Религиозный фактор как индикатор политических споров

С одной стороны, заявления многих правых популистов о приверженности христианству или попытки либеральных политиков сблизиться с религиозными деятелями вызваны отнюдь не реакцией на требования самих церквей. В странах Западной Европы христианство чаще всего рассматривают символически в качестве «замещающей религии» (по определению социолога Г. Дэви), не выходящей за рамки потребностей отдельного индивидуума, который делегирует некоторые религиозно-культурные функции церковным институтам. Либеральные политики, заявляя о роли религии, не собираются разрешать персоналу носить религиозные символы, а в отношении ислама готовы принять строгие меры, чтобы не допустить эту религию в публичное пространство. С другой стороны, в странах Восточной Европы (в особенности, Польше, Венгрии) и в России христианству и роли церкви в публичном пространстве придают больше значения, но и оно обладает таким же символическим смыслом, как и «замещающая религия», подменяя собой патриотизм, национальную гордость за свою историю и культуру. Консервативные политики с большей охотой, чем либеральные, уделяют внимание таким элементам своей деятельности как строительство и реставрация храмов, присутствие политиков на церковных праздниках, наличие «традиционной религии» в риторике, ограничение деятельности религиозных меньшинств ради виртуального блага исторической религии. Моральные вопросы или реальное развитие церковной жизни и миссии остаются за кадром такой политики (хотя одним из исключений в данном случае можно назвать Польшу). В данном случае политики приватизируют религию, политизируют её в либеральном или консервативном ключе, и она их становится «частным делом».

В подобном утилитарном отношении политиков к церкви, что не раз встречалось в истории и ранее, можно увидеть неизгладимые следы секуляризации. Представление об упадке религиозности, особенно, в рамках исторических церквей, мешает увидеть их значительную социальную роль. Сама по себе религиозная сфера не воспринимается как нечто целостное - она распадается на культуру, защиту свободы совести и незначительную часть активных епархий, общин и прихожан.

Рождение новых интерпретаций связано с двумя тенденциями - отстранением церквей от прямого политического участия и резким повышением уровня их косвенного участия в гражданской и социальной активности. После Второй мировой войны мировоззрение христианских церквей изменилось - оно восприняло демократические ценности в богословскую доктрину и социальную работу. В 1980-1990-е гг. церкви Западной Европы были деморализованы наступающей секуляризацией, борьбой с ней или приспособлением к ней. На Востоке, наоборот, церкви находились в эйфории постсоветского национально-культурного возрождения народов после насильственной советской секуляризации. Однако и те и другие двигались, как стало очевидно к 2010-м гг., одним и тем же путём, который единственный и мог принести новый христианский расцвет. Этот путь основан на евангельской миссии, делах милосердия, общинной солидарности, гражданской активности вне связи с государством, что и стало определять новые интересы церквей в начале XXI в.

Перед церквями встала сложная и противоречивая задача - преодолеть секуляризацию публичного пространства, но остаться в рамках демократических институтов и плюрализма, не связывать себя новой симфонией властей, но поддерживать в обществе традиционалистскую повестку дня как питательную почву для рождения околоцерковных общественных движений.

В политической жизни сложились два идеологических подхода, так или иначе учитывающих религиозный фактор, которые условно можно назвать «либеральный традиционализм» и «религиозный традиционализм». Первый акцентирует внимание на плюрализме и либеральных ценностях, подчёркивающих политкорректность или, по крайней мере, соблюдение секулярности, то есть равенства всех мировоззрений перед государством. В этом случае религию в рамках нового тренда приветствуют как выразительницу либеральных гуманистических ценностей, иные варианты религиозных взглядов либо не считают религиозными, либо объявляют экстремистскими.

Религиозный традиционализм основан на непреходящей ценности религиозной и национальной самобытности, что выражается в поддержке национальной исторической церкви, в стремлении использовать обращение к традиции и вере ради своих политических целей, что, как правило, связывают с «популистскими» партиями. Поддержку «традиционной религии» часто связывают с неприятием мультикультурализма, стремлением ограничить приток иммигрантов и распространением «чужих религий», что, однако, не исключает приверженности демократическим ценностям в рамках религиозного традиционализма.

Политические тенденции использования религиозного фактора выявлены нами при оценке роли христианства в европейском обществе. Аналогичные тенденции может существовать и в исламе, где есть течения, которые провозглашают стремление изменить Европу, и есть те, которые интегрируют ислам в европейскую культуру и демократию.

Ни то, ни другое не является чистым и нравственным примером обращения к вере, поэтому церкви, как правило, не ассоциируют себя прямо ни с тем, ни с другим политическим традиционализмом. В этой связи важно отметить, какие церковные институты деятельно участвуют в политической борьбе, заявляя о своей позиции. Прежде всего, это Католическая церковь, которая с конца XIX в. развивала шаг за шагом церковную концепцию демократии участия, наряду с признанием прав человека, осуждением тоталитаризма, отделения церкви от светской власти. Идеи миссии, милосердия, солидарности от Второго Ватиканского собора, папы Иоанна Павла II и до папы Франциска заложили основы новой политики солидарности, которая выступает с резкой критикой глобального экономического распределения, рынка, экономического и социального неравенства, мигрантофобии, национализма.

Православие в меньшей степени обеспокоено глобальными проблемами в силу своей децентрализации и исторической привязанности к своим национальным государствам. Тем не менее, Православные церкви России, Греции, православные приходы в Западной Европе выступают одновременно и как носители национально-культурной самобытности, и как воплощение общинной солидарности и милосердия по отношению к иммигрантам. Англиканская и Лютеранская церкви Европы являются в основном носителями либерального традиционализма, хотя и внутри данных конфессий есть разные партии. Политическая позиция представителей этих церквей несамостоятельна и в большой степени зависит от государства. Среди других значимых христианских конфессий Европы отметим евангельские протестантские церкви (баптисты, евангелисты, пятидесятники), которые выступают как библейские фундаменталисты, чрезвычайно консервативные в моральных вопросах, также как и православные и большинство католиков (в отличие от либерально толкующих Библию англикан и лютеран). Евангелисты всех мастей - это религиозные традиционалисты в политическом смысле, их общины широко распространены по всей Европе, но десятки деноминаций раздроблены и аполитичны, за исключением реакции на самые вопиющие нарушения библейской морали в Евросоюзе (одобрение эвтаназии или однополых браков).

Из элемента и символа религия превратилась в фактор политической мобилизации общества. Христианская мотивация стала играть многогранную роль. Прежде всего, это касается легитимации европейского проекта через обращение к религиозной тематике политической элиты. С разных сторон происходит переосмысление евроинтеграции и роли евробюрократии в сторону утверждения принципов христианской демократии - солидарности и субсидиарности.

Обращение к религиозной идентичности представляет собой также как один способов для стран Восточной Европы и России найти своё место в общеевропейском проекте - роль исторических церквей (православия и католицизма) в этом огромна. Не стоит забывать и о том, что в странах Западной Европы консервативные христианские движения и церковные деятели поднимают голову во имя спасения Европы, которая с 1990-х гг. стала стесняться своих христианских корней.

Появление христианского фактора в публичной политике и начатая дискуссия между политиками и церквями стали возможными вследствие трансформации самих церквей. Христианская демократия фактически перестала существовать как мощное партийное движение (ХДС в Германии стала фактически внеконфессиональной партией), но её принципы (солидарности, субсидиарности, социальной справедливости) воплотились в церковной деятельности и мировоззрении практически всех конфессий, а не только католиков - главных выразителей её идей со времён папы Льва XIII.

В диалоге с элитами/правящими партиями церкви не всегда, но всё чаще выступают в качестве значимой силы гражданского общества, а не как элемент политической системы и идеологии, хотя эта функция религии также сохраняется. Каждая из сторон нуждается в другой и ищет поддержки, но не зависит от неё.

После, по крайней мере, двух веков массированной секуляризации, отделения церквей от государственной власти в большинстве стран Европы (кроме Англии и Уэльса, где государственной церковью является Англиканская), вытеснения религиозных символов из публичной жизни, закрытия церквей во многих странах, христианство осталось ключевым элементом самоидентификации европейцев.

Большинство из них считают себя непрактикующими христианами, но это не просто декларация - в своих представлениях о Боге, о роли религии в обществе, они отличаются от людей без религиозной принадлежности. Стоит отметить также, что непрактикующими христианами в рамках опроса «Pew Research Center» считаются и те, кто назвал себя христианином и посещает церковь не более нескольких раз в год. Средняя доля практикующих христиан в странах Западной и Северной Европы составляет 18%, непрактикующих - 48%, без религиозной принадлежности - 24%, других религий - 5%. Во многих странах доля практикующих верующих говорит о сохранении церковной семейной традиции посещения богослужений и в целом участия в какой-либо церковной активности (социальной работе, культурных акциях), которая также создаётся вокруг богослужений и после них. Это особенно ярко видно на фоне цифры в 6% практикующих православных в России, где церковные традиции и околоприходская деятельность были уничтожены в советский период. К примеру, в Австрии практикующих христиан - 28%, в Германии - 22%, в Ирландии - 34%, Италии - 40%, Португалии - 35%, Испании - 21%, Швейцарии - 27%. Абсолютное большинство опрошенных также отметило, что воспитывает своих детей как христиан. Для большинства европейских христиан идентичность стала социальным культурным маркером, который также много говорит о политических предпочтениях. Христиане более критично настроены по отношению к иммигрантам и мусульманам, и таких больше среди практикующих христиан. Непрактикующие приветствуют повышение роли религиозных институтов в обществе, но более либеральны (значительная часть одобряет аборты и однополые браки), чем практикующие более консервативные христиане. Более половины непрактикующих христиан (52%) отметили, что важно вырасти в немецкой, французской и т.д. семье, чтобы быть по- настоящему немцем, французом и т.д. Среди практикующих данную опцию поддержало 72%, что не говорит автоматически о радикальном национализме этих респондентов, а лишь подчёркивает их приверженность традиционализму в противовес глобализации и либерализму.

Одним из следствий роста уровня «защитной» идентичности (от возможных посягательств на традиции, семью, веру) стал также рост доли сторонников поддержки религиозных ценностей и убеждений со стороны государства. Даже среди людей без религиозной принадлежности средняя доля поддержавших это устремление составляет 14%, а среди христиан - более половины. По опросам «Pew Research Center» в Западной Европе тех, кто надеется на участие власти в сохранении религиозных ценностей, меньше, чем в Восточной Европе. По вопросу положительной оценки социальной роли церкви в европейском обществе сложился определённый консенсус, так как все категории опрошенных (христиане и люди без принадлежности) в значительной степени приветствуют работу церквей и других религиозных организаций среди нуждающихся (без принадлежности - 48%, непрактикующие христиане - 62%, практикующие - Церкви доказали своё право быть общественной силой, а не просто хранителями культуры. Такого рода общественным влиянием они обладали и в Средние века, и в Новое время, тогда это влияние опиралось на религиозную картину мира, поддерживаемую властью. Теперь же в итоге эволюции в XX столетии христианство показало способность мобилизовать активных верующих без помощи и санкции государства. Произошло расширение общественной базы церквей: церковные структуры опираются на широкий слой неполитических социальных организаций. В демократическом обществе потребления требуется именно такой стиль поведения, прежде всего, для ощущения своего влияния. Массовая религиозность в современном обществе расплывчата и совсем не склонна воплощать свои верования на практике.

Связь упадка христианской демократии и христианства с кризисом европейской идентичности не так далека от истины, поскольку в европейском сознании (в немусульманской культуре) присутствуют ностальгия по религии и её пассионарной мотивации, разочарование в либеральной системе политкорректности и ревизии моральных норм и устоев общества (стирание идентичностей), страх потерять свою идентичность и традицию, страх перед международным терроризмом и экстремизмом, которые подрывают местную культуру, а иногда и лишают жизни.

Яркими представителями либерального осмысления роли религии в жизни европейцев стали лидеры ведущих стран Евросоюза (прежде всего, Франции и Германии) и функционеры Брюсселя, которые отвечают за налаживание отношений с религиозной сферой. К примеру, вице-президент Еврокомиссии Ф. Тиммермане, курирующий религиозные вопросы, выступая перед священнослужителями, подчёркивал принадлежность своей семьи к католической традиции и в целом значение христианства в Европе. Основная идея Тиммерманса состояла в том, что Европа должна быть открытой и должна делиться своей культурой с другими, а задача церквей, соответственно, - поддерживать эту атмосферу открытости.

Религиозная политика канцлера Германии А. Меркель - хороший пример противоречивости либерального подхода. Меркель фактически произвела секуляризацию Христианско-демократического союза (ХДС), отказавшись применять конфессиональный принцип в формировании кабинета министров. Христианские консервативные принципы в программе партии перестали быть приоритетными.

В подобном утилитарном отношении политиков к церкви, что не раз встречалось в истории и ранее, можно увидеть неизгладимые следы секуляризации. Представление об упадке религиозности, особенно, в рамках исторических церквей, мешает увидеть их значительную социальную роль. Сама по себе религиозная сфера не воспринимается как нечто целостное - она распадается на культуру, защиту свободы совести и незначительную часть активных епархий, общин и прихожан. Так, ещё в 2007 г. Меркель заявила, что упоминания о Боге и о христианских корнях не будет в проекте Конституции ЕС, хотя сама она не против этого. Таким же образом в 2017 г. Меркель разрешила членам партии голосовать самостоятельно по вопросу об однополых браках, хотя сама она была против их легализации.

Наряду с нежеланием считаться с религиозными нормами в политике, канцлер стремится приспособить религию к нуждам текущего политического момента.

Под активностью понимается умиротворяющая роль Церкви по отношению к исламу и мигрантам, а также поддержание христианской идентичности европейцев.

В 2009 г. Меркель потребовала от папы Бенедикта XVI выступить с заявлением о неприемлемости отрицания Холокоста в ответ на решение папы не лишать епископского сана британского епископа-антисемита. В 2010 г. Меркель создала комиссию по расследованию случаев сексуального насилия в стенах церкви и религиозных образовательных учреждениях. В 2012 г. призвала католиков и протестантов к примирению, а Евангелическо-Лютеранской церкви посоветовала быть «более живой» - вовлекать граждан в социальную работу и просвещать их по поводу христианских праздников - и толерантной к исламу.

В 2014 г. Меркель специально звонила папе Франциску с тем, чтобы понтифик объяснил ей свои обидные слова о Европе как «бесплодной старой женщине», сказанные им во время речи в Европарламенте в ноябре 2014 г. Наконец, в рамках общего тренда «возвращения христианства» Меркель высказалась в 2015 г.: канцлер подчеркнула, что она хочет видеть больше людей открыто говорящих: «Я - христианин!». Кроме того, те, кто говорит об опасности ислама, должны, по её мнению, обращать внимание на собственные корни: канцлер надеется, что жители Старого Света вернутся к своим религиозным практикам. Таким образом, в представлении А. Меркель Церковь должна наводить у себя в рядах либеральный порядок сама или прислушиваясь к власти, а возвращение в той или иной форме к христианству призвано снизить в обществе страхи перед мигрантами и исламизацией. Стоит подчеркнуть, что с вполне либеральных позиций, которые сочетаются с политикой Меркель, выступают и многие католики, среди которых глава Конференции католических епископов Германии Р. Маркс, призывавший ради единства Европы помогать мигрантам и быть милосердными к разного рода меньшинствам (в том числе, сексуальным).

В апреле 2018 г. консерваторы из ХСС и ХДС (среди избирателей - протестанты и католики) сформировали «Союз за ценности» и издали «Консервативный манифест». Они призвали выслать нелегальных мигрантов и защитить традиционную семью. Ещё более всколыхнуло политическую ситуацию создание левого движения «Зарождение» (Aufstehen) в августе 2018 г. во главе с руководителем фракции Левой партии в Бундестаге Сарой Вагенкнехт. Одно из требований движения - защита интересов немецкого рабочего класса и ограничение притока иммигрантов. Позицию Вагенкнехт поддержал один из лидеров СДПГ О. Лафонтен. Левые традиционно ориентируются на избирателей - членов протестантских церквей.

Непоследовательность и ограниченность либерального подхода к религии проявил президент Франции Э. Макрон. 9 апреля 2018 г. он выступил на Конференции католических епископов страны. Поводом для встречи стала гибель полицейского- католика подполковника А. Бельтрама, который обменял себя на заложницу при захвате террориста-джихаддиста. Макрон подчеркнул, что погибший, совершивший накануне паломничество в Сантъяго-де-Компостелло, «черпал вдохновение в своей католической вере». Президент Франции признал позитивную роль католической церкви в широком контексте, «вдохновляющую роль, как для верующих, так и для неверующих», призвал католиков более активно участвовать в политике. Провозгласив новый этап диалога католицизма и французского государства, Макрон всё же предупредил, что католики «не могут ничего приказывать, но только просить».

Однако следующий шаг в рамках религиозной политики Макрона показал что, скорее всего, истинным намерением президента было, как и в случае с политикой Меркель, стремление погасить страхи, касающиеся миграционного кризиса и отношения к мусульманам.

Э. Макрон, рассчитывая привлечь традиционалистски настроенных избирателей, в том числе католиков, заявил о будущей реформе ислама (в Версале на заседании обеих палат французского парламента 9 июля 2018 г.).

В отношении ислама будут приняты пока неопределённые «рамки и правила, гарантирующие, что его будут проповедовать везде в соответствии с законами республики»: «Я верю, что у Франции есть силы снова стать ведущей державой в XXI веке, и чтобы реализовать этот проект, мы отталкиваемся от реальности и не будем ограничивать себя закосневшими идеями, старыми противостояниями. ... Наша единственная идеология - это величие Франции, как бы это ни могло некоторым не понравиться» Однако декларации о возвращении к «величию» не предполагают по существу никаких конкретных действий, кроме возможного контроля ислама. Такой же политической декларацией было широко обсуждавшееся в британской прессе заявление Д. Кэмерона в 2014 г., тогда ещё премьер-министра. Кэмерон отметил значение веры для формирования морального кода человека, призвал христиан активнее выражать свою веру в обществе, увеличить роль религии в Британии как в христианской стране. Этим поддержка традиционалистской повестки дня со стороны британского премьера ограничилась.

Либеральное мировоззрение самоутверждается за счёт того, что фактически отказывает партиям «политической альтернативы» в праве быть полноценными субъектами политической жизни, которые реально отражают чаяния и страхи граждан. Правящие политики перенимают у партий политической альтернативы их же методы противодействия «исламистской угрозе». В случае с Э. Макроном вежливое обращение к церковным деятелям с призывом восстановить полноценный диалог стало прелюдией к решению исламской проблемы - наведения порядка среди мусульманских общин. Макрон, таким образом, отвечает на страхи сограждан по поводу исламизации и роста экстремизма.

Вместе с правящими политикам с гуманистических позиций к религиозной тематике обращаются и те, кого считают радикальными популистами. В Великобритании, к примеру, лидер Партии независимости Соединённого Королевства (UKIP) Н.Фарадж заявлял о необходимости поддерживать иудейско-христианские ценности. В Нидерландах представители антииммигрантского движения рассматривают христианство в одном ряду с разными культурными явлениями, что вполне соответствует представлениям Брюсселя о взаимодействии с церквями и иными некофессиональными философскими организациями. Ещё в 2016 г. лидер «Партии свободы» Г. Вилдерс издал манифест, в котором главный акцент сделан на борьбе с исламизацией и иммигрантами из Африки и других стран, но в остальном Вилдерс вполне либерален - он лишь исключает из голландской картины мира ислам: «Наши ценности не являются исламскими, но основаны на иудейско-христианской и гуманистической цивилизации. У нас есть право и свобода выбора в отношении того, как мы хотим прожить свою жизнь».

Религиозный (христианский) традиционализм свойственен больше Восточной и Южной Европе. В Италии он опирается на католических политиков из партии «Лига» или Движения «Пять звезд», отдельных представителей католических организаций в правительстве, в Польше - на католическую общественность и партию «Право и справедливость», в Венгрии на католиков и Реформатскую церковь. В православных странах политики в той или иной степени ориентируются на свои национальные церкви (хотя в Греции правительство А. Ципраса выступает с позиций либерального традиционализма и конфликтует с церковными деятелями, ограничивая государственное финансирование Церкви).

Религиозный традиционализм проявляется в высказываниях представителей самых разных церквей, которые осуждают мигрантофобию и «популизм», национализм в разных его проявлениях. Однако

Между тем, политическим деятелям удобнее, как и раньше, использовать религию для обоснования, в том числе жёсткой, политики по отношению к мигрантам. Партии «политической альтернативы» вряд ли стоит называть радикально ксенофобскими и опирающимися на национализм во всём, как часто делают. К примеру, недовольство Брюсселем и бюрократическими правилами игры в единой Европе вполне оправдано, как и неумение властей разных уровней решить проблему нелегальных иммигрантов. Однако определённая доля ксенофобии присуща и католикам из итальянской «Лиги» и у партии «Альтернатива для Германии» (и её католического крыла) и у премьер-министра Венгрии В. Орбана, считающегося членом Реформатской протестантской церкви (реформаты-кальвинисты, консервативные по своему мировоззрению, также активно участвуют в политической жизни Швейцарии и Нидерландов). Самым ярким проявлением религиозного традиционализма стало участие верующих и священнослужителей в антиисламском движении PEGIDAв Германии, за что они подверглись осуждению со стороны иерархов Католической церкви.

В программе партии «Альтернатива для Германии» уделяется больше места религиозной тематике, сравнительно с другими движениями, в разделах: «Ислам не является частью Германии» и «Немецкая культура вместо «мультикультурализма». С одной стороны, партия критикует ислам за его антидемократичность и выступает против мусульманских религиозных символов в публичном пространстве. Сохранение христианской и культурной идентичности немцев является важным пунктом программы партии. С другой стороны, среди основ немецкой культуры перечисляются: ценности христианства, античности, гуманизма и Просвещения: «Идеология мультикультурализма ставит под угрозу все эти культурные достижения». Что касается немецкого движения PEGIDA (немецкая аббревиатура, обозначающая «Патриоты Европы против исламизации Запада»), то в её программных тезисах лишь подчёркивается необходимость бороться с политическим или религиозным фанатизмом, радикализмом, исламизацией. В реальности антиисламизм привлёк в ряды движения националистически настроенных христианских фундаменталистов.

Манифест ультраправой венгерской партии «Йоббик» (Партия за лучшую Венгрию) представляет собой один из редких примеров отсылки к христианскому вероучению, а не просто к проблемам идентичности. В частности, в документе говорится:

Подчеркнём, что партия призывает религиозные институты активно включиться, помимо прочего, в политическую деятельность.

Показательна для характеристики религиозного традиционализма мотивация В. Орбаном прекращения деятельности Фонда Сороса в стране. Орбан обвинил Сороса в стремлении подорвать в своих интересах христианскую Венгрию и Европу, используя иммиграцию мусульман, а также основанные Соросом неправительственные организации . В своём обращении к народу в феврале 2018 г. В. Орбан выразился в ещё более пафосном и идеологическом ключе: «Чёрные облака покрывают Европу. Страны перестанут существовать, Запад падёт, а Европа даже не поймёт, что это вторжение». В. Орбан усилил страх аудитории предсказанием появления в Европе мусульманского большинства, а также обвинил правительства европейских стран в слепоте и оторванности от реального положения дел: «Опасность, с которой мы сталкиваемся, пришла с Запада, от политиков в Брюсселе, Берлине и Париже. Они хотят, чтобы мы приняли политику, которая превратила их страны в мусульманские гнезда и проложила путь для упадка христианства и распространения ислама». «Мы думаем, что последняя надежда Европы - христианство», - подчеркнул В. Орбан. В том же духе, но ориентируясь на Католическую церковь, выступают представители польской партии «Право и справедливость».

Польша и Венгрия представляют собой примеры воплощения религиозного традиционализма в конкретных политических решениях. Это связано и с ограничениями по приёму иммигрантов в странах, и с поддержкой моральной программы Церкви - противодействием абортам, законов по ограничению деятельности религиозных меньшинств (в Венгрии). Политики и церковные иерархи на местном уровне часто делают резкие ксенофобские заявления, направленные против изменения культурной идентичности страны и в поддержку традиционалистской политики властей. Именно эти крайние проявления религиозного традиционализма подвергают критике представители Ватикана и лично папа Франциск. Иерархи Польской католической церкви, несмотря на полную поддержку партии «Право и справедливость» со стороны рядовых католиков, критикуют президента и правительство стремление закрыть гуманитарные коридоры для беженцев и ограничить их приток в страну, за «авторитарные» реформы - расширение полномочий Министерства юстиции в назначении судей и за попытку изменить процедуру выборов в Европарламент в пользу правящей партии.

В 2016 г. на вручении награды в честь Карла Великого папа Франциск провозгласил курс на возрождение принципов христианской демократии, прежде всего, социальной солидарности и мультикультурализма. По словам папы Франциска, «корни наших народов, корни Европы в течение веков формировались в процессе постоянной необходимости интеграции во всё новых синтезах отличных от друга разнообразных культур. Идентичность Европы есть и всегда была динамичной и мультикультурной идентичностью». В 2017 г. папа Франциск несколько раз в своих интервью предупреждал об опасности популизма, и неоднократно своим примером подтверждал необходимость толерантного отношения к исламу и открытого милосердного отношения к беженцам и всем иммигрантам. В целом ряде стран позицию папы Франциска по отношению к мигрантам подвергли критике и церковные деятели и политические активисты. В Польше, Венгрии, в Италии - лидер партии «Лига», глава МВД Италии Маттео Сальвини неоднократно вступал в споры с католическими епископами, обвиняя их в предательстве национальных интересов.

Обратившись за помощью к религии и к её богатому культурно-политическому лексикону, политики рассматривают религиозную сферу как часть философского и культурного багажа Европы, из которого они могут черпать идеи. Однако на самом деле светские деятели вступают на зыбкую почву, которая в любой момент может расползтись у них под ногами. С одной стороны, «возрождённая» религиозная и национальная мотивация, идентичность, традиция начинают жить своей жизнью, независимой от политиков. С другой стороны, становятся очевидными собственные интересы самих церквей, которые уже не готовы идти на тесный союз с государственной властью и уже не могут замыкаться в национальных границах.

Сподобалась стаття? Допоможи нам стати кращими. Даний медіа проект - не коммерційний. Із Вашою допомогою Ми зможемо розвивати його ще швидше, а динаміка появи нових Мета-Тем та авторів тільки ще більш прискориться.