© 2019 Strategic Group.Media
ПОСЛЕ БРЕКЗИТА: К ОБНОВЛЕНИЮ ГЛОБАЛЬНОЙ РОЛИ БРИТАНИИ
Брекзит явился во многом следствием того, что Соединенному Королевству не удалось развернуть интеграционный процесс на континенте в направлении, которое лучше соответствовало бы его собственным предпочтениям. Для Британии переоценка своей глобальной роли теперь составляет экзистенциальную проблему. При этом в обозримой перспективе заметное расхождение между британским и европейским внешнеполитическими курсами выглядит неизбежным. Методология интерпретивиз- ма использована в статье, чтобы выявить внешнеполитические смыслы, которые формируются в рассуждениях правящего класса страны о Глобальной Британии, Англосфере и Индо-Пацифике.
Британия, одна из крупнейших экономик мира, стоит на пятой позиции по объему военных расходов и принадлежит к числу крупнейших доноров на цели международного развития. Это ядерная держава, постоянный член Совета Безопасности ООН и множества других международных организаций. Лондонский Сити является глобальным финансовым центром. Собственные университеты мирового уровня, крупнейшие британские неправительственные организации и культурное влияние, транслируемое британскими фильмами, телевидением, музыкой, литературой и спортивными соревнованиями, обеспечивают ее мягкой силой, превосходящей по воздействию экономическое влияние страны. Лондон привык опираться на многочисленные транснациональные сети для умножения национальной мощи, балансируя между Европой, США и другими партнерами. Но теперь прежней модели балансирования пришел конец, а место Лондона за международным переговорным столом оказалось в ряду держав среднего ранга. Такой результат стал следствием выбора британского политического класса.
После Второй мировой войны международная политика Британии имела три опоры-окружности, под которыми подразумевались трансатлатический союз, европейская экономическая интеграция (страна присоединилась к Общему рынку в 1973 г.) и Содружество наций. Сейчас Лондон отказался от одной из опор, которая за прошедшие годы стала ключевой. Британские переговорщики с Евросоюзом в 2019—2020 гг. отстаивали национальный суверенитет с нарастающей настойчивостью перед лицом Брюсселя, отпустившего Британию в свободное плавание с очевидной неохотой и на весьма жестких и невыгодных условиях. Добившись своего, Лондон, судя по его внешнеполитическим шагам и по содержанию дискуссий вокруг расплывчатой, если не авантюрной идеи Глобальной Британии [1], сохраняет по поводу собственного будущего в неспокойном мире достаточно высокую меру оптимизма.
После Второй мировой войны международная политика Британии имела три опоры-окружности, под которыми подразумевались трансатлатический союз, европейская экономическая интеграция (страна присоединилась к Общему рынку в 1973 г.) и Содружество наций. Сейчас Лондон отказался от одной из опор, которая за прошедшие годы стала ключевой. Британские переговорщики с Евросоюзом в 2019—2020 гг. отстаивали национальный суверенитет с нарастающей настойчивостью перед лицом Брюсселя, отпустившего Британию в свободное плавание с очевидной неохотой и на весьма жестких и невыгодных условиях. Добившись своего, Лондон, судя по его внешнеполитическим шагам и по содержанию дискуссий вокруг расплывчатой, если не авантюрной идеи Глобальной Британии [1], сохраняет по поводу собственного будущего в неспокойном мире достаточно высокую меру оптимизма.
МЕТОДОЛОГИЯ
По видимости, иррациональный характер произошедшего побуждает искать объяснения в том числе в интерпретивистском ключе. Хотелось бы прояснить, во что верят политические акторы и какое значение для них имеют их собственные действия в свете того исторического наследия, которое стоит у них за спиной. Мы будем исходить из того, что традиция не предопределяет полностью конкретных действий правящего класса, но может сообщать политическим агентам способность к установлению контекста этих действий. Такой подход высвечивает произвольность, вариабельность и спорность нарративов (повествований) и экспертизы, которыми руководствуются лица, принимающие политические решения [2, 3]. Интерпретивист, если, как в данном случае, он(а) придерживается абдуктивной логики исследования (направленной на поиск в процессе логического рассуждения наиболее правдоподобных в эмпирическом плане объяснительных гипотез) [4], должен поставить в центр изучения наблюдаемой им реальности дискурсивные практики производств действующими лицами смыслов происходящего1. Таким образом, избранный в данной статье метод нацелен на выяснение из текстов, выступлений, высказываний того, как такие практики сочетаются, будучи взаимосвязанными актами интерпретации действий и намерений [6, р. 1].
Господствующие поныне в политологии концепции, будь то реалистские или конструктивистские, при всех различиях между ними объясняют международное поведение влиянием структурных факторов (к числу структуралистских относится и весьма популярный у экспертов идентитарный подход). При этом звучащие со всех сторон утверждения, будто Лондон ошибся в своем выборе, на самом деле не приближают нас к пониманию, почему такой выбор (или такая ошибка) был(а) сделан(а), а Лондон продолжает в нем упорствовать: почему Британия на наших глазах в буквальном смысле вырвалась из Евросоюза, пренебрегая очевидными экономическими издержками?
Необходимо оговориться, что для британского правительства понятие национального интереса означает прежде всего интерес внутриполитический. Именно внутриполитические процессы, спровоцированные европеизацией при неоднозначных последствиях участия в региональной интеграции, во многом предопределили этот исход. Между тем сам по себе Брекзит — это, в сущности, вопрос внешнеполитический и даже геополитический. Таким образом, рассуждая о выходе Британии из Евросоюза, нам важно видеть соотношение геополитики и политики внутренней.
С точки зрения интерпретивизма реальность не существует в отрыве от ее осознания конкретными людьми, которым у наблюдателя нет оснований отказать в способности мыслить свободно и рационально. Интерпретивист требует от результатов исследования достоверности, но готов несколько пожертвовать точностью в пользу описа- тельности. Важнее в данном случае существенная мера эмпатии, позволяющая приблизиться к пониманию британцами исторического и культурного контекста, в котором оформляется новый этап во внешней политике страны. Поэтому рассуждения британских политиков и экспертов о Глобальной Британии, Англосфере и Индо-Пацифи- ке рассмотрены здесь не как прямые констатации намерений, а как реперные знаки актуальной модификации консервативным правительством в Лондоне более традиционных национальных политических смыслов, направленных на поддержку современной международной субъектности нации.
Правительство страны заговорило о Глобальной Британии после референдума 2016 г. По утверждению премьер-министра Терезы Мэй, эти два слова выразили "наше оптимистичное видение будущего Британии после Брекзита" [7]. Для сторонников выхода речь шла о "возвращении контроля над нашими границами, законами и деньгами" [8]. За этим аргументом просматривались два ключевых допущения: что мир за пределами Евросоюза не так уж страшен и опасен для Британии, несмотря на переживаемые человечеством глобальные потрясения, и что Лондон способен действовать в этом мире самостоятельно, если и когда того пожелает.
Господствующие поныне в политологии концепции, будь то реалистские или конструктивистские, при всех различиях между ними объясняют международное поведение влиянием структурных факторов (к числу структуралистских относится и весьма популярный у экспертов идентитарный подход). При этом звучащие со всех сторон утверждения, будто Лондон ошибся в своем выборе, на самом деле не приближают нас к пониманию, почему такой выбор (или такая ошибка) был(а) сделан(а), а Лондон продолжает в нем упорствовать: почему Британия на наших глазах в буквальном смысле вырвалась из Евросоюза, пренебрегая очевидными экономическими издержками?
Необходимо оговориться, что для британского правительства понятие национального интереса означает прежде всего интерес внутриполитический. Именно внутриполитические процессы, спровоцированные европеизацией при неоднозначных последствиях участия в региональной интеграции, во многом предопределили этот исход. Между тем сам по себе Брекзит — это, в сущности, вопрос внешнеполитический и даже геополитический. Таким образом, рассуждая о выходе Британии из Евросоюза, нам важно видеть соотношение геополитики и политики внутренней.
С точки зрения интерпретивизма реальность не существует в отрыве от ее осознания конкретными людьми, которым у наблюдателя нет оснований отказать в способности мыслить свободно и рационально. Интерпретивист требует от результатов исследования достоверности, но готов несколько пожертвовать точностью в пользу описа- тельности. Важнее в данном случае существенная мера эмпатии, позволяющая приблизиться к пониманию британцами исторического и культурного контекста, в котором оформляется новый этап во внешней политике страны. Поэтому рассуждения британских политиков и экспертов о Глобальной Британии, Англосфере и Индо-Пацифи- ке рассмотрены здесь не как прямые констатации намерений, а как реперные знаки актуальной модификации консервативным правительством в Лондоне более традиционных национальных политических смыслов, направленных на поддержку современной международной субъектности нации.
Правительство страны заговорило о Глобальной Британии после референдума 2016 г. По утверждению премьер-министра Терезы Мэй, эти два слова выразили "наше оптимистичное видение будущего Британии после Брекзита" [7]. Для сторонников выхода речь шла о "возвращении контроля над нашими границами, законами и деньгами" [8]. За этим аргументом просматривались два ключевых допущения: что мир за пределами Евросоюза не так уж страшен и опасен для Британии, несмотря на переживаемые человечеством глобальные потрясения, и что Лондон способен действовать в этом мире самостоятельно, если и когда того пожелает.
ЕВРОПА
Настойчивое употребление фразы "Глобальная Британия" призвано подчеркнуть серьезность разворота Лондона к остальному миру и прочь от Евросоюза. ЕС предстает при этом чем-то вроде запертой клетки, из которой ему удалось вырваться [9]. Ссора по поводу статуса дипломатической миссии Евросоюза в Лондоне и решение Европейской комиссии, впоследствии отозванное, запустить ст. 16 Североирландского протокола обнаруживают неустойчивость новых британоевропейских отношений. Важным символом британского дистанцирования от интегрированной Европы стал отказ Лондона от дальнейшего участия в масштабной европейской программе по обмену студентами и преподавателями Erasmus. Правительство заместило ее более скромной национальной схемой — Turing scheme. По заявлению министра образования Гэвина Уильямсона, "тем самым мы укрепим наши связи с партнерами по всему миру" [10], отказавшись от преимущественной ориентации на Европу.
Между тем благосостояние Британии сильно зависит от внешней торговли. Экспорт и импорт товаров и услуг составляют примерно по 30% британского ВВП, а на торговлю со странами ЕС сейчас приходится 49% всего товарооборота (данный показатель, впрочем, ранее уже проявил тенденцию к снижению). При этом отношение Лондона к углублению региональной интеграции на протяжении почти 50 лет членства Соединенного Королевства в ЕС оставалось скептическим, а обе ведущие национальные политические партии (лейбористов и консерваторов) в период, предшествующий Брекзиту, буквально раздирало на части от внутренних распрей по поводу определения дальнейших отношений с Европой.
Допустимо предположить, что Брекзит был спровоцирован более или менее трезвым пониманием со стороны британского правящего класса, что далее противостоять изнутри наступательному развитию региональной интеграции Британии не хватит сил и возможностей. Что в Евросоюзе, наконец, как уже явно показывал опыт 2010-х годов, ее впредь может ожидать судьба некоего необязательного, вечного недовольного оппонента, чье, к тому же полное противоречий, мнение больше не будет иметь для Брюсселя особого веса в определении магистральной линии интеграции [11, рр. 622-650].
С одной стороны, Брекзит продемонстрировал не столько обратимость европейского интеграционного процесса вспять, сколько неимоверные политические трудности, сопряженные с попыткой вырваться из затягивающего интеграционного "водоворота", предпринятой ради сохранения своей автономии. Заметим: трудности почти непреодолимые даже для такой нерядовой страны, как Британия. Впрочем, обретя искомую автономию, Лондон теперь вряд ли ею воспользуется в полной мере. По условиям достигнутого с Брюсселем соглашения о "разводе" Северная Ирландия будет продолжать придерживаться европейских правил в торговле товарами, в какой-то мере привязывая и Британию к континенту. В области экологической политики или мер борьбы с уклонением от уплаты налогов Лондон тоже вряд ли сильно отойдет от европейских порядков.
С другой стороны, все годы пребывания в ЕС страна претерпевала интенсивную европеизацию различных сторон своей политической и общественной жизни. Многие ценности и принципы Лондон вполне разделяет с европейскими партнерами, отдалившись от них, а потому британское общество остается болезненно расколотым в отношении произведенного правительством "анти- европейского разворота", что побуждает власть демонстративно утрировать его (пусть хрупкую) необратимость.
Предыдущий разворот — к Европе — случился в британской внешней политике в 1960-е годы, когда Британия вынужденно уступила США свое место "к Востоку от Суэца" [12]. В 1973 г. страна вошла в Европейское экономическое сообщество, но затем она демонстрировала нежелание двигаться ко "все более тесному" европейскому экономическому и политическому союзу, не приняв ни одну из последующих крупнейших европейских интеграционных инициатив. Шаги по направлению к банковскому и фискальному союзам, а также наднациональную власть Суда ЕС Лондон расценивал как угрожающие британскому суверенитету.
Недоверие к планам более глубокой интеграции можно объяснить сочетанием разных факторов, будь то островная ментальность или история Британской империи. Но важнейшим среди них оказалась именно приверженность суверенитету. Как было подмечено ведущими британскими экспертами, в период членства заботы о национальном и парламентском суверенитете взаимно усиливали друг друга "в институциональном и культурнонормативном взаимодействии между британской политикой и Европейским союзом" [13, р. 259]. Они отражали беспокойство о том, что в квазису- веренной системе Евросоюза правила демократии слишком усложнены и даже размыты. Вопросам суверенитета британская сторона подчеркнуто отдавала предпочтение и в 2020 г. при переговорах с ЕС о торговом соглашении [14].
В 2020 г. Лондон самоустранился от обсуждения намерений ЕС по созданию оборонного союза. Он отказался от участия в европейских миссиях в третьих странах, и ранее не вызывавших у британцев особого энтузиазма [15], и остался вне постоянного структурированного сотрудничества (Permanent Structured Cooperation, PESCO). Причина отказа и подобной незаинтересованности в целом понятна. По сути, Британии, самой сильной в военном отношении западноевропейской стране, была предложена стандартная форма консультаций Евросоюза с третьими странами, исключающая влияние на принимаемые членами объединения решения. Тем не менее мы видим резкую перемену в сравнении с тем курсом, которого официально придерживалась Т. Мэй. Согласованная с Евросоюзом в период ее премьерства Политическая декларация (ноябрь 2018 г.) содержала обещание провести переговоры по установлению глубокого сотрудничества, не исключающего британского участия в будущих военных миссиях под эгидой ЕС [16].
В данной области Лондон намерен сочетать двусторонние связи с отдельными государствами — членами ЕС, которые обычно солируют в дипломатических делах (начиная с Франции), и сотрудничество ad hoc с европейскими институтами — там, где это окажется полезным. Но он не собирается брать на себя долговременные договорные обязательства. В таких вопросах, как ядерная сделка с Ираном, антироссийские санкции, поддержка Украины и борьба с терроризмом, Брюссель и Лондон, скорее всего, останутся в тесной связке. Но в таких стратегических вопросах, как ответ на растущее влияние Китая и будущее трансатлантических связей, их позиции могут отныне разойтись более заметно. По мнению Соединенного Королевства, его нынешние интересы принципиально отличаются от интересов тех третьих стран, которые ищут более тесных связей с Евросоюзом — таких как кандидаты и потенциальные кандидаты на членство. Королевство намерено, напротив, подчеркивать свою вновь обретенную независимость. Специалисты не исключают, что это расхождение негативно отразится на взаимодействии ЕС и Британии и в санкционной политике [17, р. 105].
В сфере внутренней безопасности ключевым вопросом как для Евросоюза, так и для Британии остается обмен данными. Однако соглашение 2019 г. о выходе из Европейского союза отразило нежелание Лондона подчиняться надзору со стороны Суда ЕС по вопросам фундаментальных прав и защиты персональных данных. Британия не связана более Хартией Евросоюза по фундаментальным правам, что составляет существенное препятствие для их будущих договоренностей касательно трансграничного полицейского сотрудничества и транснациональных уголовных расследований. Поэтому Лондон вынужден снижать уровень своего взаимодействия с ЕС в установлении общих стандартов и проведении трансграничных полицейских операций, но не собирается отказываться от него полностью.
Между тем благосостояние Британии сильно зависит от внешней торговли. Экспорт и импорт товаров и услуг составляют примерно по 30% британского ВВП, а на торговлю со странами ЕС сейчас приходится 49% всего товарооборота (данный показатель, впрочем, ранее уже проявил тенденцию к снижению). При этом отношение Лондона к углублению региональной интеграции на протяжении почти 50 лет членства Соединенного Королевства в ЕС оставалось скептическим, а обе ведущие национальные политические партии (лейбористов и консерваторов) в период, предшествующий Брекзиту, буквально раздирало на части от внутренних распрей по поводу определения дальнейших отношений с Европой.
Допустимо предположить, что Брекзит был спровоцирован более или менее трезвым пониманием со стороны британского правящего класса, что далее противостоять изнутри наступательному развитию региональной интеграции Британии не хватит сил и возможностей. Что в Евросоюзе, наконец, как уже явно показывал опыт 2010-х годов, ее впредь может ожидать судьба некоего необязательного, вечного недовольного оппонента, чье, к тому же полное противоречий, мнение больше не будет иметь для Брюсселя особого веса в определении магистральной линии интеграции [11, рр. 622-650].
С одной стороны, Брекзит продемонстрировал не столько обратимость европейского интеграционного процесса вспять, сколько неимоверные политические трудности, сопряженные с попыткой вырваться из затягивающего интеграционного "водоворота", предпринятой ради сохранения своей автономии. Заметим: трудности почти непреодолимые даже для такой нерядовой страны, как Британия. Впрочем, обретя искомую автономию, Лондон теперь вряд ли ею воспользуется в полной мере. По условиям достигнутого с Брюсселем соглашения о "разводе" Северная Ирландия будет продолжать придерживаться европейских правил в торговле товарами, в какой-то мере привязывая и Британию к континенту. В области экологической политики или мер борьбы с уклонением от уплаты налогов Лондон тоже вряд ли сильно отойдет от европейских порядков.
С другой стороны, все годы пребывания в ЕС страна претерпевала интенсивную европеизацию различных сторон своей политической и общественной жизни. Многие ценности и принципы Лондон вполне разделяет с европейскими партнерами, отдалившись от них, а потому британское общество остается болезненно расколотым в отношении произведенного правительством "анти- европейского разворота", что побуждает власть демонстративно утрировать его (пусть хрупкую) необратимость.
Предыдущий разворот — к Европе — случился в британской внешней политике в 1960-е годы, когда Британия вынужденно уступила США свое место "к Востоку от Суэца" [12]. В 1973 г. страна вошла в Европейское экономическое сообщество, но затем она демонстрировала нежелание двигаться ко "все более тесному" европейскому экономическому и политическому союзу, не приняв ни одну из последующих крупнейших европейских интеграционных инициатив. Шаги по направлению к банковскому и фискальному союзам, а также наднациональную власть Суда ЕС Лондон расценивал как угрожающие британскому суверенитету.
Недоверие к планам более глубокой интеграции можно объяснить сочетанием разных факторов, будь то островная ментальность или история Британской империи. Но важнейшим среди них оказалась именно приверженность суверенитету. Как было подмечено ведущими британскими экспертами, в период членства заботы о национальном и парламентском суверенитете взаимно усиливали друг друга "в институциональном и культурнонормативном взаимодействии между британской политикой и Европейским союзом" [13, р. 259]. Они отражали беспокойство о том, что в квазису- веренной системе Евросоюза правила демократии слишком усложнены и даже размыты. Вопросам суверенитета британская сторона подчеркнуто отдавала предпочтение и в 2020 г. при переговорах с ЕС о торговом соглашении [14].
В 2020 г. Лондон самоустранился от обсуждения намерений ЕС по созданию оборонного союза. Он отказался от участия в европейских миссиях в третьих странах, и ранее не вызывавших у британцев особого энтузиазма [15], и остался вне постоянного структурированного сотрудничества (Permanent Structured Cooperation, PESCO). Причина отказа и подобной незаинтересованности в целом понятна. По сути, Британии, самой сильной в военном отношении западноевропейской стране, была предложена стандартная форма консультаций Евросоюза с третьими странами, исключающая влияние на принимаемые членами объединения решения. Тем не менее мы видим резкую перемену в сравнении с тем курсом, которого официально придерживалась Т. Мэй. Согласованная с Евросоюзом в период ее премьерства Политическая декларация (ноябрь 2018 г.) содержала обещание провести переговоры по установлению глубокого сотрудничества, не исключающего британского участия в будущих военных миссиях под эгидой ЕС [16].
В данной области Лондон намерен сочетать двусторонние связи с отдельными государствами — членами ЕС, которые обычно солируют в дипломатических делах (начиная с Франции), и сотрудничество ad hoc с европейскими институтами — там, где это окажется полезным. Но он не собирается брать на себя долговременные договорные обязательства. В таких вопросах, как ядерная сделка с Ираном, антироссийские санкции, поддержка Украины и борьба с терроризмом, Брюссель и Лондон, скорее всего, останутся в тесной связке. Но в таких стратегических вопросах, как ответ на растущее влияние Китая и будущее трансатлантических связей, их позиции могут отныне разойтись более заметно. По мнению Соединенного Королевства, его нынешние интересы принципиально отличаются от интересов тех третьих стран, которые ищут более тесных связей с Евросоюзом — таких как кандидаты и потенциальные кандидаты на членство. Королевство намерено, напротив, подчеркивать свою вновь обретенную независимость. Специалисты не исключают, что это расхождение негативно отразится на взаимодействии ЕС и Британии и в санкционной политике [17, р. 105].
В сфере внутренней безопасности ключевым вопросом как для Евросоюза, так и для Британии остается обмен данными. Однако соглашение 2019 г. о выходе из Европейского союза отразило нежелание Лондона подчиняться надзору со стороны Суда ЕС по вопросам фундаментальных прав и защиты персональных данных. Британия не связана более Хартией Евросоюза по фундаментальным правам, что составляет существенное препятствие для их будущих договоренностей касательно трансграничного полицейского сотрудничества и транснациональных уголовных расследований. Поэтому Лондон вынужден снижать уровень своего взаимодействия с ЕС в установлении общих стандартов и проведении трансграничных полицейских операций, но не собирается отказываться от него полностью.
Британия, выйдя из Евросоюза, сначала предложила учредить в Лондоне представительство ЕС со статусом ниже, чем у полноценных дипломатических миссий, на том основании, что Евросоюз не является государством, но затем пошла на попятную. Брюссель, который в 142 государствах мира имеет посольства с полноценным "государственным" статусом, болезненно воспринял такой демарш как крайне недружественный.
29 января 2021 г. Брюссель (воспользовавшись ст. 16) в одностороннем порядке ввел пограничный контроль между Ирландией и Северной Ирландией под предлогом предотвращения несанкционированного экспорта в Соединенное Королевство вакцин против COVID-19, но после волны критики в свой адрес быстро отменил это решение.
МНОГОСТОРОННОСТЬ И МЯГКАЯ СИЛА
Идея Глобальной Британии — это приглашение к размышлению о том, куда теперь стремиться стране как "освобожденному" международному актору с имперскими корнями. Вне правительства повествование о ней с готовностью подхватили влиятельные аналитические центры, позиционирующиеся в правой части политического спектра, такие как Общество Генри Джексона, противопоставив его безрадостному нарративу оппонентов правительства о неизбежном экономическом и политическом упадке Британии после Брекзита. В их рассказе Британия отличается от Евросоюза в лучшую сторону — она уподоблена светочу терпимости и свободы торговли на фоне мрачного континентального протекционизма и засилья бюрократии, а укрепление британского глобального влияния и широкомасштабное сотрудничество с европейскими союзниками предстают как взаимно исключающие друг друга.
В обсуждениях Глобальной Британии и в новой концепции внешней и оборонной политики, в частности, Соединенное Королевство предстает силой добра, опирающейся на ценности демократии, права человека, международное верховенство права и принципы либеральной экономики, которая будет лидером в мире по таким значимым, глобальным вопросам, как противодействие изменению климата [18].
В предвыборном манифесте Консервативной партии в 2019 г. о перспективе сотрудничества с Евросоюзом в области внешней политики, безопасности и обороны не сказано ничего. Но не были забыты иные многосторонние структуры, которые "нас берегут": НАТО, Совет Безопасности ООН, разведывательный альянс "Пять глаз", G20, G7, Всемирная торговая организация (ВТО) [19, р. 51], а также Всемирная организация здравоохранения (ВОЗ). Как известно, в июне 2021 г. Британия приняла саммит G7 и (в партнерстве с правительством Италии) готовится провести на своей территории в ноябре текущего года 26-ю Конференцию сторон Рамочной конвенции ООН об изменении климата (СОР-26). На саммите G7 Британия предполагала оформить на постоянной основе D10 — союз десяти либеральных демократий (стран G7, Австралии, Индии и Южной Кореи), главным образом для противостояния технологическому вызову со стороны авторитарного Китая. Основной темой экологической конференции в Глазго, по мысли Лондона, станет развитие основанных на научных достижениях технологий борьбы с изменениями климата и уменьшения его негативных последствий.
До сих пор важным элементом британской мягкой силы является помощь международному развитию. В качестве руководящего принципа было принято сокращение масштабов нищеты в мире. Теперь Британия (по крайней мере, временно, если верить правительственным обещаниям) сократила свою помощь развитию (с 0.7 до 0.5% от ВНД). Это решение последовало в сочетании со слиянием Департамента по международному развитию (ДМР) с Форин-офисом (Foreign Office) в сентябре 2020 г. Утрата ДМР самостоятельного статуса, полученного в 1997 г. при лейбористском правительстве Тони Блэра, вызвала критику в стране. За его "возвращением" в МИД может стоять разочарование правых консерваторов попытками прежних правительств "реанимировать" Содружество, слишком разношерстное, чтобы служить надежной отдельной опорой британской внешней политики. Они утверждают при этом, что проведение в результате двух параллельных внешних политик современной Британии просто не по силам.
Наряду с желанием сэкономить, просматривается намерение усилить европейское направление самостоятельной политики Британии. Выступая в Палате общин летом 2020 г., Борис Джонсон задался вопросом, почему Замбия получает такой же объем помощи от Лондона, как и Украина, а Танзания — десятикратно больше, чем страны Балканского региона [21], усомнившись в разумности критериев ее распределения. Перед лицом "агрессивной" России Лондон выделяет поддержку стран европейского соседства как один из своих обновленных международных приоритетов, которому ранее не уделялось достаточно внимания, в силу чего "пальма первенства" на этом фланге оказалась упущена в пользу Берлина и Парижа.
Переговоры о выходе из ЕС не обошлись без ущерба для международной репутации Британии и даже породили сомнения в прочности защиты фундаментальных прав в самом Королевстве [22, рр. 13-14]. Чтобы убедить либеральное транснациональное сообщество в своей надежности как партнера, Лондону тем более важно демонстрировать приверженность защите прав человека за рубежом. Вспомним, что Британия играла очень большую роль в формировании санкционной политики Евросоюза. Дополнительный материальный вес его позиции в этом плане придавал мощный национальный финансовый сектор. В период членства страны в Евросоюзе британская политика санкций опиралась на Акт о европейских сообщества 1972 г. Но уже в преддверии Брекзита появился новый Акт (Sanctions and Anti-Money Laundering Act 2018). Он дал Британии правовую основу для самостоятельных действий. Министр иностранных дел Доминик Рааб обнародовал в июле 2020 г. первый национальный санкционный список, куда на основе нового акта были включены 49 лиц из России, Саудовской Аравии, Мьянмы и Северной Кореи.
В обсуждениях Глобальной Британии и в новой концепции внешней и оборонной политики, в частности, Соединенное Королевство предстает силой добра, опирающейся на ценности демократии, права человека, международное верховенство права и принципы либеральной экономики, которая будет лидером в мире по таким значимым, глобальным вопросам, как противодействие изменению климата [18].
В предвыборном манифесте Консервативной партии в 2019 г. о перспективе сотрудничества с Евросоюзом в области внешней политики, безопасности и обороны не сказано ничего. Но не были забыты иные многосторонние структуры, которые "нас берегут": НАТО, Совет Безопасности ООН, разведывательный альянс "Пять глаз", G20, G7, Всемирная торговая организация (ВТО) [19, р. 51], а также Всемирная организация здравоохранения (ВОЗ). Как известно, в июне 2021 г. Британия приняла саммит G7 и (в партнерстве с правительством Италии) готовится провести на своей территории в ноябре текущего года 26-ю Конференцию сторон Рамочной конвенции ООН об изменении климата (СОР-26). На саммите G7 Британия предполагала оформить на постоянной основе D10 — союз десяти либеральных демократий (стран G7, Австралии, Индии и Южной Кореи), главным образом для противостояния технологическому вызову со стороны авторитарного Китая. Основной темой экологической конференции в Глазго, по мысли Лондона, станет развитие основанных на научных достижениях технологий борьбы с изменениями климата и уменьшения его негативных последствий.
До сих пор важным элементом британской мягкой силы является помощь международному развитию. В качестве руководящего принципа было принято сокращение масштабов нищеты в мире. Теперь Британия (по крайней мере, временно, если верить правительственным обещаниям) сократила свою помощь развитию (с 0.7 до 0.5% от ВНД). Это решение последовало в сочетании со слиянием Департамента по международному развитию (ДМР) с Форин-офисом (Foreign Office) в сентябре 2020 г. Утрата ДМР самостоятельного статуса, полученного в 1997 г. при лейбористском правительстве Тони Блэра, вызвала критику в стране. За его "возвращением" в МИД может стоять разочарование правых консерваторов попытками прежних правительств "реанимировать" Содружество, слишком разношерстное, чтобы служить надежной отдельной опорой британской внешней политики. Они утверждают при этом, что проведение в результате двух параллельных внешних политик современной Британии просто не по силам.
Наряду с желанием сэкономить, просматривается намерение усилить европейское направление самостоятельной политики Британии. Выступая в Палате общин летом 2020 г., Борис Джонсон задался вопросом, почему Замбия получает такой же объем помощи от Лондона, как и Украина, а Танзания — десятикратно больше, чем страны Балканского региона [21], усомнившись в разумности критериев ее распределения. Перед лицом "агрессивной" России Лондон выделяет поддержку стран европейского соседства как один из своих обновленных международных приоритетов, которому ранее не уделялось достаточно внимания, в силу чего "пальма первенства" на этом фланге оказалась упущена в пользу Берлина и Парижа.
Переговоры о выходе из ЕС не обошлись без ущерба для международной репутации Британии и даже породили сомнения в прочности защиты фундаментальных прав в самом Королевстве [22, рр. 13-14]. Чтобы убедить либеральное транснациональное сообщество в своей надежности как партнера, Лондону тем более важно демонстрировать приверженность защите прав человека за рубежом. Вспомним, что Британия играла очень большую роль в формировании санкционной политики Евросоюза. Дополнительный материальный вес его позиции в этом плане придавал мощный национальный финансовый сектор. В период членства страны в Евросоюзе британская политика санкций опиралась на Акт о европейских сообщества 1972 г. Но уже в преддверии Брекзита появился новый Акт (Sanctions and Anti-Money Laundering Act 2018). Он дал Британии правовую основу для самостоятельных действий. Министр иностранных дел Доминик Рааб обнародовал в июле 2020 г. первый национальный санкционный список, куда на основе нового акта были включены 49 лиц из России, Саудовской Аравии, Мьянмы и Северной Кореи.
Указанные три страны плюс Южная Африка получили приглашение на июньский саммит G7 2021 г. по инициативе британского премьер-министра Джонсона, но планы Лондона по расширению этого объединения оказались в результате отложены на неопределенное время, главным образом потому, что крупные страны Евросоюза предпочитают сохранять менее задиристый тон в отношении Пекина.
МНОГОСТОРОННОСТЬ И МЯГКАЯ СИЛА
Лондон настойчиво демонстрирует готовность содействовать новой американской администрации в восстановлении трансатлантического альянса. Разочарование президента США Джозефа Найдена решениями Брюсселя, который занял более самостоятельную позицию в отношении Пекина, неожиданно помогло правительству Джонсона быстрее нащупать контакты с демократами в Вашингтоне, расценившими Брекзит как историческую ошибку.
Возможность заключения двустороннего американо-британского торгового соглашения в обозримой перспективе более не просматривается и даже, по здравому размышлению, не слишком привлекает Лондон. В то же время с нынешней американской администрацией в Королевстве связывают надежды на возобновление с ее стороны поддержки НАТО, ВОЗ и ВТО. У Лондона и Вашингтона немало вероятных точек соприкосновения: жесткая линия в отношении РФ, возрождение иранской ядерной сделки, борьба с нарушениями прав человека не только в Китае, но и по всему миру, новые целевые показатели в сокращении углеродосодержащих выбросов.
Возврата к глобальному интервенционизму Соединенных Штатов никто не ожидает. С тем большим энтузиазмом британские консерваторы готовы обсуждать воображаемое сообщество ан- глофонов (носителей английского языка), называемое Англосферой. Это наименование для совокупности государств (прежде всего Австралии, Канады, Новой Зеландии и Британии — стран CANZUK), которые имеют очень схожие взгляды и ценности (сочетание приверженности либеральной рыночной экономике, англосаксонской правовой системы, общей парламентской и политической традиций, протестантизма). В широком плане к Англосфере (что более спорно) относят также Ирландию, Индию, Сингапур и Гонконг, далее — англоязычные страны Африки (Нигерия) и Карибского бассейна, входившие в Британскую империю. Данный термин сначала возник на страницах футуристического романа Нила Стивенсона "Алмазный век, или Букварь для благородных девиц", впервые опубликованного в 1995 г. [23]. Это произведение появилось под очевидным влиянием знаменитого романа-антиутопии Джорджа Оруэлла "1984", изданного в 1949 г., но быстро заняло собственное видное место в национальном политическом дискурсе. Британским евроскептикам он оказался особенно ко двору, удачно отсылая к прежним привлекательным для них образам, таким как "Широкая Британия" [24] и "Имперская федерация" [25]. Налицо достаточно яркий пример активного извлечения современными британскими евроскептиками как читателями указанных произведений собственных смыслов из исходных литературных текстов. Одним из ключевых элементов Англосферы на практике теперь выступает разведывательный альянс "Пять глаз", куда входят США, Британия, Австралия, Канада и Новая Зеландия. Т. Мэй отдельно подчеркивала стремление укреплять связи со "старыми друзьями" [26]. По утверждению Б. Джонсона, в 1973 г. британцы совершили предательство в отношении Австралии и Новой Зеландии [27].
Если меняющиеся взаимоотношения с США — это, что само собой разумеется, с точки зрения мироощущения британской элиты, наиважнейший фактор, влияющий на британскую внешнюю политику, то обсуждение Англосферы дает нам примеры практик феноменологической подстановки в поисках субститута (замены) опостылевшему Евросоюзу в качестве политико-культурного сообщества (более желанной семьи) для Британии. Идея Англосферы помогает правящим кругам страны в конструировании умозрительной картины открытой миру Глобальной Британии взамен непривлекательной самоизоляции в Европе в бесплодных грезах о былом. Но на деле планы по установлению более тесных связей нелегко реализовать и в силу географической дистанции между странами, и из-за мощи и исключительности США, которые доминировали бы в любой такого рода группировке, будь они ее членом. Наконец, у ключевых стран Англосферы, какой она видится из Лондона, разные интересы, что мешает распространить их сотрудничество на какие-то сферы помимо разведывательных сетей. В частности, прочие страны Англосферы больше озабочены своими связями с ЕС, нежели с Британией.
Возможность заключения двустороннего американо-британского торгового соглашения в обозримой перспективе более не просматривается и даже, по здравому размышлению, не слишком привлекает Лондон. В то же время с нынешней американской администрацией в Королевстве связывают надежды на возобновление с ее стороны поддержки НАТО, ВОЗ и ВТО. У Лондона и Вашингтона немало вероятных точек соприкосновения: жесткая линия в отношении РФ, возрождение иранской ядерной сделки, борьба с нарушениями прав человека не только в Китае, но и по всему миру, новые целевые показатели в сокращении углеродосодержащих выбросов.
Возврата к глобальному интервенционизму Соединенных Штатов никто не ожидает. С тем большим энтузиазмом британские консерваторы готовы обсуждать воображаемое сообщество ан- глофонов (носителей английского языка), называемое Англосферой. Это наименование для совокупности государств (прежде всего Австралии, Канады, Новой Зеландии и Британии — стран CANZUK), которые имеют очень схожие взгляды и ценности (сочетание приверженности либеральной рыночной экономике, англосаксонской правовой системы, общей парламентской и политической традиций, протестантизма). В широком плане к Англосфере (что более спорно) относят также Ирландию, Индию, Сингапур и Гонконг, далее — англоязычные страны Африки (Нигерия) и Карибского бассейна, входившие в Британскую империю. Данный термин сначала возник на страницах футуристического романа Нила Стивенсона "Алмазный век, или Букварь для благородных девиц", впервые опубликованного в 1995 г. [23]. Это произведение появилось под очевидным влиянием знаменитого романа-антиутопии Джорджа Оруэлла "1984", изданного в 1949 г., но быстро заняло собственное видное место в национальном политическом дискурсе. Британским евроскептикам он оказался особенно ко двору, удачно отсылая к прежним привлекательным для них образам, таким как "Широкая Британия" [24] и "Имперская федерация" [25]. Налицо достаточно яркий пример активного извлечения современными британскими евроскептиками как читателями указанных произведений собственных смыслов из исходных литературных текстов. Одним из ключевых элементов Англосферы на практике теперь выступает разведывательный альянс "Пять глаз", куда входят США, Британия, Австралия, Канада и Новая Зеландия. Т. Мэй отдельно подчеркивала стремление укреплять связи со "старыми друзьями" [26]. По утверждению Б. Джонсона, в 1973 г. британцы совершили предательство в отношении Австралии и Новой Зеландии [27].
Если меняющиеся взаимоотношения с США — это, что само собой разумеется, с точки зрения мироощущения британской элиты, наиважнейший фактор, влияющий на британскую внешнюю политику, то обсуждение Англосферы дает нам примеры практик феноменологической подстановки в поисках субститута (замены) опостылевшему Евросоюзу в качестве политико-культурного сообщества (более желанной семьи) для Британии. Идея Англосферы помогает правящим кругам страны в конструировании умозрительной картины открытой миру Глобальной Британии взамен непривлекательной самоизоляции в Европе в бесплодных грезах о былом. Но на деле планы по установлению более тесных связей нелегко реализовать и в силу географической дистанции между странами, и из-за мощи и исключительности США, которые доминировали бы в любой такого рода группировке, будь они ее членом. Наконец, у ключевых стран Англосферы, какой она видится из Лондона, разные интересы, что мешает распространить их сотрудничество на какие-то сферы помимо разведывательных сетей. В частности, прочие страны Англосферы больше озабочены своими связями с ЕС, нежели с Британией.
ТИХООКЕАНСКАЯ АЗИЯ
В 2015 г., когда председатель КНР Си Цзиньпин посетил Британию с официальным государственным визитом, шла речь о начале "золотой эры" в китайско-британских отношениях. В период премьерства Дэвида Кэмерона (2010—2016 гг.) Соединенное Королевство было самым прокитайски настроенным в Европе. Теперь Лондон выступает жестким оппонентом Китая. Компания Huawei Technologies отстранена от участия в развитии сетей 5G в Британии из соображений безопасности, миллионам жителей Гонконга, испытывающего растущее давление со стороны центральной власти в Пекине, было обещано упрощенное получение британского подданства, Лондон собирается жестче контролировать китайские инвестиции внутри страны. Эти изменения объясняются не столько непосредственной реакцией правительства на меняющееся международное поведение Пекина или прессингом, который применял Дональд Трамп, который, будучи президентом, выкручивал руки союзникам, побуждая их занять проамериканскую сторону в торговой войне с Китаем, сколько подвижками, наблюдаемыми на правом и левом флангах собственно британской политики.
Отношение к Китаю премьера Джонсона скорее всего не является идеологически мотивированным. Он ищет для своей страны коммерчески выгодные связи там, где может их найти. Но Джонсон оглядывается на преобладающие настроения в Вестминстере, где фактически сложился альянс брекзитеров и более молодого поколения либеральных интернационалистов из числа консерваторов, который препятствует достижению большего взаимопонимания с Пекином. Антикитайской линии придерживаются и лейбористы, полагая, что Лондону не годится бездействовать ввиду нарушения Пекином прав человека в Синьцзяне или его недружественных торговых мер в отношении Австралии.
Переоценка в Лондоне китайского фактора, негативные экономические последствия Брекзита для страны и заинтересованность в сохранении тесных связей с США усиливают смещение фокуса глобальной британской стратегии к Индо-Тихоокеанскому региону (ИТР). В принципе, азиатскому повороту членство Британии в ЕС по большому счету не препятствовало. Он зародился ранее — в 2007—2008 гг. Но теперь именно с ним связываются надежды на превращение Брекзита в убедительную историю национального успеха.
Идея Индо-Пацифики достаточно молода. Однако, хотя речь идет о западном геостратегическом конструкте относительно недавнего происхождения, несколько европейских стран (Германия, Франция, Нидерланды) уже обнародовали индотихоокеанские стратегии, составляющие начало общей позиции для Евросоюза. В то же время размышления об азиатском подъеме по всему миру зачастую грешат односторонним педалированием могущества Китая и недоучетом прочей Индо-Пацифики. Китаецентризм заслоняет вклад во впечатляющую трансформацию ИТР других региональных игроков, включая Японию, Тайвань, Южную Корею, Индию, Ассоциацию государств Юго-Восточной Азии и Австралию. Лондон не прочь внести вклад в исправление подобных перекосов восприятия.
В Британии выделяют бюджетные средства на восстановление военно-морских сил, символом которого стал крупнейший корабль Королевского военно-морского флота авианосец Queen Elizabeth. В феврале 2019 г. Г. Уильямсон, тогдашний министр обороны, с непосредственностью живописал картину будущего строительства в Восточной Азии британских военных баз и обещал обеспечить странам региона моральное и военное лидерство со стороны Лондона. Он даже изъявлял готовность применить "жесткую силу" против государств, нарушающих международные правила. В самом британском правительстве подобная воинственная риторика в духе устаревшей "дипломатии канонерок" была расценена как "идиотская" [28] и привела к его отставке с этого поста, не прервав, впрочем, его карьеры. Тем не менее некоторые эксперты склонны воспринимать такие заявления серьезней. Они усматривают признаки возврата "к востоку от Суэца" в новой британской стратегии по оформлению региональной среды безопасности [29] и в выстраивании более тесных отношений со странами Персидского залива и партнерами вИТР [30].
В феврале 2021 г. Лондоном был запущен процесс присоединения Британии к Соглашению о Транстихоокеанском партнерстве (ТТП), в котором участвуют 11 стран, в целом воспринявшие этот шаг позитивно, рассчитывающие на отстаивание объединением с помощью Британии собственной позитивной повестки в условиях американокитайского противостояния. Речь в данном случае идет о долговременном принципиальном выигрыше для Соединенного Королевства от устранения или снижения тарифов и барьеров без обременения более глубокой политической интеграцией, подобной европейской. Хотя членство в ТТП и не способно быстро компенсировать Лондону экономические потери от выхода из ЕС, оно может оказаться полезным для обеспечения его участия в формировании глобальной цифровой экономики и, в особенности, придаст новую динамику отношениям Британии со странами АСЕАН [31].
Отношение к Китаю премьера Джонсона скорее всего не является идеологически мотивированным. Он ищет для своей страны коммерчески выгодные связи там, где может их найти. Но Джонсон оглядывается на преобладающие настроения в Вестминстере, где фактически сложился альянс брекзитеров и более молодого поколения либеральных интернационалистов из числа консерваторов, который препятствует достижению большего взаимопонимания с Пекином. Антикитайской линии придерживаются и лейбористы, полагая, что Лондону не годится бездействовать ввиду нарушения Пекином прав человека в Синьцзяне или его недружественных торговых мер в отношении Австралии.
Переоценка в Лондоне китайского фактора, негативные экономические последствия Брекзита для страны и заинтересованность в сохранении тесных связей с США усиливают смещение фокуса глобальной британской стратегии к Индо-Тихоокеанскому региону (ИТР). В принципе, азиатскому повороту членство Британии в ЕС по большому счету не препятствовало. Он зародился ранее — в 2007—2008 гг. Но теперь именно с ним связываются надежды на превращение Брекзита в убедительную историю национального успеха.
Идея Индо-Пацифики достаточно молода. Однако, хотя речь идет о западном геостратегическом конструкте относительно недавнего происхождения, несколько европейских стран (Германия, Франция, Нидерланды) уже обнародовали индотихоокеанские стратегии, составляющие начало общей позиции для Евросоюза. В то же время размышления об азиатском подъеме по всему миру зачастую грешат односторонним педалированием могущества Китая и недоучетом прочей Индо-Пацифики. Китаецентризм заслоняет вклад во впечатляющую трансформацию ИТР других региональных игроков, включая Японию, Тайвань, Южную Корею, Индию, Ассоциацию государств Юго-Восточной Азии и Австралию. Лондон не прочь внести вклад в исправление подобных перекосов восприятия.
В Британии выделяют бюджетные средства на восстановление военно-морских сил, символом которого стал крупнейший корабль Королевского военно-морского флота авианосец Queen Elizabeth. В феврале 2019 г. Г. Уильямсон, тогдашний министр обороны, с непосредственностью живописал картину будущего строительства в Восточной Азии британских военных баз и обещал обеспечить странам региона моральное и военное лидерство со стороны Лондона. Он даже изъявлял готовность применить "жесткую силу" против государств, нарушающих международные правила. В самом британском правительстве подобная воинственная риторика в духе устаревшей "дипломатии канонерок" была расценена как "идиотская" [28] и привела к его отставке с этого поста, не прервав, впрочем, его карьеры. Тем не менее некоторые эксперты склонны воспринимать такие заявления серьезней. Они усматривают признаки возврата "к востоку от Суэца" в новой британской стратегии по оформлению региональной среды безопасности [29] и в выстраивании более тесных отношений со странами Персидского залива и партнерами вИТР [30].
В феврале 2021 г. Лондоном был запущен процесс присоединения Британии к Соглашению о Транстихоокеанском партнерстве (ТТП), в котором участвуют 11 стран, в целом воспринявшие этот шаг позитивно, рассчитывающие на отстаивание объединением с помощью Британии собственной позитивной повестки в условиях американокитайского противостояния. Речь в данном случае идет о долговременном принципиальном выигрыше для Соединенного Королевства от устранения или снижения тарифов и барьеров без обременения более глубокой политической интеграцией, подобной европейской. Хотя членство в ТТП и не способно быстро компенсировать Лондону экономические потери от выхода из ЕС, оно может оказаться полезным для обеспечения его участия в формировании глобальной цифровой экономики и, в особенности, придаст новую динамику отношениям Британии со странами АСЕАН [31].
Начиная с 1945 г. аналитики рассматривали внешнюю политику Соединенного Королевства, руководствуясь знаменитой парадигмой трех окружностей Уинстона Черчилля, под которыми принято было подразумевать Америку, Европу и Содружество, которая ныне решительно устарела. Для Британии после выхода из Евросоюза отпала необходимость придерживаться общих
европейских рамок в своей внешней политике. Но сохраняющаяся высокая степень взаимозависимости ее экономики с европейскими и глобальными рынками на практике жестко ограничивает возможности суверенного выбора для страны. В том, что касается глобальных вызовов, будь то пандемия COVID-19, терроризм или климатические изменения, у Лондона вряд ли появятся теперь новые решения, к которым он не мог бы прибегнуть, оставаясь членом Евросоюза. Если на территории Соединенного Королевства и не будут впрямую действовать законы и решения Евросоюза, то в плане экономического благополучия и безопасности Британия и спустя десяток лет будет зависеть от политики, проводимой европейскими соседями.
Англосфера остается притягательной идеей для многих приверженцев Брекзита, ощущающих традиционную близость к канадцам, австралийцам и новозеландцам. В то же время поляризация во внутренней политике США ослабила позиции Вашингтона в мире и его способность далее поддерживать альянсы, составляющие опору долговременного американского лидерства. К тому же, оказавшись вне ЕС, Британия стала для США гораздо менее значимым игроком. Наряду с этим важная переоценка произошла в восприятии Лондоном поведения и намерений Китая. В мае 2020 г. собственные санкции против Huawei ужесточили- Соединенные Штаты, что породило риски отлучения уже самих британцев от американских технологий, поставив их в особенно сложное положение.
Термин "Глобальная Британия" сохраняет амбивалентность. Внутри страны коалиция сторонников Брекзита, принесшая в 2019 г. консерваторам внушительное парламентское большинство на общенациональных выборах, отталкивается от двух конкурирующих между собой видений будущей британской роли в мире, а также искомой степени ее открытости. С одной стороны мы наблюдаем тех, кто ищет отхода от глобализации ради защиты от "ветров перемен" более традиционных ценностей англо-саксонского сообщества. Для них Брекзит есть акт искомого отстранения от ближайших соседей. С другой стороны выступают приверженцы свободной, космополитичной и либеральной Британии, которым претят основанные на европейских правилах бюрократические ограничения и нормативные проповеди и которые предпочитают видеть ее самостоятельной державой среднего ранга, покоряющей новые глобальные горизонты и возвращающейся в хорошо знакомые ей по колониальному прошлому регионы через участие в многосторонних сетях и двусторонних партнерствах.
европейских рамок в своей внешней политике. Но сохраняющаяся высокая степень взаимозависимости ее экономики с европейскими и глобальными рынками на практике жестко ограничивает возможности суверенного выбора для страны. В том, что касается глобальных вызовов, будь то пандемия COVID-19, терроризм или климатические изменения, у Лондона вряд ли появятся теперь новые решения, к которым он не мог бы прибегнуть, оставаясь членом Евросоюза. Если на территории Соединенного Королевства и не будут впрямую действовать законы и решения Евросоюза, то в плане экономического благополучия и безопасности Британия и спустя десяток лет будет зависеть от политики, проводимой европейскими соседями.
Англосфера остается притягательной идеей для многих приверженцев Брекзита, ощущающих традиционную близость к канадцам, австралийцам и новозеландцам. В то же время поляризация во внутренней политике США ослабила позиции Вашингтона в мире и его способность далее поддерживать альянсы, составляющие опору долговременного американского лидерства. К тому же, оказавшись вне ЕС, Британия стала для США гораздо менее значимым игроком. Наряду с этим важная переоценка произошла в восприятии Лондоном поведения и намерений Китая. В мае 2020 г. собственные санкции против Huawei ужесточили- Соединенные Штаты, что породило риски отлучения уже самих британцев от американских технологий, поставив их в особенно сложное положение.
Термин "Глобальная Британия" сохраняет амбивалентность. Внутри страны коалиция сторонников Брекзита, принесшая в 2019 г. консерваторам внушительное парламентское большинство на общенациональных выборах, отталкивается от двух конкурирующих между собой видений будущей британской роли в мире, а также искомой степени ее открытости. С одной стороны мы наблюдаем тех, кто ищет отхода от глобализации ради защиты от "ветров перемен" более традиционных ценностей англо-саксонского сообщества. Для них Брекзит есть акт искомого отстранения от ближайших соседей. С другой стороны выступают приверженцы свободной, космополитичной и либеральной Британии, которым претят основанные на европейских правилах бюрократические ограничения и нормативные проповеди и которые предпочитают видеть ее самостоятельной державой среднего ранга, покоряющей новые глобальные горизонты и возвращающейся в хорошо знакомые ей по колониальному прошлому регионы через участие в многосторонних сетях и двусторонних партнерствах.
~
До теми:
