текст: Єрмолаєв Андрій



Судьба республики



(политэкономия «пост-советских революций» в Украине)


Керівник в Strategic Group Sofia
«(…) Понятие «революции» и «смуты»

можно правомерно употребить только

для обозначения всегда и необходимо

связанных между собой моментов

внутренних потрясений или исторических кризисов.

В этом смысле всякая революция

есть смута и всякая смута есть революция»
С.Франк
Трижды современную Украину сотрясали массовые революционные процессы. Трижды украинское общество ставило ультиматум правящей государственной элите, требуя справедливости, свободы, социального мира. Трижды многотысячные протестные акции на трассах и майданах разных городов страны приводили к радикальным переменам в составе власти.

Украинский ре-эволюционный маятник – от требований «национальной демократуры» к контр-революции и «мягкой диктатуре» - повторялся трижды. Особенностью этой ре-эволюционной петли стало то, что каждый раз ослабевают внутренние институты гражданской государственности и усиливаются институты государственного насилия (фискальные, репрессивные, военные и административные).

В 1993 году шахтеры и металлурги вынудили украинский парламент назначить досрочную дату президентских выборов. На смену номенклатурному Кравчуку пришел промышленник Кучма, обещавший победить мафию в экономике, дать свободу регионам, провести справедливые реформы, обеспечить национальное единство в стране на основе внутренней толерантности и внешнеполитической многовекторности.

В 2004 после двухлетней общественно-политической акции «Украина без Кучмы» городской класс, студенчество и предприниматели «выстояли» на киевском Майдане нелегитимный третий тур президентских выборов, на которых вместо ставленника Кучмы Януковича победил Ющенко.

В 2013-14 г.г. в результате «Революции Достоинства» был изгнан режим Януковича и власть перешла в руки вчерашних бизнес-конкурентов донецкой олигархии. Волна сепаратизма в регионах, аннексия Крыма, образование непризнанных ДНР и ЛНР, военный конфликт на Донбассе с участием РФ – новые реалии Украины, которые существенно изменили жизнь и будущее республики.

Таким образом, мы имеем дело с революционным процессом, который прерывался и купировался реакцией и «замораживанием перемен». Революционные волны и ре-эволюционные петли отличают развитие украинской республики и украинской национальной жизни от развития других пост-советских обществ – российского (завершенная реставрация, «мягкая диктатура»), среднеазитских («просвещенные деспотии») и прибалтийских (завершенные национал-демократические революции, национальные «демократуры»).

Общество, организованное в административную республику (УССР) еще в первой половине 20 века, с каждой ре-эволюционной волной трансформируется в новые со-общества по культурно-языковому, социально-укладному и территориальному признакам.

Завершенность очередной ре-эволюционной петли в виде нового режима «мягкой диктатуры» и разворачивающиеся новые революционно-протестные процессы могут стать источником и новых потрясений и потерь, еще более серьезных и трагичных, чем события 2014-2018гг.


1
Пост-советская ре-эволюция
Генезис институтов государственности, сложившихся в украинской республике в послевоенный (1945-1991г) период свидетельствовал об укреплении новой универсально-украинской идентичности, способной удерживать в целостности и толерантности огромную территорию от Карпат до Азова, и население размером в более чем 50 миллионов. Потенциал нового пост-советского украинского республиканства был подтвержден и событиями 1991 года: граждане Украины негативно оценили попытку реакционного переворота ГКЧП в Москве в августе 1991 года, и поддержали на всенародном плебисците независимость и самостоятельность Украины как нового национального государства.

Важно подчеркнуть: выбор был далек от утопизма, романтизма и религиозного пафоса революционных перемен прошлых эпох. Речь идет о прагматичном, рациональном, в каком-то смысле – «потребительско-меркантильном» выборе будущего, которое еще предстояло о-духо-творить.
Длительный исторический этап - (включая знаковые со-бытия как объединение земель в период второй мировой войны (1939-1945), формирование административных республиканских структур (особенно – после реформ 1960-х), решения номенклатурной элиты о суверенитете и независимости (1989-1991)) – преобразования были верхушечными, «сверху».
Плебисцит 1991 года превратил республиканский процесс в «народный вопрос». Последующие конфликты и ре-эволюционные петли отображали глубину противоречий между «верхами» и «низами» как социальную борьбу за «советское наследие».
В системе советской государственности было много общего с христианскими государствами позднего Средневековья, когда феодальная знать и церковь правили народами «во благо» и «во имя», освящая собственную власть «помазанием» и «единой верой».
Роль знати и церкви теперь играла компартийное сословие («новый класс» - номенклатура, с «партией-орденом» во главе). А в роли подданных оказались все без исключения социальные, этнические, культурно-религиозные группы населения: в качестве «класса наемных рабов»,
с огромными ограничениями в правах, жестко регламентированными стандартами жизни и нормами оплаты труда, общественными ритуалами и эффективной репрессивной машиной, реагировавшей на всякое нарушение или инако-мыслие.

По сути, «советский народ» - это был мультинациональный эксплуатируемый класс, от имени которого осуществлялась государственная власть правящим классом номенклатуры. Коммунистическая идеология выступала в качестве «политической религии». Можно понять растерянность официальных идеологов КПСС-СССР перед растущим кризисом системы с конца 1970-начала 1980-х. Ведь очень сложно было осознать и признать, что крах системы может быть связан с обострением той самой «классовой борьбы», на которой основывалась вся религиозно-идеологическая конструкция коммунистической утопии. Только это кризис идеологизированной советской системы, где в качестве религиозного фетиша было «общество равенства», а в реальной жизни – «равенство в нищете».

Повестка этого кризиса и революционного протеста конца 1980-х в бСССР была объективно связана со свободой и справедливостью, - как преодоление «социальной бедности» и уравниловки. Именно поэтому стали возможны социал-либеральные революционные задачи:
1
частная собственность, демонтаж государственно-номенклатурной собственности,
2
самоуправление, демонтаж тотального государственного управления "сверху донизу"
3
гражданское общество, свободы и многообразие форм гражданской само-организации, активностей и свобод.
Идея национальной само-стоятельности и суверенности в республиках бСССР отражала то, как номенклатура, демократы-романтики и само общество понимали и воспринимали оптимальный путь решения трех революционных задач: то, что не в состоянии решить «советская имерия», может решить национальная республика.
Объединение в гражданскую нацию положительно воспринималось большинством бывших «советских людей» Украины 90-х. И для них такое само-определение выражало содержание «национальной идеи», как «свобода, равенство и братство» - для революционной Франции 18 века. В частности, идея гражданской нации в новой украинской республике была принята в обществе как ориентир и путь к мирной победе над сверх-эксплуатацией, так же как в 18 веке гражданское равенство сословий – объединял население сословно-феодальной французской империи в свободное сообщество учредителей народной власти – французскую республику.

Идеалы гражданских свобод концентрировались в одном ключевом понятии - Справедливость. Что-что, а фасадность формальных демократических органов («советская власть»)и пустота декларативных конституций была хорошо известна на собственной практике. Столетняя нищета стала своеобразным символом униженности на фоне заявленных ресурсов, потенциала и амбиций бывшей советской «империи».

С другой стороны, идеи национальной независимости и самостоятельности стали той самой «точкой сборки», которая смогла объединить интересы правивших республиканских номенклатур и ожидания граждан. В 90-е годы бывшая номенклатура и быстро растущий олигархический капитал установили монополию на управление социальными системами («номенклатурный, трофейный, кумовской капитализм», «индустриальный феодализм», как угодно).
Несколько тезисов, важных с точки зрения генезиса и характера включенности государства в глобальную систему.

Подавляющее большинство государств, созданных по итогам второй мировой войны, распада колониальной системы и трансформации «социалистического лагеря» (1945-1991), вынуждены включаться в глобальную гонку технологий и конкуренции с ведущими ТНК и мировыми центрами роста.

«Технологический империализм» сделал бессмысленными и неконкурентными как автаркии (закрытые социально—экономические системы), так и территориальные экспансии с целью территориального, физического захвата территорий и ресурсов. Вернее, эти два способа саморазвития перестали быть эффективными.

Глобальное разделение труда вынуждало новых акторов «вписываться» своим потенциалом и возможностями, искать ниши и места на рынке. Феномен Китая – скорее исключение из правил.

Элиты корпоративных государств стремятся к монополии на те национальные ресурсы развития, которые обеспечивали им место и доход на глобальном рынке, и одновременно – становились источником власти в собственной стране. Не исключение – и Украина.
Новая национальная корпоратократия «огородила» от влияния рынка и конкурентов сырьевые отрасли, инфраструктуре, природные ресурсы, землю. Но, как и у всякой монополии, такой консервативный, хищнически-защитный инстинкт приводит к замедлению развития и умиранию тех сфер и отраслей, которые требуют консолидированного и опережающего инвестирования, конкуренции, привлечения новых технологий.
«Вторичная дикость» в экономике обрекает и все общество на «вторичную дикость», его архаизацию. Это деградация социального капитала - старые уклады социальной и экономической организации, затухание науки, зависимость от импорта технологий и высокотехнологических продуктов, провинциализацияповседневной жизни, деградация общественного образования и семейного воспитания.
И реальные потери человеческого капитала - экспорт рабочей силы и «бегство» образованной части общества за рубеж (трудовая миграция колеблется в пределах 5-7 миллионовгастрабайтеров и остарбайтеров по состоянию на 2018 год).

Экономисты-романтики пишут в Украине о модернизационном рывке и целевых инвестициях. При этом украинская корпоратократия готовится к приватизации земли и последних государственных монополий, а общество – к роли «всемирного хлебороба». Вернее, не роли, а к участи.

Поэтому характеристика украинского государства в первое двадцатилетие независимости как «failedstate» была, по большому счету, честной и адекватной.

Но, вместе с тем, олигархическое государство-корпорация, при всей слабости и коррумпированности государственной машины и «фасадности» демократических институтов, на протяжении двух десятилетий удерживало целостность страны: экономически, криминально-коррупционно, опираясь на клиенталистские и «теневые» механизмы властвования вне и параллельно государству. Прагматизм и идеологическая амбивалентность государства долгое время «консервировали» социальные противоречия.

Парадокс государственностиУкраины в 1990-начале 2000х состоял в том, что при слабом и малоэффективном государстве олигархический корпоративизм сохранял целостность и устойчивость общества в существующих государственных границах. Страна, окончательно сложившаяся во второй половине 20 века в рамках «УССР», в условиях первых десятилетий независимости Украины была сильнее и жизнеспособней самой государственной «машины господства».

2
Триада новой эпохи: «суррогатный капитализм» - национальная корпоратократия –государство-корпорация.
Трансформация «номенклатурного капитализма» советской эпохи в так называемый рыночный капитализм далека от завершения в первой четверти 21 века.
Из трех по-настоящему революционных задач этой трансформации – институт частной собственности, самоуправления, гражданское общество – по существу ни одна не решена.
Более того. Они фетишизированы и отданы на откуп пропагандистской машине так же успешно, как 50 или 30 лет назад – задачи построения «социалистического общества» и «победы коммунизма».

Формальная легализация частной собственности и новые инструменты управления государством, которое по-прежнему остается в монопольном управлении правящего класса – корпоратократии, имеют мало общего с институтом частной собственности. Наоборот. Трансформация административно-бюрократического и «теневого» распоряжения основными активами страны без развития собственно системы отношений частной собственности (право, легальность, нормативы прибыли, рыночная стоимость рабочей силы) привели к появлению специфической суррогатной частной собственности. Ее особенность – сочетание легальных частных активов (полученных как результат приватизации или преференциального выкупа у государства) с государственными активами, а также использование административного ресурса государства и политической власти для максимизации прибыли.

Госзаказы и выгодные тарифы для частных компаний, неформальное управление государственными предприятиями и их «включение» в частные корпорации, льготное пользование государственными финансами для реализации корпоративных программ, привилегии при использовании недр (лицензии, максимизация прибыли при перепродаже на рынке по рыночной цене), возможности размещения свободных средств на сверхвыгодном рынке ОВГЗ, рефинансирование частных банков – далеко не полный перечень тех методов и способов получения сверхприбыли. И все это – составляющая суррогатной собственности, в которой перераспределенная часть собственно национального дохода составляет существенную часть.

Функционирование такой системы отношений исключает свободную конкуренцию как таковую, закрепляет экономическую и политико-административную монополию только за ограниченным кругом субъектов (групп, кланов), предполагает непрозрачность, двойные стандарты и мощную идеологическую защиту (пропаганда) как «дымовую завесу» за счет ивестирования в медиаресурсы и публичное политическое лобби.

Суррогатный капитализм- это определение более адекватно той системе отношений, которая пришла на смену номенклатурному капитализму недавнего прошлого.
Суррогатная частная собственность (переплетение частной и государственной) – наиболее эффективный и адекватный интересам корпоратократии способ эксплуатации. Прошлая система экономических кластеров-«феодов» была легализована и оформлена как целостная олигополистическая система отношений, в которых каждая из групп получила свое – отрасль, финансово-экономическую схему, экономический комплекс.
Первый этап формирования олигополии останется в истории как этап развития т.н. «финансово-промышленных групп» в наиболее прибыльных и конкурентных экономических сферах – ТЭК, ГМК, АПК, ВПК, инфраструктура, торговля. А «капитаны бизнеса», легальные лидеры ФПГ, получили публичное определение «олигархов».

Но реальная картина видоизменившегося правящего класса в условиях «суррогатного капитализма» несколько иная. Публичный список т.н. «олигархов» - лишь вершина этого айсбергов. Десятки легализовавших себя на рынке собственников и совладельцев крупных частных корпораций, не менее влиятельных в системе власти, чем публичный список из журнала «Форбс». Среди них – бывший директорат, успешные менеджеры, представители криминального мира. Реальная олигархия, со-управители и менеджеры суррогатного капитала.

Не менее важна и вторая составляющая национальной корпоратократии – «новая политическая бюрократия», партнеры и теневые совладельцы схем и корпораций, сочетающие публичную политическую деятельность со стабильным положением в государственной корпоративной машине. ВСЕ институты политической власти, руководители военной организации и силового блока, судебная власть и прокуратора – в их орбите управления.

Плутократия, «властвующее богатство». Президенты-миллиардеры, премьеры и высокопоставленные чиновники из исполнительной власти, судьи-«колядники», генералы-бизнесмены. С полупрозрачными капиталами и долями в большом бизнесе. Защищенные властным креслом, мандатом, государственной безопасностью. Представляющие свои «феоды» на уровне отдельных институтов государства.

Для плутократии государство стало таким же АО или ЛТД, как для их партнеров-олигархии – ФПГ.

Корпоратократия, основывающая свою власть на суррогатной собственности и сохранении монополии на государственную власть, превратила само государство в корпоративное. А вернее, в государство-корпорацию. С разделом сфер и государственных институтов в интересах разных элитных групп в рамках правящего класса корпоратократии. С монополизацией ключевых и наиболее прибыльных экономических сфер (собственно «источники развития»: в Украине – ТЭК, АПК, ВПК, внутренняя торговля и национальная инфраструктура).

Следствиями «корпоратизации» государства стали:
коррумпированная приватизация (непрозрачность, преференции, занижение стоимости);
теневое управление государственными предприятиями, фактически – эксплуатация госсобственности с целью дополнительной прибыли и усиления позиций собственно корпоративного капитала;
сдерживание конкуренции в рамках национальной экономики - - зарегулированность процедур регистрации и ведения бизнеса, жесткий административный и налоговый контроль за независимым предпринимательством, кабальная кредитная политика (процентная ставка НБУ фактически исключает кредитование неспекулятивного бизнеса);
«новая фиктивная экономика» в виде тендерной коррупции, дутых государственных программ поддержки и дотаций, налоговых льгот и пр.;
удержание монополий на внутреннем рынке критических товаров и услуг и получение сверх-прибылей за счет таких преференций как, например, формула расчетов «Роттердам плюс» (- электроэнергия, бытовой газ и уголь, тарифы на ЖКХ, тарифы на транспорте);
«политическая олигополия» - распределение между разными группами контроля и влияния за целыми структурами и институтами власти (судебная власть, прокуратура, силовые структуры, таможенная служба, налоговая служба и т.д.). Кадры, «политическая крыша», использование в конкурентной борьбы за сферы влияния.
Эти тенденции проявились еще в позднем СССР, накануне его распада. Но раскрылись эти характеристики в период национального государства-корпорации и утверждения национальной корпоратократии. Как говорится, в «полный рост».
«…политически связанные фирмы играют заметную роль в экономике Украины. Фирма считается связанной, если она имеет, по меньшей мере, одну влиятельную политическую персону среди своих собственников, акционеров или руководителей. Влиятельной политической персоной считается персона, которой доверены влиятельные государственные функции, включая ведущих политиков и партийных руководителей, высокопоставленных правительственных, судебных или военных чиновников и высшее руководство государственных предприятий. В Украине политически связанными являются 2%(-!!!!) фирм, но они контролируют более 20% (-!!!) общего оборота и более четверти(-!!!) активов ВСЕХ украинских компаний. Эти цифры остаются стабильными на протяжении длительного времени (…)»
Как свидетельствует Сату Кахкохен (директор Мирового Банка в делах Беларуси, Молдовы и Украины), («Экономическая правда», 14.03.2018)
Несмотря на пропаганду «национального проекта» и демагогию медиа о национальных интересах, корпоратократия Украины сохраняет интернациональные связи, взаимопроникновение капиталов и межгрупповую взаимозависимость.

Бизнес-проекты, кадровые связи, переплетение собственности и обязательств сохраняются несмотря на десятилетия независимости. От обратного, высокий уровень координации, надгосударственных корпоративных решений. Особенно явно это проявляется при анализе торговли высоколиквидным сырьем, обеспечении стабильности новообразованных транснациональных корпораций, сохранении рынков сбыта, финансово-кредитной поддержке.

Мало кто уже вспомнит названия компаний «СИАБЕКО», «НОРДЭКС», АГ «Украина», но в начале 90-х прошлого ХХ века капитал правящих элит был связан и переплетен. Как и сейчас. «Прайм Эссетс эпитал», ICUи Roshen, SCMи «Метинвест», SmartGroup, EastOne, PrivatBankgroup, UDP, «Финансы и кредит», GroupDF, «Мироновский хлебопродукт» - лишь малый перечень структур и альянсов, связывающих бизнес-политические группы Украины как между собой, так и с их зарубежными партнерами и кредиторами.

И только стремление к полноценной легализации на глобальных рынках и необходимость играть «по правилам» (чистые кредитные истории, выход на фондовые рынки, легальность капитала и чистота инвестиций) вынудили национальную корпоратократию к новой конкуренции и размежеванию.

Выбор одних – реставрация политического режима управления и «изоляция рынков». Пример для подражания – российская модель реставрационной стратегии мобилизации, под прикрытием раскрученного мифа о «русском мире».

Для других – разрыв зависимостей и обязательств, поиск новых партнеров, разрыв связей и конфликты с бывшими партнерами, в том числе – в масштабе межгосударственных конфликтов.

«Суррогатная собственность» как продукт трансформации бывшей государственной и «теневой» экономик в единое целое и корпоратизация пост-советского национального государствапри сохранении политической монополии корпоратократии, тем не менее, сопровождались и положительными структурными изменениями в обществе.

Прежде всего, даже в ограниченном виде, но были созданы возможности развития самостоятельного, «рыночного капитала» - предпринимательство, конкурентный бизнес. Чаще его называют «малый и средний бизнес».

Отказ от партийно-идеологической монополии вынудил корпоратократию пойти и на ограниченные меры по развитию политических свобод и утверждению демократических процедур формирования власти (выборная демократия, конкуренция политико-идеологических проектов – партий и объединений).

Политические свободы и сопровождающие их свободы слова, вероисповедания, поведенческие свободы – все это стимулировало создание гражданского сектора, который по определению конкурентен и критичен к официальной власти.

Укрепление экономического и политического рынков создали условия для формирования новых групп влияния – так называемых «региональных элит», чьи интересы были локализованы на региональном уровне. И на этой почве сформировался «снизу» запрос на децентрализацию политической и экономической власти.
Поэтому, в качестве инструментов «управления рисками» корпоратократия использует и поддерживает:
жесткую централизованную вертикаль исполнительной власти – от центральных органов (президент–правительство-центральные органы власти) до уровня района в области;
инвестиции в политические проекты (партии, блоки, парламентские объединения, группы влияния в местном самоуправлении), обеспечение управляемости и подконтрольности политической архитектуры, или как минимум – наиболее конкурентной ее части;
систематическое инкорпорирование наиболее продвинутого гражданского актива во власть;
монополию на ведущие медиа с максимальным покрытием территории страны и аудитории;
использование репрессивной машины - силовые структуры, полностью подчиненная политической власти судебная ветвь власти – для борьбы с конкурентами и наиболее опасными оппонентами.
Сторонники либеральных доктрин, выступавшие в роли главных идеологов и пропагандистов трансформационных процессов последних двух десятилетий, искренне считали, что развитие рыночных институтов и легализация капиталов, собственности естественным путем решат и проблему «теневой экономики». В их представлении пост-советская экономика «света и тени» являла собой некий атавизм, который исчезнет в результате реализации пакета институциональных реформ. Для этого нужны лишь законодательно обеспеченные экономические свободы предпринимательства, оптимальное администрирование, преодоление бюрократического «гнета» в виде проверок, штрафов, развитие рынков капиталов и т.п. «Тень» как бегство от государства должна отступить перед государством-эффективным управляющим. Красивый миф. Из учебника.

Но, несмотря на все попытки подогнать реальность под эту картинку, доля «тени» в ВВП Украины НЕ СНИЖАЛАСЬ ниже показателя в 35-40%. И по состоянию на 2018 год доля «теневой экономики» оценивается в 45-50(!) % и более.

Как и 30-40 лет назад, практически КАЖДЫЙ субъект экономической деятельности имеет «теневую составляющую». Объяснять этот феномен только недоверием к государству и/или высокой фискально-административной нагрузкой (особенно, если речь идет о таких прибыльных отраслях экономки как энергетика или АПК) – ошибочно.

Более того. «Теневой» реальный сектор приобрел новые формы. Угольные «копанки» Донбасса, янтарный промысел на Волыни, вырубка леса в Закарпатье, неучтенные тысячи гектаров сельхозугодий, коррумпированные таможенные «зеленые коридоры» для товаров на огромные оптовые рынки («7 километр» в Одессе, «Барабашовка» в Харькове, и другие), «серая сборка» электронных товаров для внутреннего рынка – только небольшая часть примеров организованного «теневого» реального сектора», интегрированного в легальную экономику.

В пост-советских государствах-корпорациях (и Украина тут - яркий пример) работают те же законы капитала, что и в «открытых обществах» Запада – максимизации прибыли при минимизации издержек. С одной существенной особенностью. Государственная власть, ее институты ПОЛНОСТЬЮ подчинены корпоративным интересам правящей корпоратократии.

Результат – выведение капиталов за границу, инкорпорирование в глобальную систему оборота капиталов. Согласно данным TaxJusticeNetwork, из Украины в период с 1990 по 2010 в зарубежные оффшоры было выведено порядка 170 млрд долларов. Несомненно, за последующие 8 лет этот показатель стал еще больше. К началу 2018 года Украина – в 10-ке стран мира по показателю выведенных финансовых активов.

И дело не в том, какая доля из выведенных активов составляет часть необходимого «полу-теневого» оборота и возвращается в виде оффшорных инвестиций, а какая – просто выведена и национального оборота фиктивным путем. Проблема в том, что весь этот капитало-поток замешан на полу-фиктивных операциях, с уклонением или минимизацией налогов, с обезвоживанием оборотных средств реального сектора национальной экономики, на низком легальном уровне оплаты рабочей силы и потерях совокупного национального бюджета (всех уровней).

Одновременно, благодаря «тени» устойчиво функционирует механизм РЕАЛЬНОГО перераспределения совокупного национального дохода, по социальным группам и сословиям.

Доли, взятки, «зарплаты в конвертах», кэш-финансирование – не просто случайные финансовые нарушения, а необходимая часть межклассовых и межсословных отношений. Именно пере-распределительные потоки теневых финансов, их объемы и пропорции выявляет реальное социально-классовое положение и уровень дохода каждой группы в совокупном национальном доходе. «Теневая экономика» в государстве-корпорации – необходимая и неотъемлемая часть всей политико-экономической организации. Российский политический философ и экономист Борис Кагарлицкий дал определение такой системе – «трофейный капитализм». Трофеем стали не только экономические активы, но – все государство и весь социальный капитал.
Коррупция – политическая, бюджетная, государственно-корпоративная – является необходимым инструментом удержания власти, способ связи и взаимодействия плутократии и олигархии. Это «теневое» средство поддержки конкурентоспособности и обеспечения эффективности бизнеса правящего класса.
Таким образом, коррупция в современной Украине - один из способов эксплуатации со стороны корпоратократии с целью максимизации прибыли. Свою мзду в «коррупционную ренту» вынуждены помимо воли платить все без исключения классовые группы и сословия.

В этом смысле т.н. «коррупция повседневности» – феномен хоть и похожий, но другого порядка. Взятки или «теневые услуги», связанные с использованием служебного положения или предоставлением «теневой» услуги – скорее реакция отдельных профессиональных групп на перекосы рынка, дикие диспропорции в оплате труда, поиск материального компенсатора за эти перекосы.

В целях пропаганды именно бытовая коррупция или локальные факты злоупотребления демонстрируются обществу как «главная язва» и показательная борьба с этим видом коррупции «прикрывает» реальное состояние дел и настоящую коррупцию как системный феномен. Милиционер, врач, мелкий служащий, чиновник уровня села или района стали олицетворением «повальной коррупции».

Но реальный уровень эксплуатации и норма коррупционной ренты остаются за пределами внимания общества.

Примерно так же было с «расхитителями социалистической собственности» и валютчиками-спекулянтами в 1960-70 е., когда мало кто представлял себя масштабы и реальные обороты «экономики света и тени», доходы и положение правящей политической бюрократии и их теневых партнеров.

Злая ирония истории. Одной из базовых функций государства является борьба с преступностью как анти-социальной деятельностью, в т.ч. – с «тенью» в экономике, подрывающей безопасность самого государства. Но,мутировав в государство-корпорацию, само превратилось в «государство организованной преступности». В машину сверх-эксплуатации и поощрения несправедливого перераспределения национального дохода в пользу правящего класса (корпоратократии), с помощью прикрытия коррупционных и буквально преступных, воровских схем с бюджетными ресурсами, государственными активами, национальными природными ресурсами.
Государство-корпорация и есть «государство организованной коррупции». «Высшая стадия развития организованной преступности».

3
Государство-корпорация и новая социальная структура
Социально-классовая структура «суррогатного капитализма» в Украине в этот период существенно отличалась от прошлой «советской» структуры:
1. Корпоратократия
На вершине пирамиды – собственник государства-корпорации, корпоратократия. Его составляющие: «политическая бюрократия», плутократия, и олигархия (легальные собственники и менеджмент крупного капитала и медиа, инвесторы политических проектов).

Плутократия
обеспечивает надежное политическое, нормативное, административное прикрытие суррогатному капиталу. Представлена в законодательной, исполнительной, судебной власти, в военной организации страны и силовых структурах. Ее реальное участие в суррогатной собственности непрозрачно и непублично. Зачастую плутократия имеет больше возможностей (и финансовых, и организационных) для обеспечения и поддержки бизнеса, чем сами организаторы и участники. Олигархия– лидеры крупнейших ФПГ - легализовавший себя и оформивший свою собственность менеджмент прошлой системы, бывшие «комсомольцы» и директора, управляющие и цеховики, криминальные авторитеты с легализованным бизнесом. Отдельных представителей олигархии часто используют в качестве лейбла и в пропагандистской машине. Так проще объяснять обществу, кто правит, и кто виноват в случае очередных кризисов и потрясений. Но олигархия и плутократия – два неразрывных элемента, как «плюс» и «минус» в одной батарейке.

В собственности и управлении – стратегические активы национальной экономики, государственный аппарат, госучреждения и госимущество, инфраструктура, государственные финансы (бюджет, средства госкомпаний), государственные и крупные коммерческие банки, государственные и арендованные частные земельные ресурсы (земельные паи).

2. Капиталистическая «прослойка»
Капиталистическая «прослойка»– неконсолидированная полит-экономическая группа, выросшая благодаря рыночной среде «суррогатного капитализма». Прежде всего – за счет предпринимательской инициативы и эффективного использования частных активов (промышленность, торговля, транспорт, пост-индустриальные сферы производства и услуг, недвижимость). Чаще эту группу определяют как «средний бизнес». Пределы его роста и влияния связаны прежде всего с невозможностью и недоступностью стратегических активов и монопольных отраслей, которые находятся под контролем и в суррогатной собственности плутократии. Достигнув определенного уровня капитализации и возможностей на рынке, капиталисты вынуждены либо инкорпорироваться в плутократические группы (продажа части бизнеса, выплата коррупционной ренты - «крыша») в обмен на новые возможности и поддержку, либо – рано или поздно терять либо продавать бизнес. В собственности – промышленные активы (с доминантой новосозданных и модернизированных производств), банки, коммерческая недвижимость и жилая недвижимость (строительство), земельные ресурсы (аренда земельных паев), интеллектуальные продукты (IT-бизнес), объекты торговли.

В каком-то смысле, украинские капиталисты – заказчики и потенциальные инвесторы глубоких либеральных преобразований («миллионеры против миллиардеров» - спонсоры гражданского протеста и радикальных реформ), но их двоичность, «мелкобуржуазность», как это определяли авторы социальных теорий конца 19-нач-20 вв, часто останавливала и ограничивала их активность.
3. Трудовые классовые группы
- малый бизнес, мелкое предпринимательство. Высокий уровень самоэксплуатации и пределы роста в экономической иерархии, что связано с недоступностью ресурсов развития (дорогие кредиты, жесткий административно-бюрократический и фискальный контроль). Частные предприниматели, фермеры, домохозяйства.

В собственности и в распоряжении земельные ресурсы (личные и арендованные земельные паи), малое производство, объекты малого бизнеса (активы малого производства, транспорт, недвижмость).

- пост-индустриальная трудовая группа(IT-отрасль, сфера услуг). Самая образованная и самая высокооплачиваемая группа наемного труда.

В собственности – доля в интеллектуальных продуктах (интеллектуальная собственность), техника и программное обеспечение.

Эти группы отличает высокая социальная мобильность, высокий креативный потенциал.

- промышленная и агро-промышленная группы наемного труда.

В собственности – земельные паи, миноритарные акционированных акции предприятий.

- государственные и муниципальные служащие– наемный труд, инкорпорированный в систему поддержки плутократии. Низкая оплата труда компенсируется социальным статусом, теневым финансированием, ограниченным набором привилегий.

Свобода ограничена интересами работодателя (частный капитал и власть), невысокая социальная мобильность.
4. Гуманитарная маргинальная (пограничная) группа
Гуманитарная маргинальная (пограничная) группа– работники в области науки, культуры, образования, медиа-сфера, студенчество. Частично доходы обеспечиваются государством. Но главные источники - возможности рынка услуг, инвестиции и поддержка со стороны корпоратократии (особенно – медиа-сфера), международных спонсоров (гранты). Студенчество частично включено в трудовые классовые группы – как дополнительная рабочая сила в самых разных сферах производства и услуг.

Именно мерцающее, «промежуточное» состояние этих сфер деятельности создает их представителям «коридор возможностей» – развитие частного бизнеса, сервис государственной политики и доля в политических инвестициях корпоратократии. В качестве работодателя и спонсора выступают и капиталисты. Дифференцированные источники дохода, высокая степень свободы, высокая социальная мобильность, высокий креативный потенциал.

Силовая маргинальная (пограничная) группа
– наемный труд («служба») в секторе безопасности государства. Вместе с тем, высший эшелон силового блока инкорпорирован в корпоратократию, поскольку распоряжается огромными активами (имущество, земля), коррумпирован и имеет долю в «коррупционной ренте». Прокуратура, МВД и таможня, СБУ, ВСУ, по сути, функционируют как коррумпированная «система охраны» политического режима.

Низкая социальная мобильность, консерватизм и прямая зависимость от государственной власти как работодателя. Но именно эта группа получает наибольшие преференции от возможной милитаризации государства и увеличении доли бюджета в затратах на армию, спецслужбы и ОПК. Укрепление силовых групп в условиях революций и войн неизбежно, как и их усиление в качестве политических участников в управлении государством.
5. Классовая группа «социальных иждивенцев»
Классовая группа «социальных иждивенцев» (на содержании государства):

- неработающие пенсионеры– огромный социальный слой, чьи доходы и положение непосредственно зависят от содержания государства (пенсия);

- граждане с особыми потребностями, инвалиды – в том же положении, что и группа пенсионеров;

Выделение в классовую группу «социальных иждивенцев» неслучайно. Практически каждый третий в украинском обществе – НЕПОСРЕДСТВЕННО зависит от социального дохода (пенсия, социальная помощь), который выплачивается государством, то есть находится «на содержании». Это существенно влияет на поведение, настроения и взгляды данных классовых групп. Нужно также учитывать, что в большинстве своем «социальные иждивенцы» близки по происхождению и нынешнему положению (возможный дополнительный доход) с трудовыми классовыми группами, но более консервативны и с низкой социальной мобильностью.
В броуновском движении классов и групп все четче проявляется активная и прогрессивная роль молодого капиталистического класса, малого бизнеса, студенчества, представителей пост-индустриального сектора, гуманитариев, гражданского актива. Собственно, эти общественные группы и составляют сейчас неконсолидированный «средний класс». Конкурентность, образование, опора на собственные силы, капиталы, интеллект и технологии вынуждают эти классовые группы «выходить на майданы» - отстаивать право на саморазвитие. «Миллионеры против миллиардеров» - с широкой повесткой, которую поддерживают и трудовые классы, и большая часть остальных общественных групп.

Процесс подъема против «суррогатного капитализма», начавшись с протестных движений начала 2000-х, в которой была представлена широкая политическая и социальная палитра, дважды выплескивался на Майдан, и каждый раз – захлебывался в реакции консервативной «новой/старой власти».

В книге «Капли росы» я писал о феномене украинского Майдана:
«...украинское майданное движение – последнее и ЕДИНСТВЕННОЕ на пост-советском пространстве гражданское движение, постоянно, иногда с временными разрывами в годы, восстанавливающего повестку «преодоления» (выдавливания) тоталитаризма.

(...)

...не протесты привели к кризису государственности, а разрушение государственности и дискредитация госинститутов в глазах граждан стали одной из главных причин массового протеста.

(...)

Движущие силы будущего социального взрыва были очевидны уже к лету 2013 – гражданский актив и актив местного самоуправления, новое и активное медиа-сословие, весь мелкий и средний бизнес, студенчество, городской класс и менеджерский планктон, который потерял даже шанс на «лифты». Проблема состояла лишь в отсуствии общенациональной повестки для объединения. И именно поэтому Вильнюсский саммит ЕС по Восточному партнерству и неожиданно резкий разворот/отказ от договора с ЕС стал лишь поводом для протеста. А моральным мотивом для дальнейшей консолидации – избиение студентов, «елка»… Российские миллиарды подтверждали все подозрения в сговоре Киева и Кремля, в «продаже» идей реформ и евроинтеграции.

(...) Маховик революции был запущен, и у него появился четкое «воплощение зла» – старый режим, правящая семейная корпорация. Счет пошел на дни. Попытка задавить протест силой и убийствами – обрекли старый режим на полный крах. Плен главнокомандующего и бегство в феврале 2014 – символ позора и поражения.

(...)

Майданное социальное пространство уникально и исторически, и социально, и психологически. Есть что-то интуитивно общее у него с традицией казацкой сечи. Условно, конечно.

(…)

Украинское майданное движение – это преемник 1848, 1918, 1936, 1968 и 1989 года в Европе. Преемник, но не аналог. Калька не работает. Потому что это единственное пост-тоталитарное, пост-советское движение, которое еще слишком молодо. И потому податливо на политические спекуляции и «обманки»." (из книги "Капли росы", Андрей Ермолаев).

4
"Революция достоинства" и контр-революция
В историю Украины события 2013-2014 годы вошли как "Революция достоинства". Смелое и ответственное определение со-бытия.
Полит-экономические и исторические предпосылки революционной ситуации были очевидны:
незащищенные права собственности и господство "суррогатной собственности";
декларативные конституционные свободы и фактическое бес-правие; социальная не-справедливость, Украина – лидер в Европе по уровню эксплуатации рабочей силы и разрыву между бедностью и богатством;
фасадное самоуправление;
национальная раз-общенность по феодализированным региональным квартирам и искусственно раздутыми различиями по социо-культурным, традиционным, историческим и языковым особенностям;
коррупция сверху донизу;
высокая криминогенность;
нищета сельской провинции;
наркомания, алкоголизм, эпидемический порог так называемых "социальных болезней".
Все это – более чем достаточная мотивация для массовых протестов.

Но вместе с тем, можно ли считать революцию 2013-2014 гг завершенным действием?
Социальная революция имеет четыре базовые характеристики:
массовый характер событий, вовлеченность в протесты и восстания подавляющего большинства общественных классов и групп;
в революционных массовых событиях выражен и собственно социальных конфликт между РАЗНЫМИ общественными классами, правящим и его антагонистами. И какими бы сложными не были хитросплетения судеб отдельных участников и групп, именно решение этого конфликта оборачивается – либо победой революции, либо – поражением и реакцией;
ключевой политический вопрос революции – радикальная, системная смена власти. И речь не идет о «составе правительства», а о самой основе, модели и механизме, порядке функционирования власти как инструмента управления революционным государством. Включая изменение формы правления, институциональные изменения, ну и, конечно, состав новой власти.
социальная революция с неизбежностью приводит к историческим изменениям в системе экономических, политических и международных отношений. «Исторический поворот», который связан с отказом общества от одного варианта «коллективного будущего» к новому.
В событиях Майдана много черт социальной революции. Как и в событиях 2004 года. Тем не менее, и в первом, и во втором случае революционные события заканчивались лишь сменой состава существующей организации власти и декларацией «реформ», то есть – видоизменений УЖЕ СЛОЖИВШЕЙСЯ социально-экономической и политической организации общества.

Внутренний конфликт, аннексия территории (Крым-РФ), интернационализация конфликта и «гибридная война» на Донбассе (вмешательство РФ) – все это сблизило Украину и Европу, углубило и без того нараставший разрыв между Украиной и Россией.

И тем не менее – перспектива успешного европейского курса Украины, как и десяток лет назад (украинский Майдан 2004г.), прямо зависит от внутренних качественных изменений – нового межклассового баланса, формирование социально-ориентированной и конкурентной модели экономики, эффективной демократии, общенациональной консолидации.

В итоге – революция не завершена. Остановлена. Заморожена.

В истории Французской революции 1789-93 годов поворотной точкой истории стал «Термидорианский переворот». По сути – реакция. Его главная особенность состояла в том, что могильщиками революции и творцами будущей бонапартистской империи стал не поверженный противник и не внешний враг, а часть самой революционной власти. Реакционеры из числа бывших якобинцев, сначала став «бюрократией революции», затем и заменили революционную повестку на новую диктатуру. Проложили «зеленую дорожку» для будущего императора Наполона Бонапарта.

Но важно другое – термидорианство во французской революции, как и его условное повторение в «советском термидоре» (Л.Троцкий) связано с внутренними процессами в революционной элите. И стало результатом действий и перерождений самой революционной власти.

В истории украинской революции 2000-х «термидорианский переворот» произошел еще на этапе борьбы за управление революционными массами.

Социально-демократическая повестка революций Майдана (свобода, справедливость, достоинство) вполне адекватно отражала глубинную, действительно революционную энергию украинского общества: преодолеть сверхвысокий уровень эксплуатации, обеспечить достойный уровень гражданской и социальной защищенности каждого, гарантировать свободы, законность.
То есть, по существу, зигзаг истории вернул Украине повестку 80-х. Конфликт «советский народ – номенклатура» воспроизвелся в Украине в конфликте «гражданская нация – олигархат (- корпоратократия)».
Коррупция, хищническая политика клептократического государства-корпорации, бесправие самоуправления, «трофейный подход» к экономическим активам и ресурсам – все это «сконцентрировалось» в идее глубокого политического обновления власти, «смене режима».

«Анти-майданы» в Крыму и на Донбассе - как реакция на события в Киеве в начале 2014го - своими корнями тоже связаны с повесткой гражданской социальной революции. Нищета, «копанки», криминал – не имели и не имеют «региональных границ».

И в этом смысле события, связанные с Майданом-2004 и Майданом-2014, несмотря на всю их контр-аверсийность, были актами «гражданской нации», той самой, которая вела свое летоисчисление с 90-х, с момента рождения независимой Украины.

У Майдана-2014 был исторический шанс превратиться в процесс национального общегражданского действия – вплоть до нового республиканского переустройства и социал-демократизации внутренней политики государства.

Но все новые революционные органы самоорганизации (общественные советы, «народные рады» и пр.) были быстро демонтированы. А в ряде регионов социальный протест был вновь «регионализирован» в виде альтернативных социальных прожектов (региональные «народные республики») и открыл дорогу внешнему вмешательству (РФ – аннексия АР Крым и гибридное участие в войне на Донбассе).

Трагедия революционных процессов 2014 года во всех без исключения проявлениях – в их уязвимости внешним силам, податливости манипуляциям, несамостоятельности и слабости стихийного гражданского актива, который очень быстро уступил свое место профессиональным политикам, и опытным национальным и иностранным спецслужбам.

В Киеве главными распорядителями итогов Майдана стали партийно-политические элиты, уже имевшие представительство в парламенте, и не желавшие делиться существующей реальной властью ни с кем – ни с майданами, ни с конкурентами. По существу, революционные преобразования в масштабах республики были подменены «сменой правящих династий» в государстве-корпорации, а бывшие противники-конкуренты изгнаны либо «люстрированы» из ее состава.
«Власть занята сама собой, точнее – сохранением нынешнего порядка вещей, воспроизводством олигархии»
Всеволод Кожемяко, бизнесмен (интернет-издание «Левый берег», сентябрь 2015).
Потеря Крыма и начало АТО на Донбассе за короткое время ре-мотивировали участников революционного движения. Национальная безопасность как Свобода граждан, Справедливость и Достоинство, была девальвирована под натиском конфликтов и откровенного внешнего вмешательства РФ, до уровня «защиты государственной безопасности» (границы, оборона). Локомотив истории совершил резкий поворот.
В итоге - ни одного завершенного революционного изменения «новой/старой властью» в 2014-2018м.
Движущие силы Майдана – мобилизованы на войну с сепаратизмом и внешним врагом.
Даже задекларированные «реформы сверху» остались лишь декларацией.
Гражданский актив Майдана инкорпорирован в состав новой власти, потерял былую энергию, влияние и общественный авторитет.
Реформа самоуправления подменена децентрализацией бюджетных доходов и ответственности. А по существу, в условиях экономического кризиса и военного конфликта проведена «децентрализация дефолта» государства, которое вместе с увеличением налоговых доходов местных бюджетов прямо или косвенно «сбросила» на плечи местных органов власти часть инфраструктуры, социальные объекты, учреждения здравоохранения и образования.
Грядущий конфликт элитза полномочия и свою долю в ресурсной ренте (добыча ископаемых на подконтрольной территории, земля, лесные и водные ресурсы, монополия на локальные рынки) угрожает децентрализацию превратить в распад.
Тотальное обнищание трудовых классов и пенсионеров, грозящее бунтами.
Угроза массового банкротства малого и среднего бизнеса.
Запредельная жадность и рекордный уровень коррупции правящей корпоратократии, включая коррупцию на военном бюджете и «теневом секторе» войны на Донбассе.
Консервирование режима приводит к тому, что от него отворачиваются даже самые проверенные кредиторы и внешнеполитические союзники.

5
Национал-корпоративное государство, или «новое средневековье» по-украински




(2014+)
"(...)Що таке державність? Це – устрій всього матеріяльного та психічного буття цілого народу, його національності, економіки, політики, культури, це – величезний складний процес." «(...) державність, себто комплекс тих інститутів економіки, політики, культури, які діють на території, населеній національним колективом, які зв'язують його в компактну цілість, які забезпечують його розвиток у сучасному і майбутньому"
(В.Винниченко)
Новая государственная власть, дооформившаяся за счет выборных кампаний 2014го года, выступила организатором, по сути, новой государственной машины. А война и экономический кризис стали главными катализаторами этого процесса.
«Забезпечити виживання і розвиток незалежної України може тiльки сильна нацiональна держава, в основi якої – потужнi Збройнi Сили, iншi вiйськовi формування, надiйний і ефективно дiючий сектор безпеки и оборони.(…) Хоча нiхто крiм нас не зацiкавлений в появi нового сильного гравця в Європі, маємо забезпечити зміцнення та розвиток української держави на основі повної мобілізації нашого головного ресурсу – людського потенціалу»»
(А.Турчинов, секретарь СНБО, из выступления на оперативном собрании руководящего состава ВСУ, 22.02.2017).
«Сильное национальное государство». Казалось бы, такая идеологическая установка не нова. Вот уже четверть века строительство национального государства рассматривается как основополагающая идея и практическая цель государственной политики. Аргументы, связанные с войной и агрессией внешнего врага, новых трендов глобального мира, социально-экономических вызовов и примеры социальной деградации тут могут скорее оправдывать и аргументировать, но – не более того. В чем же новизна?

Прежде всего, в том, что речь идет о действительно новой государственной машине, которое рождается сейчас на волне незавершенных революционных процессов 2004-2014 гг. В определенном смысле, «сильное национальное государство» - это реакция на незавершенную гражданскую революцию, - и как буквальное изменение системы управления обществом, и как качественная характеристика этапа в антиномии «революция/реакция».

Обновленное украинское государство еще сохраняет старый дизайн политической системы. Но целый ряд новых качественных характеристик свидетельствуют о динамичном процессе рождения и цементировании новой государственной машины. Важно подчеркнуть: речь в данном случае идет именно о государстве как системе легитимного господства над обществом с помощью нормативных и ненормативных, силовых, управленческих, финансовых и пропагандистских инструментов.

Прежде всего, новая государственная машина становится монолитной.Корпоративно-коллегиальноеправление образца 1990-2000х (т.н. «олигархический консенсус») - демонтировано. Политический режим носит выраженный автократический характер, в котором доминируют интересы лишь двух-трех правящих корпоративных групп, опирающихся на полномочия и возможности президентуры.

Новая власть после Революции Достоинства шаг за шагом реализовывала линию на подавление своих конкурентов(люстрация, передел сфер влияния и «отжим» активов, разрушение олигархического бизнеса конкурентов), формирование и укрепление позиций лояльной силовой элиты(спецслужбы, вооруженные силы, добровольческое движение), выстраивание новой клиенталистской системы отношений с региональной бюрократией и структурами подчиненного самоуправления (децентрализация). Сужение круга и состава корпоратократии тесно связано и с обвальной де-индустриализацией, структурной фрагментацией экономики и горизонтальных социальных связей. По мере крушения былых частных финансово-промышленных монстров, экономика распадается на секторальные и региональные кластеры, со все более выраженным аграрно-торговым уклоном. Наиболее критические сферы подхватывало само государство, – чтобы не допустить неуправляемого распада всей системы, потому что оборонный комплекс, ТЭК, транспорт требовали централизованного контроля и управления. Резко выросла доля государственно-банковского сектора (более 50% всего банковского капитала в Украине по состоянию на 2018 год). Грубо говоря, новая государственная машина вынужденно контролирует ключевые элементы экономической системы, без которых экономика Украины была бы обречена на ускоренный распад.
Война на Донбассе из хаотичного внутреннего конфликта с внешней агрессией постепенно превратилась в системное действие самой власти– как механизм концентрации и мобилизации ресурсов, укрепляющих государственную власть и социально-экономический «мобилизационный порядок» в стране. Мобилизационная модель государственного управления обществом и экономикой имеет несколько измерений.
Собственно государственный сектор и госфинансы, нормативно-дисциплинарный механизм распределения ресурсов, особый порядок управления (военные администрации в Донецкой и Луганской областях , упрощенные процедуры обеспечения финансирования и размещения госзаказа), увеличение общего налогового бремени в связи с войной, вовлечение в военную организацию свободных людских ресурсов (ВСУ, МВД и нацгвардия, военные администрации) – важная, но не единственная сторона этой модели.

Сотни людей в волонтерском движении (а это тысячи часов неучтенного рабочего времени), огромная часть бизнес-дохода, перераспределяемого в помощь армии и добровольцам, сотни благотворительных фондов, аккумулирующих средства и ресурсы на медицинскую и социальную помощь, поддержку переселенцев – в общем, все то, что государство может использовать как второй «бюджет» войны за счет само-мобилизации общества.

Патриотизм имеет цену. И эту цену платит общество добровольно, но под бдительным оком и при мощной пропагандистской поддержке государства, с использованием силовых и репрессивных функций в отношении нелояльных и пассивных. Безвозмездная помощь и ненормированные затратыдобровольцев, волонтеров, благотворителей на нужды войны (а фактически – на организованный государством дополнительный источник затрат за счет «скрытой эксплуатации») уже сакрализированы и представлены как новая общественная ценность.
Новый состав правящей корпоративной элиты ориентирован на создание управляемой т.н. «малой Украины».
Речь идет о той части страны, где люди больше мотивированны, лояльны к государству, отмобилизованы. И предлагаемая таким государством этатистская идеология, где национальное отождествляется с государством, и где государство позиционируется как творец обновленной нации, естественно, имеет достаточно суженную почву и в социальном, и в региональном измерениях. Но это абсолютно соответствует интересу тех, кто правит, потому что в такой модели они чувствуют себя комфортно. Что бы не заявляли и как бы правильно, по-написанному, не говорили представители власти, судить нужно по делам. По делам, к сожалению, за эти несколько лет резко изменилось все, что связанно с общественной нормой: стало нормой ограничение свобод, нивелирование человеческой жизни, нарушение справедливости как повседневности.

От обратного, общество стало рассматривать силу как один из способов решения своих проблем. Силовое, маскулинное поведение, как в быту, так и в политике стало новой нормой.В обществе чуть ли не модой стал камуфляж, а ведь «закамуфлированное» общество – это общество, готовое ходить строем. Точнее та его часть, которая лояльна к государству. А это серьезная предпосылка для его дальнейшей тоталитаризации, переходу от дисциплинарной культуры к репрессивной, когда нарушение правила влечет за собой репрессию, подавление. И торможение, блокирование развития самоорганизующейся культуры.

Подобная «гибридная» мобилизационная модель давала уникальные результаты в тоталитарных государствах 30-х годов, когда сила государственной машины приумножалась «энтузиазмом масс» на стройках, помощи на нужды обороны, поддержке внутренней мобилизованности и общественного терпения. В отличие от собственно «военной экономики», гибридная мобилизационная модель сохраняет внешний фасад привычной жизни общества. Новые несвободы и ограничения воспринимаются как временно-вынужденные, и в этом смысле «естественные». Гасятся «революционные рефлексы», связанные с подавленным достоинством, нуждой и голодом, культурными и информационными рамками новых несвобод. Снижается порог восприятия смерти и рисков новых потерь (потери теперь приобретают вид священной жертвы ради нового будущего).

Вместе с тем, почти сведены к минимуму социальные функции государства, связанные с гуманитарной, культурной, образовательной, эффективной социальной политикой. По существу, реализуется демонтаж модели «социального государства» и утверждается модель «милитарного государства обороны».

В условиях войны и мобилизации реабилитирована роль спецслужб и органов, связанных с госбезопасностью. СБУ, разведка, МВД и прокуратура, новые антикоррупционные органы стали главными носителями государственного интереса, а их действия постоянно находятся в фокусе общественного внимания.

В репрессивной культуре нарушение правила может привести к репрессии буквальной, как со стороны государства и силовых структур, так и общественной – осуждение, преследование, репутационный удар.
Так незаметно (пока не окончательно, не в разрешенной форме), но рождается новый, «мягкий» национал-этатистский тоталитаризм. И это главный вызов будущему Украины.
Вторая существенная чертамаскулинность образа, «государство-воин». Еще совсем недавно политические ритуалы с участием активистов в форме украинских козаков казались скоморошными и притянутыми за уши. Несмотря на архетипичную легенду о «козацкой державе» и «нации козаков», попытки нарядить государство в козацкую одежду остались в прошлом как политической анекдот.

Новый этатизмпрагматичнее и проще. Современная военная форма стала частью имиджа нового государства. В медиапространстве в «образе» государства военные атрибуты присутствуют рядом с гербом и флагом, а боевые кличи – как дополнение к гимну.

Участие или при-частность к военным событиям вошли в «легенду» большинства публичных политиков: посещение военных объектов и территории, где ведутся боевые действия, связь, дружба или личная причастность к боевому составу армии или добровольцев из Нацгвардии. Представитель государственной власти милитаризируется в образе и в действии. Среди презентантов государственной власти военнослужащий перестал быть парадным фасадом. Теперь он становится частью, представителем государственной элиты.

И если после Революции Достоинства роль «новой крови» сыграл гражданский актив, «новое поколение», которое пополнилось и галереей деятелей из «добробатского» и волонтерского движения, то к 2018 году такой «новой кровью» государственной элиты стали карьерные силовики, новая вышколенная «государственническая шляхта».

И третья черта. Новая государственная машина нуждается и стремится к идеократии
. Другими словами, новое государство вооружается политической идеологией, которая выходит за рамки меркантильного социального сервиса и менеджерских обязанностей госструктур.

Еще совсем недавно, в условиях сильной правящей корпорации и слабых госинститутов, государство представлялось максимум как эффективный «наемный офис» для решения повседневных личных и общественных проблем. Именно «эффективность» считалась главной чертой идеального государства. Как синоним «честного исполнения обязанностей».

По иному в новых обстоятельствах. Защитные и контролирующие функции государства приобретают новый смысл и значение – как необходимые условия самой жизни. Государственный интерес с легкостью заменил, «слился» с национальным, а защита государственных интересов (то есть интересов собственно государства) стали синонимом интересов нации. Возможно, и поэтому тоже в официальных документах («Стратегия национальной безопасности», напр.) изъяты все общие положения о «национальных интересах», зато в текстах документов и публичных выступлениях «национальные» и «государственные» стали практически одно-значными.

Героизация лидеров националистических организаций, конфликтное законодательство в сфере языковой политики, жесткие пропагандистские формулировки в законах, регулирующих сферу национальной безопасности и реализацию оборонительных мероприятий, политизация действий силовых и фискальных структур по разоблачению «внутренних врагов» - все это создало новую атмосферу страха и недоверия практически во всех сферах общественной жизни (см. приложение).
Государство теперь позиционируется как носитель и исполнитель общего интереса - как субъект дальнейшего формирования и укрепления нации в условиях глобальных и внутренних потрясений. Идеология нового государства может быть определена как «национал-этатизм»,где интересы, безопасность, права и обязанности гражданина не только трактуются, но и реализуются только как «государственные».
Цензура и ограничения информации, культурных прав, свобод гражданина уже стали повседневностью.

Политически мотивированные решения убивают конкуренцию на рынке (например, за подозрения в финансировании сепаратизма). Расширенные полномочия спецслужб и поиски «пятой колонны» существенно сужают возможности гражданского общества.

Лоялизм к государству и власти в медиа-сфере стал новой нормой. Увеличение физического объема пропагандистского набора (с маркерами «нация», «враг», «армия», «агрессор»), который присутствует в каждой (!) передаче, статье, выступлении, стало обязательной частью «ритуала лояльности».

В рамках «национал-этатизма» сторонники присоединения Крыма к РФ и сепаратисты самопровозглашенных ДНР-ЛНР автоматически сегрегируются в «чужих». И дело не только в их связях с РФ, зависимостью от российских спецслужб, совершенными военными и политическими преступлениями. Они выведены за рамки «национальной идентичности», - как инородное тело. С нацией и «в нации» остаются только те, кто с государством, либо буквально, либо идеологически. Осталось полшага до шаблона «враг государства - враг нации». Таким образом, не гражданство и этническое происхождение, а идеологическая лояльность становится главным критерием идентификации «свой-чужой».
Идеология «национал-этатизма» замешана на стереотипах и клише традиционного украинского национализма, и ориентируется на символы, героев и идеологические шаблоны этно-национальной идеологической «легенды». Ведь только так можно новой государственной власти легендаризировать и себя, «связать» с предками и идеалом.
Национал-этатизм стал источником и внешнеполитических проблем. Польша, Венгрия и Румыния – центральноевропейские соседи Украины – восприняли рост националистических настроений в Украине как вызов собственной национальной безопасности, предприняли встречные меры по защите интересов своих меньшинств в Украине, заняли более агрессивную идеологическую позицию в вопросах истории и исторической памяти.

Но, от обратного, «национал-этатизм» становится катализатором окончательного распада того самого гражданского единства и институтов государственности, на основе которых и за счет которых осуществлялся украинский проект гражданской нации и независимого государства образца 1991 года.

6
Накануне: четвертая революционная попытка или очередная ре-эволюционная петля?
«(…) преодолеть революцию и низвергнуть установленную ею власть сможет лишь тот, кто сумеет овладеть ее внутренними силами и направить их по разумному пути»
(С.Франк)
Украинская корпоратократия по-прежнему у власти. Старый состав корпоратократии («олигархический консенсус» 1999-2014гг) сужен до двух-трех правящих корпоративных групп (политическая олигополия), а сам режим носит выраженный автократический характер (президентура).

Ни подъем рабочего движения в 90е, ни гражданско-демократический подъем начала 2000-х, ни оба Майдана не смогли «перезагрузить» корпоративную государственность. Бунты элит, агрессия РФ и кризис государственности стали составной частью уже третьей ре-эволюционной петли, которая ставит под угрозу существование Украины как государства и политической общности.

Но отложенная повестка социальной революции 1993-2014 лишь обостряется, и становится еще острее и актуальней.

Война на Донбассе, кризис легитимности корпоратократической власти и риски внутренних политических переворотов создают почву для новой революционной активности. А рост влияния и компетенции региональных элит на фон дискредитированной и погрязшей в коррупции центральной власти усиливают влияние и автономистские настроения региональных элит.

В Украине есть несколько социальных сил, которые еще на своих плечах держат в целостности внутренние общественные связи, - актив местного самоуправления, промышленный менеджмент и средний бизнес, и гуманитарный класс в широком смысле. Они противостоят корпоратократии и массе суб-пролетариев, рожденных революционными потрясениями и войной.

Национал-этатизм правящей корпоратократии, эгоизм региональных элит и хаос в среде партийно-политических элит – горючая смесь для конфликтов, способных окончательно разрушить ослабевшую государственность разобщенной украинской нации.
Новое солидарное общегражданское республиканское движение или новая ре-эволюционная петля с угрозой распада республики – историческая развилка Украины на ближайшие годы.
Приложение

Закон Украины от 9 апреля 2015 года №314-VIII«О правовом статусе чествования памяти борцов за независимость Украины в ХХ веке»

Указ Президента Украины от 24 сентября 2015 №555/2015 «О решении Совета национальной безопасности и обороны Украины от 2 сентября 2015 года «О новой редакции военной доктрины Украины»

Указ Президента Украины от 1 декабря 2016 года №534/2016 «О приоритетных мерах по укреплению национального единства и консолидации украинского общества, поддержке инициатив общественности в этих сферах» (идет речь о ведении национально-патриотической пропаганды в зоне конфликта)

Указ Президента Украины от 25 февраля 2017 года №47/2017 «О решении Совета национальной безопасности и обороны Украины от 29 декабря 2016 года «О Доктрине информационной безопасности Украины»

Указ Президента Украины 15 марта 2017 №62/2017 «О решении Совета национальной безопасности и обороны Украины от 15 марта 2017 года «О неотложных дополнительных мерах по противодействию гибридным угрозам национальной безопасности Украины» (о блокаде торговли с ОРДЛО)

Закон Украины от 23 мая 2017 года №2054-VIII «О внесении изменений в некоторые законы Украины относительно аудиовизуальных (электронных) средств массовой информации»

Закон Украины от 18 января 2018 года №2268-VIII "Об особенностях государственной политики по обеспечению государственного суверенитета Украины над временно оккупированными территориями в Донецкой и Луганской областях»

Указ Президента Украины от 2 февраля 2018 года №21/2018 «О решении Совета национальной безопасности и обороны Украины от 17 января 2018 года «О проекте Закона Украины «О национальной безопасности Украины» (внести закон о НАТО)
~
Підпишись на наш Telegram канал чи Viber, щоб нічого не пропустити
Сподобалась стаття? Допоможи нам стати кращими! Даний медіа проект - не коммерційний. Із Вашою допомогою Ми зможемо розвивати його ще швидше, а динаміка появи нових Мета-Тем та авторів тільки ще більш прискориться.
Ще з розділу цієї підтеми:
Made on
Tilda