Вынужденно перемещенные лица с юго-востока Украины,

гражданская солидарность и волонтерство
Ирина Кузнецова
социальный исследователь, научный сотрудник Школы географии Земли и наук об окружающей среде Университета Бирмингема (Великобритания).

Солидарность не предполагает, что наша борьба — одна и та же борьба, или что наша боль — одна и та же боль, или что мы разделяем одни и те же надежды на будущее. Солидарность подразумевает вовлеченность в общее дело и совместную работу, а также признание того, что, даже если наши переживания различны, а жизни и тела не схожи, то мы все равно существуем бок о бок, деля общую почву.
Сара Ахмед
Гражданское общество в Украине проявило высокую активность и быструю реакцию на вызовы, связанные с вынужденным переселением огромного количества людей из Донбасса. В условиях, когда политика украинских властей в отношении переселенцев оставалась негибкой, волонтеры и некоммерческие организации (НКО) сыграли важную роль в оказании им социальной поддержки. Гражданский активизм в Украине после 2014 года демонстрирует, насколько сильной может быть солидарность, не разделяющая граждан на «своих» и «чужих», а исходящая из общего чувства принадлежности к сообществу.

Когда без малого пять лет назад на юго-востоке Украины начинались военные действия и люди, спасаясь от боев, начали уезжать, кто на безопасные территории страны, а кто в Россию, почти никто из них не мог представить, что им, возможно, никогда не доведется увидеть собственного дома. «Мы тогда, в [20]14-м, над собой шутили: донецких легко можно будет узнать по шлепанцам на снегу. Многие уезжали так просто — переждать лето на море, не брали с собой теплых вещей, ничего», — говорил переселенец из Донецка, интервьюированный нами в Мариуполе в 2017 году. Люди в тот момент не предполагали, что десятки тысяч домов будут разрушены, а вернуться будет некуда или не к кому: война унесла более 10 тысяч жизней, из которых более трех тысяч составили гражданские лица. А сколько еще людей умерли в многочасовых очередях на блокпостах, поскольку здоровье такого просто не выдерживает, вообще никому не известно, хотя подобные факты фиксируются каждый месяц.

Говоря формальным языком, в Украине сейчас более полутора миллионов вынужденно переселенных лиц, и поэтому уже пятый год страна входит в десятку государств с наиболее высокой численностью этой категории граждан. Согласно данным Международного центра мониторинга внутреннего перемещения, из 65 миллионов вынужденно перемещенных лиц в мире 40 миллионов составляют внутренне перемещенные лица (ВПЛ). Если в отношении беженцев после принятия Женевской конвенции была сформирована как международная, так внутригосударственная политика, то в отношении ВПЛ до сих пор не существует документа, который мог бы послужить основой для последовательной и четкой работы с ними. Руководящие принципы по внутреннему перемещению, принятые ООН в 1998 году, исходят из того, что «перемещенные внутри страны лица пользуются, на основе полного равенства, теми же предусмотренными международным правом и национальным законодательством правами и свободами, которыми пользуются остальные лица в их стране». Однако, чтобы поддерживать права и свободы ВПЛ, необходимы соответствующая законодательная база и адекватные материальные ресурсы. Учитывая сложную экономическую ситуацию в Украине, разместить и обеспечить всем необходимым такое большое количество вынужденно перемещенных лиц было просто невозможно. Кроме того, как сами обыватели, покинувшие дома «на лето», так и чиновники, принимавшие решения, просто не могли исходить из того, что вооруженный конфликт затянется так надолго. По этой причине правительственное постановление о статусе внутренне перемещенных лиц появилось лишь в октябре 2014 года. С этого же времени началось формирование законодательства, касающегося различных категорий перемещенных лиц, определение для них ежемесячных выплат и так далее.

Один из респондентов, который после вынужденного переезда занялся общественной работой, рассказывает:
«Система помощи начала создаваться как таковая. [...] Сначала это были волонтеры. Просто люди с улицы. Какое-то время помогали органы власти. Я тогда уже был в Харькове. Как таковой регистрации не было. Помню, сам пришел в здание областной администрации. [...] Записали, что мы такие есть, мы с этим и ушли. В октябре 2014-го появляются постановления [Кабинета министров Украины] № 505 и № 509 про регистрацию внутренне перемещенных лиц и адресную помощь. Тогда начинается системная работа, уже выдавались справки. Потом появился учет со штампами миграционной службы. [...] Одно время были разночтения, кто этим будет заниматься. Сначала это "повесили" на Службу чрезвычайных ситуаций, потом на Министерство социальной политики. Сейчас это Министерство по временно оккупированным территориям и ВПЛ. Надо было определяться, кто конкретно будет заниматься этой проблематикой. [...] Но международные организации больше всего делают, международные и украинские волонтерские организации» (интервью, Мариуполь, 2017).
Стихийная помощь
Многие действующие на сегодня организации, оказывающие поддержку ВПЛ, были созданы в самом начале конфликта на основе стихийной помощи. Например, «Донбасс SOS» началась в 2014 году с «горячей линии», по которой оперативно координировалась помощь пострадавшим. На сегодня организация объединяет пять координаторов и около 40 волонтеров «горячей линии», а также сеть региональных волонтеров в Донецкой, Луганской и еще 14 областях Украины. Другая организация, «Станция "Харьков"», получила свое название благодаря специфике своей работы: именно на этой железнодорожной станции волонтеры встречали людей, бежавших из охваченных войной Донецкой и Луганской областей, помогали вещами, с поиском жилья, консультировали по всевозможным вопросам, которые могли появиться у семей, вынужденных стремительно покинуть дома на неопределенный срок. Только с июня по декабрь 2014-го «Станция "Харьков"» помогла найти жилье для 30 тысяч переселенцев. «Все деньги — от меценатов и небезразличных харьковчан, — сообщала местная пресса. — Власть не помогла ни деньгами, ни жильем для беженцев, ни организацией питания». Действительно, государственные органы социальной защиты не были готовы к столь массовой внутренней миграции и их роль в большинстве случаев ограничивалась подготовкой документации на получение пособий для отдельных категорий ВПЛ. На социальное сопровождение переселенцев у государства тогда не хватало ни ресурсов, ни технологий.

Важно отметить, что подъем взаимопомощи наблюдался не только на юго-востоке Украины, по соседству с зоной боев, но и в других областях. Вот свидетельство респондентки из числа ВПЛ, проживающей в одном из северных регионов:
«Приехала и узнала, что у нас тут санаторий, что здесь дети, 180 человек с Донецка. Причем некоторые дети там без бабушек. Я пошла в местную школу, познакомилась с руководством. И попросила, чтобы они кинули клич по всей школе, чтобы [предложили] нести, что у кого есть дома. [...] И постепенно стали все нести, нести, нести. [...] Все [мои] соседи видели, как доставляют ящики в подъезд и на этаж. Потом начали люди приходить, человек по 80 [в день]. А соседи говорят: секта какая-то» (интервью, север Украины, 2017).
В Мариуполе одна из респонденток объяснила, почему она вместе с другими волонтерами и сотрудниками НКО содействовала переезду и обустройству 1200 человек из района, который сама она покинула за несколько месяцев до начала войны:
«Я знаю, что у меня в доме, в моем подъезде живут, целая семья, приехали, у них двое деток, здороваемся со всеми, выходим вместе на улицу, встречаемся. Мы все можем оказаться в такой ситуации, мы все не знаем, что с нами будет завтра, поэтому и занялась этим. Как можно иначе? Просто ты человек, и все» (интервью, Мариуполь, 2017).
Очень скоро стихийные усилия были дополнены более упорядоченным содействием: Международная организация по миграции, Управление ООН по делам беженцев, Датский и Норвежский советы по делам беженцев, Общество Красного Креста, «Caritas» и ряд других международных структур начали мониторинг и адресную поддержку отдельных категорий украинских ВПЛ, зачастую через проекты местных НКО. Несмотря на хроническую нехватку ресурсов даже у международных акторов — в частности в 2017 году более 80% запросов на предоставление средств для гуманитарных нужд Украины так и не были профинансированы, — локальные организации в пределах возможного совершенствовали свою деятельность, опираясь как на собственные наработки, так и на навыки, полученные посредством тренингов и обмена опытом с иностранными партнерами. Благодаря вовлечению международных организаций, принесших в Украину более совершенные методики работы с вынужденными переселенцами, а также укрепляющимся ресурсным возможностям «третьего сектора», постепенно росло качество и расширялось разнообразие оказываемых услуг. Общественная реакция на различные проблемы, с которыми сталкивались ВПЛ, в итоге оказывалась все более оперативной и эффективной.

Опрос представителей 138 НКО в Украине, проведенный в рамках исследовательского проекта в 2018 году, показал, что наиболее часто в 2017—2018 годах вынужденно перемещенным лицам оказывались следующие услуги: консультирование по вопросам трудоустройства (81%), психологическая поддержка (79%), организация свободного времени (67%), содействие в возобновлении выплат пособий и пенсий (58% и 53%), помощь в поиске жилья (49%). По большей части НКО и волонтеры были вынуждены заниматься всесторонним кейс-менеджментом: как правило, обращающиеся за помощью люди были обременены целым комплексом проблем, которые не поддавались разрешению по отдельности. Например, утрата документов влечет за собой ограничения в поиске квартиры и в трудоустройстве, а многомесячная невыплата пенсий, особенно в ситуации одиноких пожилых граждан, чревата невозможностью оплачивать жилье.

Переселенцы и сообщества

Значительная часть ВПЛ, согласно мониторинговым исследованиям Международной организации по миграции, не планирует возвращения в места исхода. Так, по состоянию на весну 2018 года доля украинских граждан, которые выражают намерение вернуться на прежнее место жительства после окончания вооруженного конфликта, составляет всего 25%. Состояние неопределенности, сохраняющееся в Донецкой и Луганской областях, вынуждает ВПЛ стремиться к обретению стабильности на новых местах. Соответственно, начиная примерно с конца 2015 года, НКО и международные организации стали не только работать с непосредственными нуждами самих переселенцев и восстановлением причитающихся им выплат и документов, но и заниматься вопросами социального сплочения тех общин, в которые они вливаются.

При этом в сравнении с начальным периодом явно обозначились новые акценты. Как отмечает специалист одной из международных благотворительных организаций, если в 2014 году упор делался на приспособление приезжающих ВПЛ к среде и условиям принимающих их сообществ, то в настоящее время на первый план вышло побуждение самих этих сообществ более внимательно и чутко реагировать на особые потребности переселенцев:
«Сейчас мы придерживаемся курса на то, чтобы люди, которые пострадали от военных действий на востоке страны, рассматривались бы просто как члены нового комьюнити, но с особыми потребностями. В каждом сообществе есть люди, у которых имеются особые потребности — например граждане с ограниченными возможностями или находящиеся в сложной жизненной ситуации. Те, кого мы называем переселенцами, — тоже категория людей, испытывающих жизненные трудности. [...] Мы должны уходить от курса на какую-то особую "интеграцию". Ведь они граждане Украины, они интегрируются в собственной стране, они просто вынужденно переехали в другое место. Да, у них нет жилья или каких-то иных необходимых вещей, но тем не менее они не должны восприниматься как какая-то [чуждая] общность, которую нужно куда-то "интегрировать". [...] Это наши граждане» (интервью, Львов, 2018).
Именно в этом отношении, например, ведется работа в Львовском центре поддержки семей, куда обращаются семьи и ВПЛ, и местных жителей. Проведение совместных культурных мероприятий для переселенцев и представителей местных сообществ широко практикуется в Украине Управлением Верховного комиссара ООН по делам беженцев, которое сотрудничает с НКО, библиотеками и культурными центрами в Киеве, Одессе, Северодонецке, Кировоградской области и других местах. В Мариуполе идея сотрудничества принимающих сообществ и ВПЛ родилась из опыта активистки, которая сама переехала из Донбасса. Понимая, что люди, не сталкивавшиеся с войной, тоже испытывают немало повседневных забот, она старается налаживать взаимодействие исходя из общности кризисных ситуаций:
«Родственники, которые были у нас в Мариуполе, приняли наших родственников — но из того, как они общались, было видно, что они не понимают других, хоть и живут рядом. Наверное, как раз это подтолкнуло меня к тому, что нужно людей сводить, а точнее, перемешивать между собой, и тогда получится какой-то результат: они начнут понимать, что проблемы у нас общие, что живем в одной стране, что боевые действия касаются всех. Да, мы, приезжие, стали заложниками ситуации, кто-то остался вообще без жилья — но, даже имея здесь жилье, местные порой сталкиваются с проблемами похлеще наших: у некоторых, например, квартиры взяты в кредит, непонятно, как выкручиваться, а тут еще такая безработица пошла. [...] Это понемногу людей начало сближать, они как-то друг друга стали понимать» (интервью, Мариуполь, 2017).
Кстати, в Мариуполе городские власти ввели в оборот понятие «новые мариупольцы», которое звучит менее формально и более человечно, чем аббревиатура ВПЛ. «Когда нам говорили, что Мариуполь не сможет принять такого количества переселенцев, мы посмотрели на это под другим углом, — комментирует секретарь городского совета. — Для нас это новые мариупольцы, жители города, и мы не делаем разделения на своих и чужих». Именно в этом городе приступили к внедрению пилотного проекта по предоставлению жилья переселенцам, заимствованного у европейских партнеров. В его рамках к лету 2018 года более 60 семей медиков, педагогов и силовиков получили служебные квартиры. Семьи выбирались по балльной системе, учитывающей критерии уязвимости — например количество детей или наличие у кого-то из членов инвалидности. Как отмечают эксперты, переселенцы нередко становятся проводниками общественного диалога, в котором формируется взаимопонимание между теми, кто вынужденно покинул Донбасс, и принявшими их местными сообществами. Их активность вбирает в себя и общественную защиту прав ВПЛ и других граждан, и перемещение из Донбасса на новые места целых образовательных и культурных учреждений, и программы по установлению общественного диалога с общинами, проживающими на неподконтрольных территориях. При этом не раз подчеркивалось, что огромную роль в этой работе играют женщины.
Бесценный опыт социального сплочения
Майдан 2014 года стал тем рубежом, после которого среди украинцев началось формирование особого чувства солидарности — как на подконтрольных территориях, так и за их пределами. Для многих вынужденных переселенцев эта веха в буквальном смысле стала «точкой невозврата». Так, один из респондентов процитировал своего друга, который не собирается возвращаться в Донецк: «Я не могу ездить в одном троллейбусе с людьми, которые хотели меня убить!» (интервью, 2017). Участвовавший в опросе эксперт из Львова говорит: «У нас здесь есть какие-то моменты неприятия, скажем, языковые барьеры. На востоке этого нет, но у них очень остро стоит другой вопрос: где ты был в 2014 году? Для них это больная тема сейчас, но все-таки пытаются как-то жить вместе» (интервью, Львов, 2017). Отчасти к подобному разделению приводит и государственная политика в отношении ВПЛ: например у переселенцев нет права голосовать на местных выборах, и это, конечно, сказывается на их положении в локальных сообществах.

Самой серьезной проблемой остаются пенсии: чтобы получать украинскую пенсию, гражданам, проживающим на территории антитеррористической операции (АТО), необходимо стать ВПЛ. Переезд навсегда могут позволить себе далеко не все желающие, а кто-то по понятным причинам не хочет оставлять свое привычное место жительства. В связи с этим ежемесячно контрольно-пропускные пункты пересекают тысячи и тысячи пенсионеров, вынужденных зарегистрироваться как ВПЛ на подконтрольных украинскому правительству территориях и выезжающих туда для получения пенсий. Парадоксально, но из-за ошибок в верификации тысячи пенсионеров, мигрировавших из зоны АТО и постоянно проживающих на подконтрольных территориях, также зачастую сталкиваются с задержкой пенсионных выплат. Представители власти, публично рассуждающие о «пенсионном туризме», фактически делят граждан на «своих» и «чужих», косвенно обвиняя пенсионеров, проживающих «по ту сторону», в том, что те не покинули территорию АТО. Но, по справедливому замечанию Оксаны Михеевой, «оставаясь в парадигме "свой—чужой", мы идем по пути стигматизации, "отрезая" часть населения (в отдельных случаях вместе с территориями), лишая их права на успешное переживание собственной трагедии в украинском контексте и интеграцию в украинское общество».

Фактор языка и этничности, как показывают наше исследование и ежегодные опросы Международной организации по миграции и других институций, не играет существенной роли в социальном самочувствии переселенцев. По остроте вызываемых переживаний на первом месте у них стоит поиск жилья и работы. А когда респонденты, сравнивая, например, Львов и Донецк, говорят о разной «ментальности», то они в основном имеют в виду отличия в образе и темпах жизни: «Да, конечно, мы забаламутили болото, потому что мы пришли со своей энергией, начинаем заставлять их двигаться, а их это раздражает» (интервью, женщина, Львов, 2017). Другие же не испытывают пока чувства принадлежности к сообществу, потому что не успели найти себя на новом месте: «Не чувствуешь себя жителем этого города. Я была в разных городах, везде ощущаю себя чужим человеком. Приезжаю домой, там опять чужая — нахожусь между небом и землей» (фокус-группа, Чернигов, 2017).

Вместе с тем приобщение к работе общественных организаций, занимающихся поддержкой таких же переселенцев, помогло многим из наших респондентов ощутить принадлежность к новому сообществу. Одна из активисток рассказывает об этом так:
«Я люблю Шостку, мне нравится этот городок. Я себя здесь свободно чувствую, спокойно, нравится гулять по улицам. Я ранее не занималась никакой [общественной] деятельностью. А теперь по мере своих сил и по возможности готова помогать, принимать участие в развитии нашей организации в нашем городе. Мы пытаемся организовывать разные мероприятия, участвуем в выставках. [В результате] чувствую себя в Шостке как дома» (фокус-группа, Чернигов, 2017).
Другая молодая участница исследования даже отметила, что стала получать особое удовольствие от жизни именно после переезда. Девушка, прежде не вовлеченная в общественную работу, а теперь защищающая права ВПЛ, и в особенности пенсионеров, в судах, радуется каждой победе. Работая в НКО, она встречается с друзьями со всей Украины, отмечая, что никогда раньше не чувствовала такого «драйва». Еще один молодой человек, студент-переселенец, отказался от эмиграции именно из-за чувства солидарности, возникшего у него после 2014 года:
«Мы хотели переехать за границу, была такая мечта, мы хотели конкретно переехать в [называет город и страну], у нас там и знакомые появились, мы жили такой мечтой. [...] Затем я поступил [в ВУЗ] во Львов, состоялся Майдан, и, собственно, он изменил мои взгляды, я настолько зауважал Украину, украинский народ, что у меня и мысль о переезде отпала. [...] Я настолько проникся идеей строить Украину и делать ее лучше, что занялся волонтерством — у меня абсолютно нет желания покинуть страну» (интервью, Львов, 2017).
А резюмирует все сказанное участница одной из наших фокус-групп, тоже из числа ВПЛ:
«Вот, смотрите, в чем ценность этих событий: я считаю, что это бесценный опыт — народ поднялся. [...] И [поднялось] волонтерское движение, которое помогало переселенцам» (фокус-группа, Чернигов, 2017).
Опыт Колумбии, Шри-Ланки, Кипра и других стран показывает, что вынужденное переселение внутри страны надолго остается незаживающей раной. Призраки прошлого, навещающие разрушенные дома, и болезненные воспоминания о былой мирной жизни остаются со многими навсегда. Родственники и друзья, оставшиеся жить за «линией разграничения», тоже будут напоминать о существовании «до» и «после». Ограничение гражданских прав, непонимание со стороны властей и самое главное — полное отсутствие определенности в будущей судьбе неподконтрольных территорий были и остаются главными проблемами для вынужденных переселенцев в Украине. Вместе с тем подъем гражданской активности и кампания общественной поддержки вынужденно перемещенных лиц свидетельствуют о формировании новой социальной сплоченности. Причем это уже не стихийный порыв: речь идет о более устойчивой форме солидарности, реализующей себя на протяжении нескольких лет. Хочется надеяться, что этот опыт окажется прочнее всех перемен, происходящих на политической арене современной Украины.
Підпишись на наш Telegram канал чи Viber, щоб нічого не пропустити
~
Джерело
Неприкосновенный запас » №123, 2019.: стр. 33—42
Сподобалась стаття? Допоможи нам стати кращими. Даний медіа проект - не коммерційний. Із Вашою допомогою Ми зможемо розвивати його ще швидше, а динаміка появи нових Мета-Тем та авторів тільки ще більш прискориться. Help us and Donate!
Made on
Tilda