ЖИВОЙ ОГОНЬ

XXIX Economic Forum Krynica Zdrój, Poland
Методологические и прогностические аспекты цивилизационной конкуренции
Голова Комісії з соціальних і культурних проблем глобалізації, член бюро Наукової ради «Історія світової культури» при Президії Російської Академії наук (РАН). Завідувач Лабораторії геоекономічних досліджень (Лабораторія «Північ-Південь») ІАФР РАН (Відділення глобальних проблем і міжнародних відносин РАН).

Мир – это живой огонь…
Гераклит
Апостол Павел
Забывая то, что позади, и устремляясь вперед, я спешу к цели.
История телеологична. Развитие социосистем не тождественно, но, по сути, аналогично генеральному эволюционному коду. Последовательное усложнение социокосмоса – следствие обращения и устремленности к предзаданному идеалу. Смысл процесса – становление личности и преображение человека, освоение и отторжение среды, преодоление физических ограничений и биосоциальных пределов, совокупно воплощая геном истории.

Изгибы летописания сопровождаются кризисами, обретающими со временем символический статус. Трагедия 11 сентября – событие, приведшее к объявлению крупнейшей державой войны необычному противнику: распределенному множеству террористических организаций, лишенных признаков государственности и не обладающих регулярными вооруженными силами – одно из свидетельств и тень происходящего переворота.

Состязание политий, обществ, укладов с несовпадающими, подчас химеричными принципами организации, реестрами ценностей и программами мироустройства опознается как эволюционный конфликт – видовая и цивилизационная конкуренция. Обитающие на планете персонажи используют разные алгоритмы развития, вопрос в том, какие оказываются доминантными. В человеческой вселенной применяются стратегии: личного успеха («викария из Брея»), корпоративные («красной королевы»), социокультурные («полифонического резонанса»), ценностные («стратегия черепахи»), а также их изменчивые в пропорциях сочетания.

Данный список не является исчерпывающим. Не исключен выбор – личностями, сообществами, государствами, подспудной либо явной версии «культуры смерти»: суммы практик разрушения цивилизации и самоуничтожения.
Путь волхвов
Исторические зигзаги и перевороты предваряются революцией сознания: трансформацией картины мира, социальной ментальности, методов познания и действия с последующей коррекцией практики и образа жизни.

Когнитивные события предопределяют и аранжируют историческую ситуацию. В свое время сомнения парижского епископата (Этьен Тампье) в способности человеческого ума познавать при помощи аристотелевой логики основы бытия заложили фундамент новоевропейской науки. Приоритет в вынесении вердикта был, фактически, отдан свободному от игр разума арбитру – свидетельству созданной нечеловеческим актом и потому не ограниченной рамками людской ментальности «Книги природы» (т.е. эксперименту). Плоды подобного испытания творения оказались эффективным средством опознания конструктов и гармоник мироустройства (и в этом особенном качестве – свежим, но не вполне осознанным побегом теологии). «Новая физика» как инструментальное декодирование естественных законов, в своей глубинной сути – попытка прочесть запечатленный в творении язык и тем самым отчасти постигнуть логику Творца, а не просто стройная комбинация разумных предположений (гипотез). Следствием коррекции режима знания стало представление о невообразимой сложности мира и техническая мощь современной цивилизации.

Секулярность – этот отличительный признак современности, также возникает как проекция иудео-христианской концепции бытия. Признание естественности высокого достоинства человека, наделенного Творцом неотчуждаемыми правами, «к числу которых относятся жизнь, свобода и стремление к счастью» (Томас Джефферсон), его способности к выбору, созиданию и обновлению, перемалывает многие препоны, воплощаясь в психологическом самоопределении, индивидуальной ответственности, политических правах. Происходит «расколдовывание мира» (Макс Вебер), сопровождаемое деконструкцией религиозного традиционализма. Процесс декларируется как преодоление «совершеннолетним человеком» в «повзрослевшем мире» мифологических отождествлений и традиционалистских подчинений, «самоосвобождение от пут, привязывающих человека к прошлому, к природе, клану и идолам» (Эрих Фромм). Утверждаются постулаты интеллектуальной и экзистенциальной самоидентификации, веротерпимости, толерантности. Общество обретает право на суверенитет, отделяя приватное и социальное от тотальности многовекового синкрезиса. Политические и юридические гарантии свободы выбора, волеизъявления и его манифестаций суть следствия подобного модуса.

Установления, порожденные христианской мыслью и культурой, со временем осознаются в своей вселенской моральной и новаторской сущности, выходят за пределы религиозной оболочки и, переосмысленные под грузом открывшихся обстоятельств возвращаются в социальные пространства, подвергая их ревизии и витализируя. Возникают атакующие мир концепции «безрелигиозного христианства» (Дитрих Бонхёффер), «политического богословия» (Йоханнес Метц), «нетеистического теизма» (Доротея Зёлле). Поиск истины, соединяясь с обретенным опытом, устремляется к универсальной связности: горизонты и маршруты постсекулярности сопряжены с усложнением карт мира, его запутанной морфологией, нелинейной динамикой, регенерацией живой целостности – когеренцией бытия, личности и познания, предполагая способность нового человека (homo modernus) удерживать синергию и выдерживать это великое объединение.

Путеводная звезда истории, камертон иного – предписанный, но не сыгранный сценарий: реальность выше рациональности, а исполнение прописей вполне произвольно, подчас травматично и рекуррентно. Истина прозревается, правда же зависит от позиции и намерений наблюдателя, содержание событий тесно связанно с их восприятием и толкованием. Персональный кризис расчленяет коллективный сюжет, происходит «разжатие бытия» (Жан Поль Сартр), диссипация представлений и установок.
Творческая реализация и личностная эмансипация, созидательные и разрушительные, влекомые как высотными границами, так и глубинными инстинктами, ложными перспективами, состязаются с рецидивами массового общества, консьюмеризмом и политическим популизмом.
Индустриальный конструктивизм современности сменяется личностным органицизмом новой эпохи, трансцендируя формально-логические, позитивистские интерпретации природы вещей и течения событий, отменяя поглощение особенного общим, усечение несжимаемого, экономию на невещественном, списывание невидимого, игнорирование артефактов и сегрегацию апорий. Реализация промысленных ситуаций сочетается с бременем случайностей, обилием вероятностей, уводящих развитие по множеству несовпадающих векторов. Смысловые тропы между ними переплетаются, порой обнажая фрактальный каскад не пересекающихся напрямую сюжетов. Лишь входя в резонанс с этой алогичной полнотой, усилие и его результат преобразуются в бытие.

Стационарный порядок расползается, на планете рождается и утверждается сложный динамичный строй. Прогнозирование будущего преодолевает представления о должном, имеющим основания, но не обладающим бытием. Постсовременный ландшафт – подвижный лабиринт синхронностей, симуляций и обертонов. Стремление к деятельному разнообразию, овладению и управлению новизной со всей ее двусмысленностью, доминирует над промышленной экспансией, качественные и неизмеримые характеристики – над количественными показателями, гештальт над процедурами исчисления, репликацией и перераспределением достигнутого.
Человек расправляет крылья
Стратегическое планирование не тождественно искусству стратегии, но тесно связано с ним. Суть стратегии – определение оптимального пути для достижения цели, она подобна дорожной карте, где расчёт маршрута производится не с помощью формальных геометрических калькуляций, а в соответствии с императивом цели, актуальными обстоятельствами, техническими возможностями передвижения и продвижения.

Особый импульс искусство стратегии получило в годы II мировой войны, когда организация крупных операций, политика и логистика реализовывались с учетом сложностей и масштаба глобального контекста со множеством переменных, обнаруживая неизвестные ранее закономерности и обретая новые методы действий. В послевоенный период этот опыт развернутых в пространстве-времени боевых и тыловых операций конвертируется в знание, используемое в гражданской сфере, стимулируя разработку больших и долгосрочных проектов (т.е. продуктов стратегического планирования). Данный вид проектирования осуществлялся преимущественно на основе системного анализа, а из центров подобного рода известность получила связанная с военным ведомством корпорация РЭНД.

Характеристики системы нельзя полноценно уяснить и эффективно освоить, исследуя структуры частей, вне контекста, без учета динамики ситуации. В 70-е годы заметным явлением в сфере социального прогнозирования становятся доклады Римскому клубу. Заявленный в них подход – активное представление будущего (Эрих Янч), базировался на трех принципах, сформулированных отцом-основателем клуба Аурелио Печчеи: глобальность, долгосрочность, трансдисциплинарность (холизм). В качестве исследовательского инструментария применялась методология системной (индустриальной, мировой) динамики, разработанная Джеем Форрестером.

В конце века формируются и развиваются методы социального проектирования и прогнозирования на основе концептов матричного анализа, рефлексивного и роевого управления, синергетики и т.д. Складывается методология анализа сложных систем и проведения комплексных операций, замещающая принцип глобальности – фрактальным масштабированием, долгосрочность – нелинейной динамикой, а трансдисциплинарные обобщения – эволюционной уникальностью. В условиях неопределенности и турбулентности управление событиями реализуется посредством соответствующих аттракторов, а возникающие проблемы становятся своеобразными реперными точками – опорами для восприятия и понимания иначе организованного ландшафта. Наибольшую известность из интеллектуальных центров, занимающихся проблемой сложности и динамикой высокоадаптивных систем, получил Институт Санта Фе, основанный группой ученых преимущественно из Лос-Аламосской лаборатории.

Мир ad hoc предстает скорее драматичным, нежели привычным, события приобретают все более комплексный характер, человек мыслит подлинность парадоксами, подправляя результаты логикой. Многофакторные процессы опознаются и декодируются при помощи концептов самоподдерживающегося развития, самоорганизованной критичности, динамического хаоса, инициируя «новый диалог человека с природой» (Илья Пригожин) с использованием негативной диалектики (Теодор Адорно), деконструкции бинарных суждений (Жак Деррида), фрактальной картографии (Бенуа Мандельброт), релевантности модельно-зависимого реализма (Стивен Хокинг) как более адекватного инструментария для ориентации сложного человека в сложном мире и освоения лабиринтов «невыносимой сложности бытия». Намечается существенная коррекция «режима истины» (Мишель Фуко), обретаются новая исследовательская позиция и перспектива, допускающие присутствие метафизических смыслов, художественных и мультикультурных языков в легитимном дискурсивном пространстве.

Будущее определяется пропорцией настоящего в текущем. Постсовременные операторы композиционно не объединены, но функционально срежиссированы: они кумулятивно продуцируют среду, в которой стратегические преимущества переходят к структурам и системам, способным эффективно действовать в ситуациях мобильности и неопределенности. Акторы нового века – не институты и учреждения в привычном понимании, но распределенные по планете успешно капитализированные пространства действия: средоточия коммуникационно-связных и универсально координируемых разноформатных объектов, акций, целей. Все это – многослойная перестройка универсума и перенастройка человеческой природы: познание окрыляет (knowledge is power in itself), а характер субъекта предопределяет регистр ситуации. Изменяются модели поведения и структуры лояльности, понимание суверенитета и базовых активов, соотношение уникального и конвенционального, вероятного и тривиального, баланс обретений и утрат, объем возможностей и сумма рисков.

Интеллектуально глобальная трансформация завораживает, однако на практике, насыщаясь культурной инверсией, нравственными и прочими несовершенствами, грозит скатыванием в «белый шум» и деструктивный хаос. Правила изменились. Императив ситуации – освоение новых территорий знания и опознание перспективных моделей управления/поведения в мобильном универсуме разрушений/реконструкций виртуальных (de facto) конфедераций, где контракт понятие относительное, нет цивилизационного суда и плодятся слабо-формализованные, лишь косвенно соединенные с национальными доменами персонажи. В информационном и творческом водовороте возникает множество головоломок: от определения функциональных прописей до представления генеральной модели – новых правил игры. Дело не только в экономическом или военно-промышленном состязании, отраженном в переговорном процессе национальных государств – по большому счету это конструкты уходящей эпохи.
Государство и Власть
Во времена перемен приходится вести речь об основаниях, чтобы, различая тривиальное, иное и случайное, представлять смысл исторического перекрестка, подлинную проблему и магистральное направление событий.

Сложный и динамичный характер среды, порождающей режим самоорганизованной критичности (Пер Бак) и высокоадаптивные системы, способные к самоподдерживающемуся развитию (sustainable development), – результат эволюции социальной и политической систем, прохождения цивилизацией определенного маршрута. Генезис современного общества был транзитом от сословного к гражданскому статусу. Иначе говоря, продвижением от моноцентричной иерархии: персонификации источника власти в виде сюзерена-монарха или феодала, к воплощению иного, промысленного к тому времени идеала – организации нации как суверенного (самовластного) сообщества граждан. Инициировалось восстановление человека, реставрация его естественного достоинства – извлечение личности из тяглового «трудового ресурса». Реализация процесса влекла переустройство политических институтов, формируя конкурентную среду политических сдержек-противовесов и гибких общественных связей. Складывалась система «перманентного плебисцита» (Эрнест Ренан) и представительной демократии: «гражданское политическое сообщество для установления более совершенного порядка» (Мэйфлауэрское соглашение). Подданные переставали быть податными объектами и становились гражданами, определявшими формат и содержание органов управления суверенной властью нации.

Законодательная ветвь власти – депутаты (от лат. «посланный», «заместитель»), являлись делегатами: представителями народа, т.е. проводниками соборной воли, артикулирующими ее и принимающими от лица нации законы, устанавливая правопорядок и ранжируя действия исполнителей, определяя также объем необходимых для эффективного управления средств, способы обретения и распределение оных. Исполнительная ветвь – министры (от лат. minister– «малой», «служитель») утрачивали подчиненность прежнему полновластному суверену, став «слугами народа». Президент, если таковой наличествует в системе (как эрзац от монархии, здесь же своего рода мажордом, т.е. управляющий), проходит обряд инаугурации, то есть принесения вассальной присяги своему сюзерену –народу. А за соблюдением клятв и процедур наблюдает судебная система, руководствуясь основополагающими принципами – конституцией.В случае же «если какая-либо форма правительства становится губительной <…>, народ имеет право изменить или упразднить ее и учредить новое правительство, основанное на таких принципах и формах организации власти, которые, как ему представляется, наилучшим образом обеспечат людям безопасность и счастье» (Декларация независимости США).

Народ как властитель обладает правом на выражение своей воли словом и действием (свобода слова, печати, манифестаций, выборов), органы же делегированной власти (служители и представители властителя-народа) подконтрольны и обязаны информировать общество, отчитываясь в своих действиях (публичность политики, прозрачность действий и документооборота, доступность информации). Попытки узурпировать власть («мятеж правителей»), то есть отлучить народ от нее тем или иным образом, являются покушением на его права сюзерена-суверена («величества»), представляя особый вид преступления – государственную измену.

Трансформация порядка вещей – производное от ферментов перемен и генетических цепочек будущего: вирулентных модификаций настоящего, отрицающих прошлое (new values chains). ХХ век был периодом обширной реконструкции человеческой вселенной: демонтаж сословных перегородок, демократизация и либерализация сопровождались также универсальной эмансипацией и культурно-демографической экспансией постколониального мира. Кризис и деконструкция имперских структур, сначала континентальных, затем морских, сформировали на обломках многочисленное пестрое сообщество национальных государств. Происходящее сейчас – следующий акт исторической драмы.
«Смертный бог» (Томас Гоббс) умирает, знакомый мир рассыпается на суверенные молекулы и венчурные композиции. Система международных отношений расширяет фактическую номенклатуру, преображаясь в совокупность гибких и разнородных мировых связей. Наряду с национальной государственностью в постсовременном космосе состязаются иные форматы влиятельной политической и социальной организации: мировые регулирующие органы, страны-системы, асимметричные союзы и полимерные содружества, субсидиарные управления и сепаратистские образования, государства-корпорации и корпорации-государства, глобальные племена и социальные сети.чностная эмансипация, созидательные и разрушительные, влекомые как высотными границами, так и глубинными инстинктами, ложными перспективами, состязаются с рецидивами массового общества, консьюмеризмом и политическим популизмом.
Кланы, ведомства, олигархи, амбициозные люди-предприятия (manterprisers) соучаствуют в динамичной диверсификации практики как автономные субъекты и аутсорсинговые агенты. Все они по-своему трансформируют национальный и профанируют гражданский суверенитет.

Определяющим моментом эволюционного продвижения является все же не эффект внешнеполитического действия, но саморазвитие конкурирующих организмов, растущий положительный баланс умений и обременений. Результативность сообществ существенно разнится в зависимости от геокультуры, типа организации, избранной стратегии и антропологических преимуществ. В новой среде приходится мыслить мир в динамике, руководствоваться не фактами, а тенденциями, приучаться понимать под актуальностью не то, что здесь и сейчас, но что на полшага впереди, избегая упоения скоротечным и соблазна управления прошлым.

Грядущее – исход из прежних констант, кризис актуальной неясности и столкновение с иным. Самоопределение в обстоятельствах и самопреодоление во времени обретаются в постижениях и достижениях, пренебрегая воспроизводством конъюнктурных состояний и примелькавшихся личин. Пиноккио, который в отличие от Буратино не приобрел сказочное театральное имущество, но совершил подвиг преображения из куклы в человека, говорил: «Прошлое прошло, и лучше оставить его в покое».
Рождение нации
В России власть мыслится посредством государства, но образуя специфическую комбинацию коллективного творчества: центробежную диффузию власти без протокола – парадоксальную версию gouvernementalité (Мишель Фуко), что подтверждает значение геокультуры.

Являясь большим континентальным пространством, Россия во всех своих метаморфозах: Российской империи, СССР, РФ не смогла подвергнуть деконструкции монополию авторитарной либо олигархической потестарности, обладающей собственным понятийно-правовым аппаратом, и воплотить в политической системе совокупность принципов современного государства, даже когда пыталась их декларировать – социокультурная рецессия обращала время вспять. Ситуация усугубляется фактической пролонгацией квази-имперского статуса, отягощенного централизованным, тяготеющим к унификации управлением обширными пространствами и разнородными культурами.

Вменяющихся обстоятельствах накопленные ресурсы могут подчас становиться обузой, а действие превращаться в свою противоположность. Для лоскутного Левиафана обилие разнородных территорий обернулось проблемами при очередной трансформации мира – продвижении к постсовременному укладу. Подобный организм, даже будучи отчасти модифицирован, испытывает затруднения, постигая динамичные прописи нового эона. Историей засвидетельствованы различные пути и способы разрешения затруднительных обстоятельств, связанных с негативными аспектами пространственного развития: форсированный генезис Австрии, Турции, непростой опыт Германии, деимпериализация Испании, Португалии, Франции. Примеры же эффективного освоения будущего с удержанием политических множеств в объединяющей рамке – федерализация выстраивавшихся с «чистого листа» Соединенных Штатов или конструирование на основе исторического наследия пестрого Содружества Наций: проекты, сумевшие достичь в различных форматах сопряжение многочисленных (более 50) субъектов. Сложнее обстоят дела с идеей «Соединенных Штатов Европы» и становлением масштабной реальности Европейского Союза.

У проблемы реорганизации политического тела РФ собственная специфика. И дело не только в качествах политкласса или других активно обсуждаемых реалиях. Государство – аппаратное овеществление политических и когнитивных практик, продукт декогеренции власти, ее синтезирующая проекция и субъективация. Всевластие российского государственного аппарата, разрушающее достоинство личности, подавляющее самодеятельность общества и самоорганизацию регионов, коренится и резонирует в социальной ментальности, его определяющей: люди в своей массе не осознают себя в качестве «властного субъекта», страну же воспринимают как «управленческую конструкцию на определенной территории», а не как «суверенное политическое сообщество».

Россия в сознании россиян – это именно государство (господарство), что фиксирует объектность людей, их подданство аппарату, а не гражданство, т.е. субъектность. Источник власти понимается не как совокупность граждан, выбирающих и утверждающих направление и характер действий из конкурирующих программ, но как имманентная «властная вертикаль», причем, фактически, с опрокинутым от декларированного вектором делегирования полномочий. Иначе говоря, если в современных странах government мыслится как подотчетные органы управления вверенной им властью (ветви), формируемые источником власти – народом (ствол), то в России они артикулируются как сама «власть». И даже претендуют в законотворческих усилиях и судебных разбирательствах на статус самостоятельной социальной группы. Другими словами, демонстрируют регресс к сословному обществу. Отсюда, кстати, вопрошающий формат «претензий к власти» (отказ от позиции самоуправления). Примерно так же обстоят дела с заявленным, но не реализованным федерализмом.

Историческая альтернатива – влиятельное суверенное общество (нация), генерируемое деятельной городской культурой: «единство непохожих» (Аристотель), осознающее себя социальной и политической корпорацией с собственным видением судьбы и ценностным каноном. Основа самодеятельного национального организма – распределенное множествоструктур, производящих параллельно прежним конструкциям иную реальность, соединив автономию от «провластных» форматов с осмысленной экспансией, прививая обществу навыки свободной гражданской регуляции. Цель – создание среды благоприятной для развития личности и коэволюции. Данная социальная коллизия генерирует и предъявляет миру открытое конкурентное противостояние, очерчивая этические рубежи в индивидуальных взаимоотношениях и шлифуя политическую грань в коллективных взаимодействиях. Плацдармы пробуждающейся нации – сообщества индивидов, отрицающих заповеди ветхой территории кормления и готовых отстаивать, отстраивать, утверждать суверенитет пространства национальной самореализации. Гражданская позиция, культурный капитал, человеческие качества – закваска, определяющая витальность процесса и горизонт успеха. Фрагментация и разноголосица социума исключают прежние стандарты идеологической унификации и конструктивизм партийности, между тем как публичные проекты синтезируют ситуационную мозаику (salads), образуя конъюнктурные сопряжения партнеров и симпатизантов с несовпадающими установками и целеполаганиями. В наступившем веке комплексные ассоциации, по-видимому, становятся перспективным форматом влиятельных политий.

Подобная социальная агломерация, истощаемая внешним и внутренним миграционным исходом, пребывает в России в затянувшихся родовых муках с неопределенным прогнозом. Новодел же сословного «господарства» при отсутствии у народа интенции самоуправления и потенции самоуважения теряет нужду в имитациях, декорациях, уплощаясь в особую «дикую сословность»: синтез чиновничьего-олигархического-криминального произвола, пронизывающего страну сверху донизу. Инволюция социосистемы – замещение национальной самоорганизации режимом подавления, ведущего к цивилизационной деградации и неоархаизации. «Мерзкая мощь» (Клайв С. Льюис) навязывает, продвигает, закрепляет посредством захваченных средств и покоренных душ свою эрзац-культурную «овеществленную и омертвленную» идентичность, стремясь «истребить или сделать себе подобными» иное и глубокое (Дмитрий Мережковский) – власть черни, обретающей возможность отринуть тяготы эволюционного восхождения, компенсировав несовершенства собственной природы и ее специфическую немощь слиянием с мощью государственной машины. Эволюция претерпевает сбой. Нравственные уроды в продуцируемой среде клонируют аморальных репликантов, карлики уничтожают и поглощают гигантов, общество же, лишенное иммунитета, травмировано, угнетено, пассивно – происходит развоплощение и ремифологизация обретенных ранее смыслов, разложение социальности.

Нация не может полноценно реализовать себя и воплощать идеалы, будучи лишена достоинства. А поскольку активы и преимущества коренятся сегодня не в масштабах территории или численности госаппарата, но в качествах личности и самодеятельности общества, Россия все чаще оказывается «вне игры», закрепляясь по ряду параметров в группе проблемных стран и находя в этой же среде своих союзников.
Семантическая коррупция
Еще один дополняющий картину сюжет. Язык определяет архитектонику мышления, настраивает механизмы восприятия, параметры поведения, отражает и формирует психику, обуславливая на подсознательном уровне, что есть «правильно-неправильно», «хорошо-плохо».

Анализ российской политической лексики показывает определенный дефицит категорий, затрудняющий адекватное представление ситуаций. Скудость вокабуляра предполагает профессиональные деформации, скованность политологического дискурса – своеобразную семантическую немоту. Так для обозначения суверенного сообщества в русском языке используются термины: государство/держава (о чем шла речь выше) и страна, практическими (неполными) аналогами которых являются kingdom/government и country. Но фактически невозможен корректный перевод таких основополагающих современных категорий, как state или nation. Первое превратилось в невнятные «штаты» либо заместилось «государством», а второе слипается с этносом, создавая смысловые ребусы и практические коллизии. Само понятие «национальное государство» оказывается едва ли применимо в России, житейское подтверждение чему – ответы россиян на вопрос о национальности (в бланках при пересечении некоторых границ), которые порой ставят пограничников в тупик.

Дело в том, что state, état– обозначает суверенное политическое образование как совокупность индивидов политии, имея исток в таких реалиях, как, например, «третье сословие» (tiers état), «Генеральные штаты» (États Généraux) – отсюда «Соединенные Штаты» (United States, точнее от нидерландского Staten-Generaal). Или как более внятное нам – «штат сотрудников». А капитализируется оно в том самом, невнятном для россиян понятии «нация» – nation (отсюда не Организация Объединенных Государств, а Организация Объединенных Наций), возвращая к понятию respublica как «общее дело, состояние, содружество» (common wealth, ting, вече). Свободная гражданская ассоциация и культурная консолидация замещают принудительное подданство аппарату. Иначе говоря, родина – не земля, а семья, суверенная страна – не система управления, режим или территория, а нация, со-организованный народ, люди.

Спутанность политологических категорий, уплощенная стилистика дискурса, привычка мыслить прошлым, сужать диапазон альтернатив, упрощать смысловое и сжимать правовое поле не только отражают состояние российской социальной ментальности, ее stumbling-block и ограниченный, «технический» модус соцогуманитарных дисциплин, но также предопределяют второсортность управленческого инструментария, ущербность рабочей карты,стратегическую пустоту обесточенного, лишенного сложной рефлексии и панорамы политического пространства. Процесс перемен между тем ускоряется, глубина переворота, значение нематериальных активов, разнообразия и отлаженности общественных связей, роль людей, причастных высокому образованию и морали, возрастают. Как следствие – сильнее проявляется социокультурная гравитация одних ареалов и токсичность других, формируя миграционные потоки и преобразуя картографию человеческой вселенной.

Мир изменился. В нем складываются гибкие антропологические кластеры и создаются непростые социальные конструкции, понимание характера и перспектив которых – предмет углубленного анализа, рафинированного диагноза, беспристрастного прогноза. Усложнение структуры объектов и разнообразие субъектов сопряжено с императивом адекватного ритмам жизни режима управления: акценты смещаются с централизованного контроля на высокоадаптивную самоорганизацию – поезд истории отходит от промежуточного вокзала. Речь, фактически, идет о постсовременном барьере, преодоление которого невозможно для ригидных, упрощенных и синкретичных структур, генерирующих эсхатологизм. Как результат, неизбежно – рано или поздно начинающаяся в их недрах авральная перестройка рискует обернуться политической какофонией и завершиться катастрофой.

джерело
~
Сподобалась стаття? Подаруйте нам, будь-ласка, чашку кави й ми ще більш прискоримося та вдосконалимося задля Вас.) SG SOFIA - медіа проект - не коммерційний. Із Вашою допомогою Ми зможемо розвивати його ще швидше, а динаміка появи нових Мета-Тем та авторів тільки ще більш прискориться. Help us and Donate!
Made on
Tilda