культурологию, как минимум. (Грядущая геокультурная эпоха сделает мир еще сложнее и многомернее).

Горизонтальная интеграция в эпоху геоэкономики представляет собой создание сети постнациональных и региональных образований, с формированием глубоко интегрированных региональных экономик. Их экспансии вовне представляют уже не только товары, услуги, технологии, но и образ жизни.

Таким образом, первый сегмент, связанный с инновационным конусом, и второй сегмент — индустриальный сектор с элементами инновационного роста можно условно отнести к стержню геоэкономического мира.

Сектор индустриального сырья и сектор так называемой сырьевой базы и ненормативной экономики (наркобизнес, торговля людьми и т.д.) я определяю как две периферии.

Обе периферии тесно сосуществуют и, что самое интересное, по ряду признаков очень интересно связаны между собой. Миграционные заграждения и отстойники, торговля живым товаром (женщины, рабы, органы), наркоторговля с высоким уровнем потребления, распространение «глобальных эпидемий» СПИД и пр. — все это каким-то жестоким образом объединяет сырьевой, ненормативный и старый индустриальный сектора. Украина в этом смысле — просто пример для учебников по геоэкономике и геоэкономическим войнам…

Какие возможны стратегии для национальных государств в геоэкономическую эпоху? А вернее сказать, какие стратегии продуцируются независимо от нашего разговора?

Стратегия первая — инкорпорирование и мимикрия в мега-общности: в макрорегионы и в региональные политические союзы.

Стратегия вторая — периферийное выживание на основе геоэкономической объектности. То есть, грубо говоря, предложение себя, своей инфраструктуры, экономики в качестве сырьевой базы («Криворожсталь» в этом смысле показательный пример) для формирующихся новых транснациональных производственно-потребительских комплексов.

Стратегия третья — стратегия статусного накопления глобальных инноваций. То есть, обретение геоэкономической субъектности. В качестве примера, как это ни удивительно, в отношении этих стратегий, на мой взгляд, можно привести не Китай, а Южную Корею. В одном из самых интересных исследований о китайской экономике приводится в качестве примера такое наблюдение: несмотря на всю помпу и рекламу «китайского чуда», в структуре внутреннего реинвестирования доля затрат на инновации, разрабатываемые своими силами, на порядки ниже, нежели у Южной Кореи. Таким образом, несмотря на вот этот бум, высокий уровень роста, рост ВВП, Китай может оказаться в состоянии кризиса модели модернизации уже через 15-20 лет, несмотря на все ожидания и планы. В отличие от Южной Кореи, которая сделала ставку на двоичность модернизации и на этом основании осуществляет большие инвестиции в собственные инновации, усиливая субъектность в технологической геоэкономической войне.

И заключительные рассуждения, они будут совсем короткие. Что нам с этим всем делать?

Начну с очень простой формулировки: если не играешь ты, то играют тебя. И в этой связи, среди проблем, с которыми столкнулась Украина, украинская экономика, украинские элиты, есть, конечно, проблемы общегуманитарного порядка. Во-первых, есть просто субъектная неготовность играть по правилам геоэкономического мира. Мы так же, как и многие нации, обретя государственность в период перелома — конец XX века, по инерции погрузились в стереотипы уходящей геополитической эпохи, с ее реалиями, мышлением и доктринальным наследием.

Есть второй момент, связанный с этим состоянием. Ладно, увлеклись бы геополитикой, но, к сожалению, это увлечение происходило в ситуации, когда элита не сформировала общенациональную утопию будущего. Мы говорили об этом на предыдущих «круглых столах», я только контурно упомяну, что можно говорить сейчас о формировании первых политических утопий после всех этих романтик 1991 года.

Одна политическая утопия, характерная для нового «по- маранчевого» режима, — утопия «центральноевропейского середнячка». Ее суть — научиться жить, «как все в Центральной Европе», а все геоэкономически конфликтные статусы и ресурсы сбросить более влиятельным субъектам (ядерные технологии, ракетный статус, авиакосмические технологии, биотехнологии и пр.). Домики в стиле сказок Андерсена, «вечорницы», фолк, евротуризм — и «все будет хорошо».

Утопия вторая — это технократический миф о росте, что если никуда не бежать, у нас есть некий ресурс, на основании которого мы должны просто хорошо зарабатывать на внешних рынках и хорошо жить. На практике все сводится к консервации нынешнего «дикого капитализма» с его выплавкой стали, стареющими шахтами, консервацией сырьевой структуры и реальной угрозой нового застоя уже через 5-7 лет такого вот экстенсивного роста.

Оба мифа, конечно же, имеют определенные основания, то есть это не выдумки, не сказки. Они опираются на некие предпосылки для развития. Вопрос состоит в другом: что мифы оказались не в состоянии стать общенациональными. То есть, они не стали захватывающей идеей, которая бы была составной частью национальной идентичности и понимания своего будущего. В этом вся проблема для элит, которые до сих пор не понимают, которые двоично выглядят в глазах избирателя. Но не в этом дело. Проблема Украины сейчас состоит в том, что в условиях вхождения в геоэкономическую эпоху и ее особый мир она переживает практически одновременно две метаморфозы перевоплощения.

Первая метаморфоза — украинская экономика постепенно ре-индустриализируется. От смешанной по составу индустрии, где наряду с низкотехнологическими отраслями сохранялись отрасли с высокой добавленной стоимостью продукции, инновационным потенциалом и наличием собственной технологической базы, Украина переходит к экономике старой индустрии, сырьевой модели развития. Причем, если раньше это казалось неким объективным результатом неудачного распада прошлой империи СССР и субъективной, собственной невозможности утилизировать советское наследие, то сейчас уже можно утверждать с определенной долей уверенности, что эта реиндустриализация — процесс сознательный. Просто он организуется и проводится инструментами, которые неизвестны в эпоху геополитики, а значит, мышлением просто не замечаются.

В качестве примера. Если вначале казалось случайным и временным доминирование сырьевого сектора, и сохранялись такие технократические ожидания, как возрождения, прорывы, инновационные перенаправления потоков за счет структурной реформы и сохранения высоких геоэкономических статусов, то сейчас уже как очевидный факт:

— Мы де-факто уже лишаемся оборонного комплекса, как источника и механизма выработки промышленных технологий, и возможного заказчика на инновации.

— Через пять-семь лет, учитывая нынешнюю динамику деградации, мы можем лишиться еще одной статусной сферы — авиакосмического комплекса.

Дело не только в отраслях. Вот то, о чем я говорю, — это статусные позиции национальной экономики и национального капитала в геоэкономической иерархии. Что ты умеешь, на то ты и претендуешь.

Вместе с тем о проблемах реальной деградации и потере статусов говорят сегодня даже самые либерализированные деловые издания в Украине. Вхождение во ВТО и политика последних лет приводят фактически к консервации той структуры, которая стихийно работала с начала 90-х годов. Это фактически доминирование четырех отраслей — горнометаллургический комплекс, химическая промышленность, инфраструктуры (включая транспорт, связь) и аграрный комплекс, учитывая большой запрос на развитие ресурсной базы для сырья (корма, сырье для биотоплива, масленичные культуры).

Поэтому вот эта метаморфоза реиндустриализации становится уже все более очевидным фактом. Раньше это было предметом политических спекуляций, сейчас становится предметом экономической аналитики и проектирования будущего.

Я приведу лишь только два примера, для того чтобы это не было голословным.

Пример первый связан с металлургией.

За последние годы металлургические олигархи стали уже притчей во языцех. На них повесили всех «собак» — и социально-экономические проблемы, и политические вызовы. В ГМК действительно самый высокий уровень концентрации и централизации капитала в украинской экономике. Миллиардеры делают ставку на консервативную модель — без структурных реформ, с ориентацией на экспорт сырья, без особого интереса к развитию в национальной экономике новых отраслей. Но за последние годы борьба с олигархами создала новые риски их бизнесу и фактически вынудила к форсированному слиянию (или к переговорам о слиянии) с крупными ТНК и ГК.

Во-первых, олигархов убедили в том, что нужно срочно сливаться, потому что есть экономические риски, правительство не защищает, а наоборот, как бы наступает на позиции горнометаллургической олигархии. А с другой стороны, слияние крупных транснациональных компаний позволяет не только защищать активы, но и их оптимизировать.

Но самое интересное в другом. Это слияние происходит, как правило, с крупными российскими ТНК, и это слияние происходит на фоне фактической, не декларированной переориентации горнометаллургического комплекса на новые рынки.

Речь идет о том, что, несмотря на разговоры о привлекательности западного рынка, более 50 процентов металла сейчас продается на рынках Китая, Индии, Азии в целом. С одной стороны, объясняется это тем, что это действительно самые растущие рынки, и там — самый большой спрос на металл. В условиях экономического спада на Западе это вполне объяснимо.

Но есть и другой аспект.

Речь идет о геоэкономическом стратегировании развития и конкуренции за новые центры роста, и взаимосочетание стратегии России, ориентированной сейчас на ШОС, с экономическими стратегиями Китая, Индии и других участников совместных проектов развития. Украинский ГМК на совершенно экономических основаниях и без особой геополитической шумихи ориентирован на поддержку роста данных центров. Встраивание украинского ГМК в крупное транснациональное образование российского происхождения, включенного в свою очередь в стратегию Россия-2020, есть не что иное, как нормальный, просто классический пример геоэкономического управления ресурсами.

Второй пример, может быть, покажется более спорным, но тем не менее. Он связан с нашей транзитной политикой и политикой газопоставок.

Известно, что Украина является одним из самых крупных потребителей газа в регионе. Не очень благодарной, правда, по платежеспособности и по организации бизнеса, но тем не менее.

Украина владеет инфраструктурой, которая сама по себе не имеет смысла, если она не включена в стратегии либо производителей, либо потребителей газа. Можно долго анализировать, какая группа олигархов и с кем не сошлась по интересам в контексте организации крупных поставок газа из Средней Азии, но конечный результат известен: сейчас украинский бизнес и представители инфраструктурного бизнеса, связанного с транзитом, конкурируя между собой и одновременно подрывая и снижая конкурентные преимущества России в Средней Азии, тем самым пробивают дорогу для доступа к среднеазиатских рынкам газа и нефти европейским компаниям. Причем я не исключаю, что наступит момент, когда в общем балансе газа евразийского происхождения (т.е. и России, и стран СА) доля газа, на который может рассчитывать сама Украина, будет уменьшаться. Зато будет увеличиваться доля поставок в страны Европы, потому что придут европейские инвесторы, и они смогут отвоевать у «Газпрома» не только среднеазиатские объемы, но и модели поставок намного эффективнее, чем это делает сегодня Украина. Украинская власть словно выполнила функцию пращников, задача которых — метнуть пращу и погибнуть первыми в бою. А элитная конница и пехота — идут сзади и готовятся к решительным боям.

Но украинская элита, которая всегда на этом зарабатывала огромные деньги с настойчивостью, достойной лучшего применения, участвует в этой игре. Вначале я предполагал, что это просто элемент какого-то сговора. Ну, можно предположить, как это у нас было когда-то с цементной промышленностью, что просто это какой-то межкорпоративный интерес.

Но сейчас я готов утверждать, что эта ситуация тоже во многом связана с тем, что наши политики воспринимают эту игру как геополитическую, не учитывая, что они сами являются структурным компонентом большой геоэкономической игры.

Теперь я объясню, почему геоэкономической игры. Дело не только в объемах газа, привлекательности этого региона. Есть еще одна характеристика, которая является ключевой, интересной для европейского капитала в отношении среднеазиатского ресурса. В отличие от ближневосточных стран, которые являются монополистами в рамках ОПЭК и в рамках поставок газа, среднеазиатские государства ведут более либеральную политику. И там возможна работа не только с национальными компаниями, сохраняющими полную монополию на лицензии, месторождения и прочее, но возможна и самостоятельная работа как производителя. То есть выдача лицензий и работа с месторождениями более либеральна.

Более того, среднеазиатские правители проводят политику вовлечения энергетических инвесторов во внутреннюю модернизацию и индустриализацию своих экономик. И зачем им очередные «калоши» украинского происхождения, если им нужны технологи, образование для своей рабочей силы и необходимые для этого современные индустриальные технологии и активы. По-этому и есть встречный интерес как к европейским компаниям, крупным транснациональным группам, так и к китайским. Аргумент — готовность размещать у себя производство, связанное с углеводородами. Таким образом, среднеазиаты сами позиционируют себя как потребителей и утилитов промышленных технологий с максимизацией выгоды и для инвестора, и для производителя, и для потребителя углеводородов.

В этой игре Украина, с повадками мелкого жлоба, потребляющего миллиарды кубов газа, выглядит даже не смешно, а скорее грустно. Потому что с настойчивостью, достойной лучшего применения, она воюет с российской монополией в Средней Азии, но выполняет при этом черновую работу — она стелет дорогу ев- ропейскому капиталу, и капиталу Китая, которых Соединенные Штаты вышибли из Ирака (северные месторождения) и будут вышибать из Ирана.

Это только два примера.

Я думаю, что можно вспомнить проект «Одесса — Броды». Важно понять, что в геоэкономическом проектировании нет смысла иметь просто физическую монополию на трубу. В украинских СМИ часто гадают — будет наша ГТС или не будет нашей ГТС. Тогда как имеет смысл вся схема, весь комплекс, в ко- тором это работает.

И в этой связи можно сколько угодно упрекать клятую Москву, что она запускает северный газопровод, но это не только потому, что они не любят Украину, а еще и потому, что это просто связано с новыми расконсервированными месторождениями и с новой экономикой поставок, доступа инвесторов и т.д.

В завершении доклада.

Первая проблема, с которой сталкиваемся мы сейчас в Украине, учитывая этот слом, который переживают наши элиты и молодое государство, оказавшись в эпоху геоэкономики с мышлением геополитики, — это проблема неэффективного геополитического мышления.

Проблема вторая — это компрадорство элит. Я совершенно спокойно использую этот термин, потому что компрадорство элит — это не обязательно шпиономания, или в найме, это значит, что наши элиты позиционируются в крупных геоэкономических проектах как партнеры-подрядчики, а не как заказчики-инвесторы. И в этом вся разница. И вольно или невольно, даже декларируя самые классные, привлекательные геоэкономические проекты, в итоге они начинают обслуживать чужие схемы. Ведь пример ГМК — это констатация настоящего. Но подобная ситуация уже реализована в финансово-банковском секторе, где вместо стимулирования создания крупных финансовых групп с национальными корнями украинская элита пошла на ресурсную распродажу. А в будущем нас ждет повторение этой схемы с АПК (перераспределение земли, изменение специализации на культурах, сырьевая переработка, импорт продовольствия).

И последний момент — психологический: трусливость и дезориентация. То есть, мы много говорим о рациональных моментах, но нужно еще учитывать возможное состояние сознания и духа наших элит. В дискурсе о выборе стратегии и позиционировании страны очень часто преобладают совершенно обыденные бытовые представления о том, что «в Европе хорошо». Вот это я называю бегством в Европу. Это поиск новых варягов. На самом деле, иногда наша элита представляет в моих глазах силу, которая настолько устала управлять хозяйством, которого она не понимает, что вопрос интеграции для них — это вопрос сбрасывания этого хозяйства и уход от исторической ответственности. ЕС все решит, он знает, как жить в XXI веке. А наше дело — служить, потреблять, «включаться в процесс». И тут не нужно искать сложных ответов, потому что у большей части элиты уже такое состояние, что она давно готова куда-то уехать, просто нужно как-то «дотянуть», сохранить лицо, и максимально выгодно это сделать.

И совсем уж последнее. То, что мне кажется важным в качестве предложения для какого-то геоэкономического стратегирования. Конечно же, из тех возможных вариаций стратегирования в эпоху геоэкономики можно мимикрировать, можно приспосабливаться, можно постепенно, как бы по частям заниматься такой работой, как органы на продажу.

И все-таки в эту эпоху, в эпоху геоэкономики, решающими являются статусы и производственно-потребительские комплексы, и возможные инновации, не только экономические, но и социальные, которые приращивают капитал.

Примеры и предложения.

Прежде всего, напомню, что статусы девальвируются и упраздняются как раз геоэкономическими инструментами. Поэтому вопрос статуса — это вопрос амбиции и самостоятельной игры с учетом ресурсов национального капитала, государственных возможностей и искусства выработки совместных геоэкономических стратегий с внешними игроками, чьи интересы не противоречат интересам защиты статусов.

А вот что касается глобальных инноваций, я все-таки сторонник того, что Украина может обрести геоэкономическую субъектность, только следуя по пути автономной нации. И в этой связи ее статус может быть обеспечен как правильно просчитанными программами экономического саморазвития, связанного со статусами, так и разработкой, и пропагандой возможных глобальных инноваций.

Направления: проект Большой Европы как союза союзов. Мы долгое время друг другу доказывали, что Евросоюз — это не конечная, не предельная точка выражения европейского проекта. Сейчас две страны макнули всех, извините, просто в песок, когда заявили, что кроме Европейского Союза создаем Среди- земноморский.

А ведь еще вчера каждого из нас упрекали в фантазиях. Поэтому вопрос конструирования проекта Большой Европы открыт, и необходимы инициативные и практические предложение своего видения разделения труда, культурной политики Большой Европы. Вполне возможно, что в украинской версии Большой Европы будут сосуществовать Европейский Союз, Средиземноморский, Черноморский, с новыми ролями и геоэкономическими статусами инициаторов и участников. Но это уже отдельная тема разговора.

Геокультурный компонент. Я убежден, что если сейчас это кажется не актуальным, то пройдет время, и постепенное преобладание геокультурной парадигмы над геоэкономической поставит вопрос на уровне сохранения идентичности и культурных войн. Единственный ресурс, который мне кажется перспективным для Украины, — это все-таки славянский мир в Большой Европе. Исчерпана и не подлежит реанимации «австро-славянская» версия, исчерпаны все эти русофильские фантазии, поэтому я совершенно спокойно сейчас смотрю на все эти разговоры со стороны «северного соседа», Дай Бог ему пережить евразийские мутации ближайших 20-30 лет. Но вот реабилитация этой проблемы в Большой Европе как Европы «культурных миров» мне кажется очень перспективной и интересной. Тем более что так же, как и мы сейчас переживаем бои за историю в национальном масштабе, в ближайшие 30–50 лет, судя по всему, это будут большие европейские бои, где будут такие же мучительные травмы, такие же мучительные психологические переломы, связанные с вынужденным пересмотром, переосмыслением истории — от церковной до государственной.

И еще о глобальных инновациях. Ситуация с НАТО показывает, что в этой дискуссии необходима выработка, как когда-то Горбачев говорил, «нового мышления». Я сторонник того, что все, что связано с современными инновационными средствами уничтожения, должно иметь глобальный контроль. Так же как парламент должен контролировать конституционный процесс, так и ядерная бомба, лазер, космические военные технологии и прочее — это все удел глобалистских структур, которые будут наследниками ООН.

А с этим связано и мое видение того, что бы можно было предлагать и инициировать таким странам, как Украина, которые лишились ядерного оружия и имеют моральное право об этом рассуждать в отношении будущей системы безопасности. Конечно же, блоки на идеологической основе или все эти варианты коллективных сиюминутных образований а-ля ГУАМ — удел прошлого, удел эпохи геополитики.

Но вот формирование глобального контроля за оружием массового поражения как системы глобальной безопасности и создание региональных систем контроля за терроризмом, предотвращением локальных конфликтов, международной преступностью — такая проектная инициатива требует усилий, уверенности в силах, знания предмета, формирования круга союзников из числа стран, близких по интересу. Это одновременно и видение того, как может быть обустроена Европа, и того, как можно ограничить амбиции стран, претендующих на глобальное лидерство, и в каком направлении реформированы существующие структуры, доставшиеся эпохе геоэкономики от эпохи геополитики. В качестве контр-аргумента — для того, чтобы доказать, что этот проект может быть реализован, Украине ничего не остается, как сформировать первой, может быть, в мире высокотехнологическую армию. Такую, которой еще нет, но которая была бы подчинена именно этим двум задачам: уметь работать в глобалистской структуре и обеспечивать национальный суверенитет.

К. Матвиенко: Очень сильная цель, конечно.

А. Ермолаев: Вы знаете, когда Президент страны говорит, что нам нужно на Евро-2012 120 миллиардов, а из них 20 или 30 как минимум из бюджета, и тут же говорит, что как Главнокомандующий, он знает, что у нас самолеты уже не летают… Ну, я старый футбольный болельщик, но честно говоря, потратил бы эти деньги на новую ракетную технологию.

Сподобалась стаття? Подаруйте нам, будь-ласка, чашку кави й ми ще більш прискоримося та вдосконалимося задля Вас.) SG SOFIA - медіа проект - не коммерційний. Із Вашою допомогою Ми зможемо розвивати його ще швидше, а динаміка появи нових Мета-Тем та авторів тільки ще більш прискориться. Help us and Donate!