От кризиса образов будущего к новому образу социального мышления

2020 год в текущей истории, возможно, станет «годом великого перелома» - в его начале произошел ряд знаковых событий, а в его протяжении обозначено решение множества проблем, вызревавших на протяжении достаточно длительного периода.

Выступавшие на Всемирном экономическом форуме в Давосе вновь обозначили основные тренды для всего мира - новые технологии, борьбу с изменением климата, развитие бизнеса, рынок труда и урегулирование военных конфликтов. При этом проявилось, что некоторые утвердившиеся ранее в социальном мышлении образы происходящих социальных процессов оказались под фундаментальным сомнением, а некоторые выступили обоснованием открытого политического противоречия глобального уровня.

Так, прошедший форум проявил, что изменилось видение концептуальных подходов к формированию экономической политики во многих странах, где происходит продолжительное замедление темпов роста – в Китае, Индии, Африке и Латинской Америке. Еще недавно для развивающихся стран было готовое теоретическое решение, так называемый Вашингтонский консенсус - стратегия развития путем макроэкономической стабилизации, приватизации, дерегулирования и глобализации. Сегодня многие эксперты сомневаются в том, сработала ли эта концепция и каковы её реальные результаты. В этих странах действуют устойчивые тренды: удерживаются медленные темпы роста экономики, развивается катастрофическое для социальной стабильности неравенство, усиливаются трудности формирования среднего класса, происходит спад социальной мобильности. Как реакция на это в западной экономической мысли возникли два новых концептуальных видения, которые могут прийти на смену Вашингтонскому консенсусу. Первое, отрицающее неолиберальные подходы, рассматривает приоритет потребностей развития рынков в развитии стран как весьма сомнительную стратегию. Сторонники этого подхода предполагают расширение роли государства, которое должно просто улучшать результаты, генерируемые рынком - повышать минимальных зарплаты, следить за соблюдением антимонопольных правил, исправлять усилившееся неравенство с помощью активных мер по перераспределению доходов. Этот подход предполагает также проведение более активной бюджетной и монетарной политики в краткосрочной перспективе.

Второй подход исходит из того, что изменения в политике на самом деле не очень влияют на экономический рост, поэтому в государственной политике необходимо следовать стратегии «малых дел», занимаясь вопросами, приносящих пользу на местном уровне.

Существенным недостатком этого постнеолиберального подхода является навязываемая дихотомия – государство и рынок. Когда слабы и государство, и рынок политическая повестка с акцентом на усиление роли государства может отказаться нереалистичной. Также в постнеолиберальном консенсусе есть также новый, критически важный аспект – изменение климата. Он создает проблемы с тем, что призывы к сокращению потребления углеводородов входят в противоречие с потребностями граждан большинства стран, лишённых необходимых энергоресурсов. Точечную повестку «малых дел» в ситуации хронического кризиса большинство развивающихся стран мира не могут реализовывать без соответствующих ресурсов, без повышения темпов экономического роста, ведь это является базовым условием для любых успешных программ развития.

В сложившихся исторических обстоятельствах стало очевидно, что развивающиеся страны сами должны находить решения для новых проблем со своим ростом и развитием, а не ждать, пока их предложат западные «фабрики мысли». Китай, обладая значительным интеллектуальным потенциалом, стоит перед проблемой изменения используемой экономической модели, которая обеспечит стимулирование роста экономики при гарантированном сохранении контроля за этим процессом со стороны Коммунистической партии Китая. В Индии происходит экономический разворот внутрь, формируется собственный интеллектуальный национализм, ориентированный на использование технологических достижений в политических целях. Актуальной задачей в этом отношении становится развитие национальными властями собственного открытого и уверенного в себе интеллектуального потенциала.

Что касается стран «первого мира», то показательными в отношении их видения будущего в Давосе стали выступления лидеров «первого мира». «Самый влиятельный в мире подросток», 16-летняя Грета Тунберг из Швеции, озвучила позицию, посвященную проблемам изменения климата с которой ранее уже выступала на саммите ООН. Она потребовала закрытия углеводородной экономики, констатировала ухудшение ситуации с экологией, упрекнула США в том, что они вышли из Парижского соглашения о климате. "Дело в том, что выход США из Парижского соглашения по климату, похоже, возмущает и заставляет всех беспокоиться – и так и должно быть. Но также факт, что мы все находимся на грани нарушения обязательств, взятых вами после подписания Парижского соглашения, кажется, это даже в малейшей степени не беспокоит людей у власти." [1.] В противовес ей выступил президент США Дональд Трамп, который назвал глобальные изменения климата «выдумками учёных». В своей речи он рассказал о своей работе над улучшениями в сфере занятости, о росте заработной платы в стране, о подъеме макропоказателей и фондового рынка. По сути он рекламировал американскую модель нового национального протекционизма, призвал к игнорированию «чрезмерного» активизма защитников окружающей среды, и напомнил, что предыдущие предупреждения о глобальном разрушении не осуществились. Трамп выступил с позиции, противоположной озвученной Тумберг - призвал использовать потенциал технологий и инноваций для решения многих мировых проблем, заявив, что прорывы, вызванные динамикой рыночной экономики, способны решить любую проблему. «Сейчас не время для пессимизма. Сейчас время для оптимизма», — заявил он.

На фоне этого была представлена обобщающая прогностическая картина, в рамках которой восприятие противоречия позиций сторонника «сильного национального эгоистическогго государства» и антинациональной экопозиции сводятся к ряду перспективных угроз. Автор этой картины, известный историк Юваль Ной Харари, утверждает, что «Мировой порядок сейчас похож на дом, в котором все живут, но никто его не чинит. Он может продержаться еще несколько лет, но если мы продолжим в том же духе, то вернемся в «джунгли». [2.]

Среди основных проблем, угрожающих выживанию человечества, он называет ядерную войну, экологический коллапс и технологический прорыв, связанный с технологиями будущего. Эти технологии могут разбалансировать человеческое общество и изменить сам смысл человеческой жизни разными способами — от создания мирового бесполезного класса до возникновения колониализма данных и цифровой диктатуры.Его логика заключается в том, что потрясения на социальном и экономическом уровнях будут вызваны автоматизацией, которая уничтожит рабочие места, поэтому вместо борьбы с эксплуатацией в 21 веке люди будут бороться с «ненужностью».

Следующей угрозой с его точки зрения стал искусственный интеллект, который принесёт богатство нескольким технологическим центрам, в то время как другие страны обанкротятся и превратятся в эксплуатируемые колонии данных. За этим последует расцвет цифровых диктатур, неустанно следящих за каждым и предугадывающих наши чувства, решения и способных принимать решения за нас. В результате этого люди потеряют контроль над собственными жизнями, перестанут окончательно понимать государственную политику и влиять на неё.

В противном случае человечество может стать жертвой популистских «наивных утопий» либо оказаться навсегда запертым в «новом аду» кибертоталитаризма. Наконец, искусственный интеллект и биотехнологии пугают угрозами создания абсолютно новых, неорганических форм жизни на основе уже не естественного отбора, но разумного замысла. Это перспектива создания мира, в котором разумный замысел станет новой движущей силой эволюции, где возникает горизонт новых ошибок и связанных с ними угроз. Правительства и корпорации будут использовать технологии для усиления необходимых им человеческих навыков, результатом чего может стать раса новых людей, лишенных духовного начала но дисциплинированных, организуемых и умных. Харари констатирует, что справиться с этими проблемами в формате политик отдельных стран невозможно.

При этом историк видит выход в синтезе глобализма и национализма: «Лидеры вроде президента США Дональда Трампа говорят нам, что между национализмом и глобализмом есть неотъемлемое противоречие, поэтому нужно выбрать национализм, но это опасная ошибка! Нет никакого противоречия между национализмом и глобализмом, потому что национализм — это не о том, чтобы ненавидеть иностранцев. Национализм — это о любви к своим согражданам, и в 21 веке, чтобы защитить безопасность своих сограждан, необходимо сотрудничать с иностранцами. Хороший националист 21 века должен быть и глобалистом. Глобализм — это не создание глобального правительства, отказ от всех народных традиций или открытие границ для бесконечных мигрантов. Глобализм — это подчинение некоторым глобальным правилам. Правилам, которые не отрицают уникальность каждого народа, а лишь регулируют отношения между ними.» [3.]

Харари утверждает, что в нынешнем мире опасность войны значительно уменьшилась, поскольку в последние десятилетия человечество создало либеральный мировой порядок, основанный на правилах, которые позволили войти в «самую процветающую и мирную эпоху в человеческой истории.»

В образе возможного будущего , которую представил Харари с целью повлиять на умы современников, можно увидеть концептуальное обобщение тех художественных образов будущего, которые транслируются в медиа-средах современного мира на протяжении последних десятилетий. Это своеобразная форма социально-философского популизма, сопровождающего господствующий политический популизм, на котором выросли как минимум два современных поколения развитых стран, а также ориентированных на них сообществ стран периферии и полупериферии. Это образы антиутопий, пересказанные в нашем случае на языке квази-научного дискурса. Они детализируют основные компоненты сконструированного в массовом сознании угрожающего образа будущего, который прежде компенсировал неопределенность реального будущего в период стабильности «холодной войны» – противостояния социальных систем.

На этот факт сослался в своём давосском выступлении Д.Трамп.

Возможно ли исследовать реальное будущее до начала его появления, насколько в принципе возможно заглянуть за горизонт истории до того, как корабль современности пройдёт до этого горизонта необходимый путь – вопрос отдельный и не имеющий отношения к желанию знать будущее, благодаря которому процветает художественное творчество о нем. Но понимать характер самих образов и их потенциала относительно реального будущего имеет смысл. Во всяком случае принимать эти образы «за чистую монету» следует с осторожностью – даже если они звучат из уст людей, с трибуны ООН и Давоса. Логичным будет рассмотреть место образов будущего в реальном настоящем, которое порождает реальное будущее.

Следует заметить, что в современной гуманитаристике широкое распространение получило изучение различного рода «образов» – «образа человека», «образа культуры», и т.д. Это обозначение позволяет исследователю включить в ракурс своего рассмотрения не только то, что, собственно, представляет собой предмет изучения, но и то, как этот предмет видится в определенной социокультурной обстановке. С одной стороны, эта тенденция отражает стремление современной культуры к визуализации функционирующих в ней понятий, даже в тех областях, где традиционно господствовало слово. С другой стороны, в этом проявляется необходимость оперирования не только знанием о предмете, получаемым в результате научного исследования, но и знанием о нем, которое формируется в коммуникативных средах разного рода, включающих носителей самого разного рода интересов и соответствующих им познавательных стратегий.

Смещение акцентов от слова к образу отображает также и более фундаментальный процесс образования нового, синкретичного видения реальности. Опираясь на новые средства представления знания, человечество стремится к тому, чтобы перейти от аналитической картины реальности, образованной в результате её познания в рамках предметов отдельных наук, к новой картине мировидения, где мир представал бы сознанию в единстве и органичной целостности. Кроме того, здесь проявляется также установка социального познания на феноменологический тезис о «самоочевидности сущего», согласно которого каждый предмет и процесс непосредственно раскрывает себя в некоторых явлениях жизненного мира, что сущность предмета мышления проявляет себя через его видимость.

Одним из проявлений указанной исследовательской установки является появление в социально-философском дискурсе понятия «образ будущего». Одним из первых, кто стал использовать это словосочетание в качестве самостоятельной категории называют нидерландского социолога Ф. Полака. В своей работе 1961 года «The Image of the Future» он определил «образ будущего» как позитивную модель ожидаемого будущего, проводя аналогии между образами будущего, существующими в нашем сознании, и образами искусства. Подчеркивая образный, а не рациональный характер представлений о будущем, он писал: «Искусство – высокочувствительный культурный барометр. Это не только индикатор настоящего, но и прогнозист будущего. Образ будущего, представляемый искусством, имеет решающее значение для понимания будущего развития культуры. На деле искусство и есть образ будущего» [4.] Образы будущего позволяют, по Полаку, зримо вообразить возможные перспективы, убедительность которых основывается на свободе фантазии в противовес рациональной ограниченности расчета.

Несмотря на то, что книга Полака осталась почти незамеченной современниками, сама идея выделения в настоящем состоянии культуры комплексных образов будущего нашла продолжение. Схожие с Полаком мысли о приоритете художественного представления будущего высказывал польский фантаст и ученый С. Лем, указывая это как «одну из наиболее значительных для научной фантастики тем». В книге «Фантастика и футурология» он пишет: «Научная фантастика в предложенном диапазоне проблем в состоянии создать сюжеты, подтверждающие определенные формы осуществления автоэволюции, а также предостеречь нас, прогнозирую те коллизии, которые ждут нас, если культура, сняв охрану с аксиологии и со входа в лабиринты произвольных трансформаций человека, позволит овладеть нами технологическому прогрессу…» [5.]

Для Полака, как и для Лемма важна корреляция существующего в сознании образа будущего и реального будущего, которое наступит. Этот же подход, подразумевающий, что «существующие в нашем сознании образы будущего способны оказывать активное воздействие на реальный ход событий», можно встретить в работах Р.Мертона [6.], современных исследованиях будущего (futures studies).

В рамках такого понимания умозрительные образы будущего в социальном конструктивизме способны «не просто отражать мир, ожидать и выжидать (с опущенными руками и блуждающим спекулятивным взглядом) будущее (каким оно будет?), но созидать ближайшую и более отдаленную социальную среду и конструировать желаемое будущее; не столько жить настоящим, сколько жить, понимая различные варианты путей в будущее, имея различные образы будущего.» [7.]

Следует заметить, что имеющиеся в медийном употреблении «образы будущего» значимы для исследования социального настоящего вне зависимости от того, насколько удачным оказался его прогностический потенциал. Это понятие целесообразно использовать также для указания на обобщенную модель будущего, которая функционирует в конкретном обществе конкретного времени. В данном словосочетании «образ» обозначает не только и не столько художественный образ, закрепляющий воззрения на будущее в произведениях искусства, а скорее умозрительность и целостность представлений о будущем.

Образ будущего интересен не тем, что в какой-то степени предвосхищает или направляет будущее, а тем, что он характеризует настоящее, в котором функционирует. Достаточно подробно связь картин будущего с социокультурным контекстом их возникновения прослежена в исследованиях утопического нарратива. Из нее следует и интересующая нас обратная взаимосвязь – образ будущего как некий социальный проект, ожидание желательной или нежелательной, но вероятной перспективы, может служить одним из существенных параметров для характеристики порождающей его социальной реальности, проявленной в политическом и обще социальном дискурсах. В этом аспекте своего существования образы будущего представляют собой важный фактор общественно-политической жизни, поскольку выступают аргументом в борьбе интересов различных социальных акторов.

Образ будущего выступает также средством культурной гегемонии в сфере общественной идеологии. Анализ конкретного образа будущего является, по сути, анализом акта конкретного социального действия – акта социального конструирования, включающего этот образ как внутреннюю форму изменения тех социальных условий, на которые направлен этот акт. В то же время такой анализ как процесс представляет собой осмысление конкретного социального выбора, предпочтений конкретной социокультурной среды в пользу того или иного возможного мира. При этом соответствует этот выбор действительным интересам тех, кто его осуществляет или нет – вопрос отдельный, связанный с уровнем и характером рациональности, присущей актору как агенту социального действия.

Способность соотносить имеющиеся в медийном обороте образы будущего со своими жизненными интересами, со своими реальными потребностями, определяет степень того, насколько носители этой способности подвержены манипуляции. С другой стороны, способность к выработке такого образа в соответствии со своими интересами определяет способность как к их более глубокому осмыслению, так и к выработке на этой основе собственной социальной идеологии. Последнее выступает необходимым условием программной политической деятельности по практическому достижению социальных изменений в соответствии со своими интересами – созданию собственного реального будущего. Иными словами, наличие образа будущего – необходимое условие для политически эффективной деятельности в собственных интересах, а не в интересах других общественных групп. Ближайшая история постсоветских обществ наполнена примерами обратного – то «стояли не за те», то «нас обманули», то «как же так», в конечном итоге периодически убеждаясь, что захватывающие и эффективные политические процессы приводили к последствиям, прямо противоположным от ожидавшихся.

В последние годы обострилась конфликтность различных образов будущего – это процесс достиг своей крайней точки выражения в политических позициях политиков, решающих и обсуждающих наиболее общие международные проблемы.

Современные альтернативные образы будущего одинаково устрашающи – представляется было бы одинаково неуютно жить как в мире «государств-акул», так и в мире «глобального эко-тоталитаризма».

Такая альтернатива неизбежно порождает попытки выйти из замкнутого круга – но эти попытки могут быть разными. Религиозный и политический экстремизм, а также этнонационализм стали вариантами ответа на проблему социального неравенства.

Наличие этих образов в сознании людей позволяет, с одной стороны манипулировать массами, а с другой – позволяет процветать популизму. Популизм обещает сохранить тот мир, который исторически себя исчерпал. Наблюдая за теми, кто увлечён популистскими образами будущего, поневоле вспоминается фраза, произнесённая в мае 2000 года Джорджем Соросом в момент начала экономического кризиса: «Музыка уже кончилась, а эти ещё танцуют».

Успех популистских политиков - следствие того, что знание о социальных процессах в массовой коммуникации отсутствует, оно заменено симулякрами – художественными образами, метафорами, которые затем развернуты в виде понятийных конструктов. Люди таким образом мыслят «реальность из головы». Это состояние легитимируется от имени науки теориями, доказывающими невозможность сознательной социальной активности масс, интерпретирующих их как слепую, биологически детерминированную субстанцию исторических изменений - своеобразную инертную «социальную материю», приводимую в движение «социальным сознанием» узких элитных групп. Однако такое объяснение практически приемлемо, действенно лишь когда общества стабильны, когда формы их организации позволяют удовлетворять исторически существующие потребности живущих людей. Когда же потенциал существующей социальной системы исторически исчерпывается, когда возникают новые потребности – прежде всего социальные, симуляции становятся препятствием для изменений. Неожиданно для носителей прежнего видения общественной жизни от осознанного поведения «человека массы» начинают зависеть критически важные социальные процессы, творящие новую социальную реальность. Происходит «восстание масс» - формы осознания «маленьким человеком» его социального действия оказываются значимыми для жизни общества в целом. Вероятно, человечество входит именно в такой, революционный период. Оживление попыток создания массовых идеологий экологического, националистического, сциентистского, религиозного толка, возрождение самого пространства борьбы идей – одно из проявлений такого нового состояния современного человечества.

То, что дискуссия о будущем опирается большей частью на созданные ранее его художественные образы, свидетельствует также о том, что свою работу не выполняют гуманитарии.

Теоретического основания для изучения процессов «среднего» - континентального уровня не выработано. Потребности же в таких теориях, которые выражали бы континентальные экономические, политические, социокультурные специфические черты социальных процессов современности, безусловно, существуют. Выработать совместное видение реалий континентального уровня, возникших в процессе кризиса мироустройства конца ХХ-начала ХХI века, необходимо для того, чтобы стали возможны совместные политики относительно тех проблем, которые не являются по своему существу ни национальными ни глобальными. Это не те проблемы, о которых говорят Харари, Трамп или экоактивисты.

Это возможно лишь на основе движения в направлении развития социальной ответственности капитала, что требует согласованной политики ограничения влияния частной собственности. Такие задачи предполагают изменение этоса политичесих отношений на межстрановом уровне. Существует лишь один путь осознанного отказа от наращивания потенциала взаимных угроз, взаимной подозрительности, высокомерия, попыток «наказывать» и поучать друг друга.

Мир находится в точке создания условий, которые определят его новую судьбу. Да, вся практика последнего исторического периода свидетельствует о невозможности нового континентального мышления – но разум для того и дан человеку, чтобы создавать действительно новые условия своего существования. По его природе человеку дана способность создавать новые миры, избавляться от проблем собственному существованию, а не лишь слепо жить, следуя логике сформированных ранее исторических обстоятельств. Но для этого необходимо адекватное понимание ситуации и воля к её изменению. Это формируется с объективной стороны изменением исторических условия, а с субъективной – развитием социально-философской и социологической мысли.

Процессы социального мышления на континенте выстроены на основе использования образов и понятий, которые были выработаны в тех исторических условиях, которые исторически уходят в прошлое. Выработать новое видение собственного будущего в рамках единого пока что не удалось – социальное мышление захвачено политическими конфликтами и проблемами удержания идентичностей. Чтобы осознать уровень некомпетентности нужно поставить перед собой именно эту задачу. Следуя традиции европейского картезианства необходимо поставить под сомнение весь имеющийся корпус социального знания и процедур социального мышления, связанный с решением конкретных социальных, политических, экономических и военных задач ХХ века и рассмотреть его с точки зрения новых вызовов.

Чем больше информации, тем меньше знания – заметил Жан Бодрийяр, говоря о специфике современного общества. Необходимо быть критичными прежде всего к себе и выявить то, чего мы не знаем об актуальных социальных процессах. Выход из герметичного мира социальной симуляции и возврат к социальности возможен. Для этого нужно поставить под фундаментальное сомнение собственное видение социальной реальности. Это возможно сделать, посмотрев на собственные взгляды и представления как такие, которые были выработаны в контексте той ближайшей истории, где они функционировали, задавшись вопросом о причинах того, почему они перестали быть эффективными. Необходимо увидеть движение социальных сил, осознав какие противоречия взорвали тот порядок, который еще недавно выглядел нерушимым.
Не сделав этого, мы будем мыслить ситуацию таким образом, что кризис социального порядка требует лишь больших усилий для своего удержания. В этом случае наше мышление будет носить реакционный характер, не будет связано с перспективой изменений, а позиция, вырабатываемая в результате деятельности такого мышления, не будет иметь исторической перспективы, будет связана не с будущим, а с прошлым.

Метамодернизм с точки зрения его авторов приходит на смену модернизму в культурах современных обществ. Поскольку постмодернизм характеризовался такими чертами, как деконструкция, ирония, стилизация, релятивизм, нигилизм и отречение от общих концепций, дискурс о сущности метамодернизма охватывает процесс возрождения искренности, надежды, романтизма, влечения и возврата к общим концепциям и универсальным истинам до тех пор, пока мы не лишимся всего того, что было усвоено нами в рамках культуры постмодернизма. Использование приставки «мета» берет свое происхождение из платоновского термина metaxis, описывающего колебание и одновременность между двумя абсолютно противоположными понятиями. Вместо ознаменования возврата к наивным идеологическим позициям модернизма, метамодернизм провозглашает, что наше время находится в состоянии колебания между аспектами культур модернизма и постмодернизма. Согласно идеям Вермюлена и ван дер Аккера, свойство колебания метамодернизма не должно рассматриваться как некий баланс: «скорее, это маятник, раскачивающийся между 2,3,5,10, бесчисленными множествами полюсов. Каждый раз, когда энтузиазм метамодернизма качается в сторону фанатизма, серьезность направляет его обратно к иронии; в этот же момент ирония колеблется в сторону апатии, и тогда серьезность (равновесная сила) движет ее обратно в сторону энтузиазма».

Китайские мыслители и политики предложили свою программу видения совместного будущего - «создание сообщества общей судьбы человечества, осуществление взаимного выигрыша и совместного использования», которая предполагает формирование нового чувства общности народов мира. «Сообщество единой судьбы человечества» тесно связано с такими конфуцианскими концепциями, как «гармония – наивысшая ценность», «великое единение» и «гармония между небом и человеком». Конфуций понимает мир как единую большую семью, его идея «между четырьмя морями все люди – братья» прослеживается в докладе председателя Си Цзиньпина на 19-м съезде Коммунистической партии Китая в 2017 г., где он и объявил о строительстве концепции «сообщества единой судьбы человечества». Концепция предполагает перестройку основного восприятия и понимания международной системы, образования принципиально новых отношений между странами. Для этого нужно открыть новый путь обменов между странами, поощрять страны к континентальной интеграции вопреки объединению в блоки. Это возможно на основе сотрудничества вопреки противостоянию, для чего нужно образовать сеть партнерства в масштабе всего мира. Чтобы создать сообщество общей судьбы человечества, необходимо построить международные отношения нового типа, которые строились бы вне рамки бинарных оппозиций. Концепция представляют собой стратегическое видение Китая на глобальное управление и международные отношения, которое основано на традиционной культурной основе. Однако значение «сообщества единой судьбы человечества» остается неясным по смыслу и ряд вопросов нерешенным. Можно прогнозировать, что научный мир будет вести дискуссию в отношении того, как концепция способствует решению проблем взаимодействия КНР и стран участниц, каким образом устранить политическое и стратегическое недоверия между ними и привести международное сообщество к понимаю идеи «между четырьмя морями все люди – братья» и построению единой судьбы для всего человечества. [13.]

Перспективным с точки зрения предмета нашего рассмотрения выглядит также проект, который развивает академик С.А. Смирнов. Он исходит из того, что необходимо выработать новую логику смыслополагания, исходя из того, что «… мы можем мыслить субстанционально, а можем мыслить процессуально. Эти два способа организовывать нашу деятельность смыслополагания равнозначны в том смысле, что каждый из них от начала до конца исполняет необходимые задачи..» Образ мышления, который строится на том постулате, что мир – это не проявляющая себя субстанция, а процесс, постепенно восстанавливает свои права в гуманитарной мысли. «Логика процессуальности - это логика перехода-к-противоположности, логика сцепленности со своей процессуальной противоположностью. Здесь для нас важен не деятель сам-по себе, а как связанный с претерпеванием» [14.]

Проблема развития нового образа мышления выглядит так, что необходимо мыслить противоречие – уже невозможно отбрасывать одно во имя другого, необходимо удерживать их живую связь в процессуальности их одновременного существования. В логике историко-философского дискурса сегодня кризис образов будущего выглядит как возвращение к формальному, «механическому» представлению о диалектике, когда стороны противоречия – «одно» и «другое», мыслятся сосуществующими во внешней взаимосвязи. То, что считалось взаимоисключающим, необходимо мыслить процессуально, что предполагает другой способ социального мышления. Это возможно если мы мыслим исторический процесс в единстве его сторон как процесс само-порождения нового состояния человеческих сообществ соответственно возникшим новым условиям и средствам их существования.

Новый образ социального мышления призван увидеть в качестве взаимосвязанных сторон единого исторического процесса те действительные перспективы, которые в существующих сегодня образах будущего формально противопоставлены друг другу и выглядят как взаимоисключающие. Увидев их взаимосвязанность взаимную необходимость можно открыть перспективу выхода из конфликта.

Возможно, события предстоящего года, в котором отмечается 250-летие со дня рождения Г.В.Ф.Гегеля, приведут к возрождению в новых исторических условиях древнейшей традиции социального мышления – диалектики. На этой основе, возможно, будет выработан/актуализирован новый образ мышления, открывающий путь к действительному разрешению тех противоречий, которые представлены в нашем сознании как неразрешимые, взаимоисключающие варианты будущего.

Сподобалась стаття? Подаруйте нам, будь-ласка, чашку кави й ми ще більш прискоримося та вдосконалимося задля Вас.) SG SOFIA - медіа проект - не коммерційний. Із Вашою допомогою Ми зможемо розвивати його ще швидше, а динаміка появи нових Мета-Тем та авторів тільки ще більш прискориться. Help us and Donate!