"ОДНОПОЛЯРНАЯ АЗИЯ":
КИТАЙСКИЙ РЕГИОНАЛЬНЫЙ ПОРЯДОК

Первые высокоразвитые цивилизации — Римская и Китайская значительно разнились по социально-политическому устройству, но были похожи в отношениях с внешним миром. Порядок взаимодействия Древнего Китая с окружающими народами ("хуа и") принципиально не отличался от порядка Древнего Рима, в их основе лежали взаимосвязи цивилизованного центра ("Тянься") с варварской периферией. Только цивилизация могла утверждать и поддерживать порядок и этим отличалась от варварства. В этом пространстве суверенитет на международной арене был тождественен абсолютной государственной власти, которая выполняла мироустроительные функции, в центре успешнее, на периферии хуже. Два мира — китайский и римский, Pax Romana и Pax Sinica знали о существовании друг друга, но не соприкасались, поэтому собственно международных отношений между ними не было, не было и биполярности.

На протяжении столетий Pax Romana интенсивно эволюционировал и разлагался. В Вестфальском мире было признано множество суверенитетов, взаимодействие которых означало появление международных отношений и международного порядка. Вестфальский договор (1648), Венский конгресс (1815), Первая и Вторая мировые войны и последовавшие урегулирования установили принципы современного международного права и контроля за его соблюдением, положив начало формированию институтов глобального управления, которые наряду с государствами взяли на себя часть мироустроительных функций в системе международных отношений.

В чем отличие миропорядка от мироустройства? В современных западных концепциях миропорядка существует несколько субъектов, которые определяют свои взаимоотношения, используя категорию "суверенитет". В китайской концепции мироустройства был только один субъект, его власть абсолютна, поэтому понятие "суверенитет" не нужно. Появление международных отношений в Средневековой Европе не отменило мироустроительные функции, пространство мироустройства ограничилось одной страной, а само мироустройство приобрело вид общественного строя (формы общественного развития), который по-прежнему оказывал глубокое воздействие на международные отношения и мировой порядок. Можно сказать, что международные отношения стали формой мироустроительных функций в новой мирополитической среде.

Китайская модель регионального порядка просуществовала в неизменности более двух тысяч лет — в центре располагалось Срединное государство, которое источало цивилизацию и выполняло мироустроительные функции, на периферии существовали варвары. Международные отношения и мироустроительные функции не разделялись, международный порядок совпадал с мировым устройством. Длительное существование Рах Sinicaспособствовало уточнению и совершенствованию этих представлений и в конце концов придало им вид стройной концепции, положенной в основу китайской внешней политики и дипломатии. В политической культуре взаимоотношений императорского Китая с окружающими странами «нет ничего похожего на "между народы ость", поскольку отсутствует обычная для западного понимания структура, в которой "я" противопоставлялось "другому"» [1, с. 86].

Вторжение западных держав в середине XIX столетия разрушило этот порядок, а вместе с ним и традиционную внешнеполитическую доктрину Поднебесной. Насильственное вовлечение Китая в систему международных отношений превратило его в одну из наиболее слабых частей современного мира. В этих условиях в начале XX в. Китай был вынужден признать понятие "суверенитет", который давал, прежде всего ему самому, возможность не мириться с неблагоприятной для него реальностью и бороться за свои права. Но, подчинившись диктату бывшей периферии и приоткрывшись для ее влияния, Китай не потерял надежды восстановить свой прежний статус и вернуться в центр значимого для него мира.

На протяжении всего XX в. исследователи на Западе знали о традиционной китайской модели мира, но считали ее достоянием истории, которой нет места в современности. Распад биполярного мира и появление единственной сверхдержавы создали предпосылки для воссоединения представлений о глобальном мироустройстве и международном порядке, но уже не в Китае, а на Западе, что нашло отражение в известных построениях Ф. Фукуямы. Несмотря на то что борьба США за однополярный мир отличалась по методам от традиционной китайской дипломатии, она легко укладывалась в китайскую концепцию. Pax Americana выглядел глобальной версией мироустроительных представлений древности, объединявших внутренние и внешние функции государств-цивилизаций.

В действительности мироустроительная роль всегда оставалась естественной функцией и содержанием цивилизации до того момента, пока она не сталкивалась с другой цивилизацией. Именно так на протяжении XIX — первой половины XX в. страны Запада вели себя по отношению к афроазиатскому миру, в не обладающих суверенитетом колониях.

В середине XX в. противостояние Запада и остального мира приняло форму биполярности, способной достаточно эффективно поддерживать международный порядок. Рождение объединенного, глобального мира к концу XX столетия подготовило предпосылки для более простой конструкции, чем многообразный мир субъектов и суверенитетов. США попытались использовать это обстоятельство для создания однополярного устройства. Одновременно наметилась противоположная тенденция, от биполярного мира через постбиполярный к многополярности. У каждой из концепций была своя теория поддержания международного порядка — теория гегемонистской стабильности и теория баланса сил. Как и несостоявшаяся американская однополярность, так и устройство будущего многополярного мира, вероятно, будет сильно отличаться от Вестфальского, прежде всего внутренней структурой полюсов и окружающих их регионов и, следовательно, содержанием и многообразием понятия "суверенитет" — для полюсов, регионов, стран внутри регионов и т. д., а также отношениями между ними. Уже сейчас это можно проследить в делении мира на великие, средние и малые державы, которое косвенно ставит под сомнение само понятие "суверенитет" как строгую юридическую категорию. (И в свою очередь существенно расширяет понятийное пространство современных международных отношений [5].) Стремление великих держав к однополярности и ее различные проявления в современных условиях можно рассматривать как промежуточную форму между современным миром суверенитетов Вестфальского типа и миром древних цивилизаций. Актуальность моделей мирового устройства Древнего Китая и Древнего Рима не пропала, и при определенных условиях они по-прежнему имеют право на существование, как и мир суверенитетов. Последний в этом ряду явно выделяется, поскольку возник в результате особых исторических обстоятельств, а его универсальный характер стал прямым следствием глобальной экспансии Запада и неизбежно будет подвергаться эрозии по мере углубления экономического и политического кризиса глобализации. Таким образом, все многообразие международных отношений можно расположить в пространстве, ограниченном миро- устроительными функциями цивилизаций и миром суверенитетов Вестфальского типа со множеством промежуточных форм, таких, например, как федерации и конфедерации, различного рода протектораты, ассоциированные государства и территории, модель "одно государство — два строя" в Китае и т. д.

Понять и оценить перспективы эволюции нынешней системы международных отношений можно как на примере ведущей державы современного мира США, так и на примере Китая, воплощающего в качестве растущего мирового полюса некоторые важные тенденции современности и имеющего богатый опыт мироустроительных функций — цивилизационной однополярности.

В основе установившейся после Второй мировой войны биполярной системы лежали разные концепции общественного развития (мироустройства) — капиталистическая и социалистическая. Такая структура давала Китаю возможность выбрать общественный строй, "примкнуть к одной стороне" и освободиться от оков старой системы, в которой он, по официальной терминологии, был "полуколонией". Начавшаяся вскоре ожесточенная и скоротечная борьба с СССР за лидерство в международном коммунистическом движении окончилась для него поражением. Это ознаменовало раздвоение единого лагеря и фактически начало его разрушения. Пекин надеялся перехватить лидерство и возглавить мировой революционный процесс, но вновь был отброшен на периферию западноцентричного мира, в котором соперничали сверхдержавы.

Уже в 1974 г. он представил свой проект мирового устройства [6]. Выделив Третий мир и наделив его особой идентичностью, Китай попытался разрушить биполярную конфигурацию и заявил о своих претензиях на лидерство не в мире в целом, а в отдельной его части. В основу проекта он положил единство мироустроительных функций — нового общественного строя и соответствующего ему миропорядка — интернационализма угнетенных и эксплуатируемых и борьбы с гегемонистским "первым" миром. "Теория трех миров" отводила Китаю собственное геополитическое пространство и центральную роль в нем. Однако в биполярном мире развивающиеся страны и Китай не могли соперничать со сверхдержавами и их более успешными проектами мироустройства. Ни высокие нравственные принципы и моральные стандарты, культивировавшиеся в традиционном Китае, ни идеология социальной справедливости и всеобщего равенства не могли конкурировать на равных с западным превосходством в материальном, техногенном мире. Раскол социалистического лагеря и готовность КНР бросить вызов СССР были замечены США, разыгравшими китайскую карту. Оказав поддержку Китаю, Соединенные Штаты ослабили противоположный полюс, но одновременно нарушили целостность биполярной конструкции. Наметившийся в результате треугольник не привел к достижению стратегических целей Китая, который застрял между полюсами, не получив ни равенства с ними, ни своей зоны влияния, но укрепил независимость и дал шанс со временем реализовать свою миссию на периферии.

Осознание нежизнеспособности доктрины "трех миров" совпало с пересмотром партийной идеологии и началом реформ. Перенос центра тяжести работы на "социалистическую модернизацию" на 3-м пленуме ЦК КПК (1978 г.) подразумевал отказ от классовой борьбы в пользу экономического развития. На XII съезде (1982 г.) КПК заявила о смене внешнеполитической доктрины, мир и развитие были названы основными тенденциями современности, одновременно было принято решение о равноудаленности и невступлении в союзнические отношения с любой из сверхдержав. Поднебесная отказывалась от революционного переустройства мира и приоритета мироустроительных функций и соглашалась на встраивание в существующий мировой порядок на его условиях. Во внешней политике это означало отказ от лидерских амбиций и диктуемой ими конфронтации и переход к прагматичному курсу, направленному на взаимодействие и максимизацию экономического роста. Поиск и реализация конкурентных преимуществ в действующей системе в итоге оказались более эффективной стратегией.

Распад СССР и биполярной системы открыл для Китая новые возможности. Стратегическая неопределенность бросала вызов, но глубокая трансформация мирового порядка создавала предпосылки для повышения международного статуса самой слабой стороны треугольника. Тогда в КНР появилось выражение "вызовы рождают возможности", в равной степени применимое и к внешней политике. В этих обстоятельствах естественное, хотя и неочевидное для компартии решение предложил Дэн Сяопин, осознавший негативные последствия великодержавных амбиций, изоляции и самоизоляции Китая на международной арене. Во имя сохранения экономического роста и повышения совокупной государственной мощи он призвал отказаться от амбиций, основанных на чувстве исторического, идеологического и нравственного превосходства, сменить внешнеполитическую идентичность, не бороться за лидерство, избегать конфликта с США — "не высовываться".

На вклад этой внешнеполитической установки Дэн Сяопина в концепцию реформ обращают внимание значительно меньше, чем на положение о социалистической рыночной экономике, но ее практическое значение для их успеха невозможно переоценить. Снятие идеологических барьеров и отказ от конфронтации мироустроительных моделей позволили КПК максимально полно реализовать свои конкурентные преимущества в отношениях с Западом. Из потребности в расширении экономических связей выросли внешнеполитические доктрины добрососедства и партнерств, подчиненные задаче экономического роста [8, с. 41]. Обе доктрины обходили вопрос о лидерских амбициях и полностью соответствовали наказам Дэн Сяопина, но одновременно открывали новое пространство для деятельности. Постбиполярный порядок, лишенный антагонистических противоречий и стратегической конфронтации, идеально подходил для экономического роста. И к 2028 г. обеспечил бы превращение КНР в крупнейшую экономику мира [9, с. 69].

На рубеже 2000-х годов Китай впервые в своей истории оказался в принципиально новой ситуации. Он стал органической частью мира, занял в нем выгодное положение, успешно решал стоявшие перед ним социально-экономического задачи, не противостоял действовавшему миропорядку, не бросал вызов США, хотя и занимал вместе с РФ критическую позицию в отношении Запада. В результате отказа от конфронтационной идеологии он со все возрастающей скоростью превращался во второй экономический полюс мира, становился незаменимым для мировой экономики. Мир начал движение к сдвоенной модели "зависимости от Китая в экономике и зависимости от США в политике" [10, р. 64], закладывая предпосылки асимметричной биполярности нового типа, природа которой еще не была до конца ясна.

Такой партнер, как Китай, лишенный глобальных амбиций, вполне устраивал Вашингтон: Китай был заинтересован в поддержании сложившегося миропорядка и не претендовал на обременительное лидерство, напоминая в этом Японию 1960—1980-х годов, а его экономический рост способствовал стабилизации международной обстановки. В постбиполярном мире он превратился во внешнеполитическую фигуру, экономический потенциал которой можно было использовать и поэтому целесообразно было укреплять. Эта идеология обеспечила Китаю вступление в ВТО. Политика вовлечения и сдерживания, провозглашенная Б. Клинтоном, не противоречила смыслу наказов Дэн Сяопина и определяла особое место КНР в международной системе на длительную перспективу.

Новая реальность потребовала ревизии активов. На внешней арене у Пекина было несколько приоритетов. Во-первых, обеспечить экономический рост, который диктовал невозможность отказаться от парадигмы "выжидания", благодаря ей в 2000-е годы Китай переместился с 6-го на 2-е место в мире по ВВП. Во-вторых, сохранить независимость, не мириться с гегемонизмом одной или нескольких держав, то есть не подчиняться их мироустроительным концепциям. В-третьих, использовать свой экономический и политический потенциал для создания дружественного окружения. Эти приоритеты определяли все инициативы КНР во внешней политике в 2000-е годы. Тогда же, как отражение нового места Китая, появились первые китайские теории международных отношений, китайские международники стали предпринимать собственные попытки концептуализации миропорядка, создания "большой теории", используя для этого традиционные для страны представления.

Концепция "мирного возвышения", обнародованная в выступлении проректора ЦПШ Чжан Бицзяня в 2003 г., описывала собственное видение места и роли Китая в новой международной реальности. Однако если значение Китая для мира на тот момент оспорить было уже сложно, то его новая роль сразу же стала вызывать вопросы, в первую очередь со стороны соседей, с подозрением воспринявших идею возвышения. Встретив негативные международные отклики, в Пекине от нее быстро отказались. Неудачная попытка опробовать новые возможности надолго отбила у руководства во главе с Ху Цзиньтао желание нарушать наказы Дэн Сяопина. Сменив концепцию "мирного возвышения" на концепцию "мирного развития", лишенную намека на лидерские амбиции и миро- устроительные функции, Китай вплоть до ухода Ху Цзиньтао старался "не высовываться" — ни после конфликта в Южной Осетии (2008 г.), который показал китайским экспертам, что однополярный мир так и не состоялся, ни после финансово-экономического кризиса 2008—2009 гг., подтвердившего углубляющийся спад западного мира в целом, ни после превращения КНР во вторую экономику мира (2010 г.). В качестве альтернативы возвышению в 2005 г. на сессии Генеральной Ассамблеи ООН Ху Цзиньтао выдвинул идею строительства гармоничного мира на основе цивилизационного многообразия [11]. Это была первая и до сих пор единственная китайская концепция глобального миропорядка — мира суверенитетов и международного права, изложенная языком традиционной китайской философии. Концепция "гармоничного мира" соединила мироустроительные функции внутри государства — "гармоничное социалистическое общество" и китайский взгляд на международный порядок — "гармоничный мир".

Как и концепция "трех миров", возросший экономический потенциал и желание Китая играть большую роль не остались незамеченными в США. Идея мирного возвышения показала, что на горизонте вырисовывается потенциальный соперник, несущий угрозу однополярной конфигурации. В политическом истеблишменте Соединенных Штатов возникла мысль о необходимости нейтрализовать этот вызов, чтобы избежать нового глобального противостояния. Институализировать сложившийся порядок должна была идея "Большой двойки" (в разных интерпретациях — G2, Chimerica и др.), возникшая практически одновременно с новыми китайскими концепциями международных отношений. Отвечая на новые вызовы, они должны были сохранить иерархическую систему международных отношений с американским доминированием. Ценой этого было признание особого места Китая в американоцентричном мире, облеченное в формулировку его соответствия критериям "ответственной державы", поддерживающей, а не нарушающей постбиполярный порядок, "державы статус-кво".

Движение к однополярности, закрепляющее ведущую роль США, которые уже начали утрачивать свое экономическое превосходство [12, сс. 17-32], было неприемлемо для Китая, он не мог согласиться ни с безусловным лидерством СССР в международном коммунистическом движении, ни с глобальным лидерством Соединенных Штатов. Отказавшись от места в G2, Китай фактически отказался от участия в американском проекте мирового устройства, но надеялся сохранить существующий в рамках концепции "гармоничного мира" порядок, в котором видел себя "великой державой, способной ограничивать свои амбиции" [14, р. 28]. В действительности это была китайская формула многополярного мира, где все великие державы помимо суверенитета на своей территории обладают еще и мироустроительными функциями в своем регионе. Тогда это еще не было ясно ни в Китае, ни за его пределами.

Распад биполярности объективно усилил роль мироустроительных функций великих держав, которые должны были взять на себя часть ответственности за поддержание международного порядка. Поскольку в однополярном мире и глобальном масштабе это не удалось, то и мироустроительные функции стали концентрироваться уровнем ниже — в регионах.

Взаимовыгодный характер китайско-американских отношений, таким образом, не исключал недопонимания на фундаментальном уровне. Это и стало настоящей проблемой многополярности — определить, где заканчиваются мироустроительные функции (свой регион) и начинается международный порядок. Для Китая взаимная выгода означала возможность ее использования для реализации своего проекта возрождения, в котором не было места политической либерализации, а рыночная экономика была эффективным инструментом, но не ценностью. В описанной реальности Китай хотел использовать полученный на международной арене экономический эффект для достижения собственных целей, признавая тем самым сложившийся международный порядок и право на мироустроительные функции на своей территории. Параллельная, американская реальность, напротив, имела ярко выраженный мироустроительный характер. Для США глобализация была естественным продолжением внешней политики биполярного противостояния, подтвердившей американское превосходство, в первую очередь в реализации мироустроительной функции — создания в качестве конечной цели либерального, рыночного, демократического мира. В этой реальности США считали, что изменения в КНР, как и в бывших социалистических странах, являются прямым следствием их мироустроительного воздействия, а не внутреннего развития, а зависящее от внешнего мира экономическое процветание Китая неизбежно приведет его к изменению идентичности. США, таким образом, видели в экономической взаимозависимости реализацию своей исключительности и мироустроительной функции в однополярном мире, Китай — многополярную систему с особыми отношениями между великими державами-полюсами.

Первые контакты с новой администрацией после избрания Б. Обамы президентом США давали китайской стороне основание считать, что двусторонние отношения не просто вышли на новый уровень, а обрели иной характер, отражающий возросшее влияние КНР [16, с. 46]. Перед Китаем возникла задача выстроить с единственной сверхдержавой отношения нового типа, в которых взаимная выгода и экономическое процветание не зависели бы от идеологических разногласий и лидерских устремлений. В июле 2009 г. госсекретарь США X. Клинтон заявила, что США "возвращаются в Азию", то есть взаимодействие двух стран неизбежно становилось еще теснее. С 2010 г. должностные лица обоих государств все чаще стали называть двусторонние отношения не просто приоритетными, а самыми главными (чжунчжун чжи чжун). В октябре 2011 г. вышла статья X. Клинтон, в которой она утверждала, что Америка находится в "точке поворота" и должна "повернуться" к АТР как "региону будущего" [17]. Не возвращение США в Азию в качестве ключевого игрока, а ясно продемонстрированное администрацией Б. Обамы намерение создать архитектуру отношений североатлантического типа, основанную на блоковой стратегии, в которой не просматривалось самостоятельное место для Китая, настоятельно требовало определиться с характером отношений между великими державами, в первую очередь с самой главной из них. В июне 2013 г. во время визита в США Си Цзиньпин предложил создать новый тип отношений между великими державами [18] и зафиксировать таким образом движение к многополярному миру.

В целом после 2010 г. стремление Соединенных Штатов к реализации своей мироустроительной функции в глобальном масштабе (однополярному миру) вызывало озабоченность у Китая не меньше, чем его возвышение у США в 2000-е. КНР по- прежнему отвергала американские ценности и занимала все более твердую позицию, соответствующую ее растущим экономическим возможностям. Не малую роль в этом играли сами США, которые не только продолжали оказывать традиционную поддержку Тайваню и Далай-ламе, но и стали усиливать свое военное присутствие в Южно-Китайском море — в непосредственной близости от Китая, демонстрируя последнему и странам региона, что не воспринимают его равноправным партнером.

После переизбрания Б. Обамы на второй срок в выступлениях китайских экспертов и должностных лиц для описания взаимоотношений между двумя странами все чаще стала появляться фраза "структурное противоречие" (цзегоусин маодунь). Тем не менее Китай не оставлял надежд выстроить равноправное взаимодействие с США. Во время визита Б. Обамы в Пекин в ноябре 2014 г. Си Цзиньпин уже в качестве председателя КНР предложил построить между двумя странами "военные отношения нового типа", в которых можно было увидеть китайскую версию G2 в АТР и уточнение высказывавшейся ранее мысли о том, что в АТР хватит места и для Китая, и для США [20, с. 403].

Таким образом, США в середине 2000-х попытались придать отношениям институциональный характер на глобальном уровне, сделать Китай привилегированным партнером, который мог бы, как и раньше, обеспечивать себе экономический рост и защиту своих "ключевых интересов", но не имел права на стратегическую (мироустроительную) инициативу [16, с. 45]. Китай, напротив, был заинтересован в сохранении их в узком формате. Он не мог составить конкуренцию США на глобальном уровне [21] и предпочитал ограничить обсуждение вопросами двусторонних связей и проблемами региона, в котором заметно укрепил позиции и получил право на инициативу и лидерство.

Когда в начале второго десятилетия XXI в. стало окончательно ясно, что договориться Китаю и США не удастся, обе стороны пошли своим путем, парадоксально, но каждая к своей версии многополярного мира. Китай провозгласил начало строительства Экономического пояса Шелкового пути (2013 г.), обозначив новые границы своего региона, а США вышли из Транстихоокеанского партнерства, подписав в то же время новое соглашение с Канадой и Мексикой The United States-Mexico-Canada Agreement, USMCA (2018 г., вступило в силу 2 июля 2020 г.).

Невозможность договориться с США на глобальном уровне и сохранить постбиполярную систему отношений, благоприятную для экономического роста, способную к эволюции и учету интересов Китая, отсутствие у последнего собственного глобального проекта предопределили смещение фокуса на региональный уровень, где складывались предпосылки для новых инициатив, которые были усилены начавшейся турбулентностью на глобальном уровне. В материалах XVHI съезда КПК (2012 г.) закреплялись идеи о "возвышении китайской нации" [22]. Фактически Китай от гармоничного мира и международного порядка вплотную подошел к пределу, за которым начинались великое возрождение и мироустроительные функции в качестве его неотъемлемой части. Постбиполярность оказалась несостоявшимся проектом одного полюса и одной общественной модели. Изменение реального веса Китая подталкивало его к поиску новой внешнеполитической доктрины — активной, мироустроительной, которой он следовал на протяжении большей части своей истории, и близкой официальной идеологии КПК.

Постепенно во внешней политике КНР стало расти место сопредельных стран, отражая смещение приоритетов китайского руководства с глобального, наполненного конфликтами, санкциями и торговыми войнами уровня на региональный. "Сопредельные страны, — писал Си Цзиньпин, — имеют весьма важное стратегическое значение для нашей страны как с точки зрения географического расположения и природной окружающей среды, так и с точки зрения взаимных отношений" [20, с. 401].

Для пришедшего в 2012 г. нового руководства наказы Дэн Сяопина все больше становились историей. Китайское экспертное сообщество быстро уловило смену настроений: «В настоящее время внешняя политика нашей страны вступила в новый этап, в прошлом говорили о необходимости соблюдать принцип "не высовываться", в настоящее время фактически мы уже вышли в центр международной арены» [23].

После 2012 г. Китай сформулировал новые внешние приоритеты — "сообщество единой судьбы человечества", "дипломатия великой державы с китайской спецификой", "новый тип международных отношений между великими державами" и таким образом внес серьезные коррективы в свою внешнеполитическую стратегию [24]. Менее чем через год после избрания новый генеральный секретарь ЦК КПК выдвинул инициативу "Один пояс, один путь", которая означала расставание со стратегией Дэн Сяопина и возвращение к традиционной китайской концепции внешней политики, в основе которой лежат мироустроительные функции, прежде всего в сопредельных регионах. Новый статус этой инициативы был зафиксирован на XIX съезде КПК (2017 г.), где исчезло упоминание о ШОС и БРИКС, а затем был внесен и в Конституцию КНР (2018 г.).

От активного участия в глобальном управлении в качестве ответственного участника Китай перешел к собственным стратегическим инициативам на региональном и мегарегиональном уровнях. Он не просто стал создавать благоприятные условия для внутреннего развития, о чем говорил Дэн Сяопин, а, как уже заявляют в Пекине, определяет направление прогресса человеческой цивилизации [25], направление развития эпохи.

В результате этой инициативы Китай стал не просто партнером каждого из соседних регионов, с которыми установил особые формы сотрудничества на предыдущем этапе в рамках концепции гармоничного мира (ШОС, АСЕАН+1), а приступил к созданию собственного макрорегиона из стран Азии, Африки и части Восточной Европы, поставив себя в его центр. Основными участниками проекта стали развивающиеся государства — Третий мир, объединяющим для которого является уже не отставание от западных стран, а особая идентичность. Для Китая понятие "развивающиеся страны" не конкретно экономическое, а историческое, политическое и культурное [26].

Как и в системе "Тянься", открытой для всех стран, любое государство может принять участие в "Поясе и пути" в полном соответствии со стратегией "большая страна — ключ, периферия — основа" [27, рр. 51-52]. Степень их участия определяется самими странами: от меры вовлеченности и близости к Китаю зависят объем их взаимной выгоды и процветание, а в будущем, возможно, и безопасность. Это гораздо более свободная геометрия отношений является прямым продолжением миро- устроительного опыта китайской цивилизации.

Появление такого проекта оказалось особенно востребовано в условиях экономического спада и протекционизма. Интерес к нему стали проявлять не только страны Азии и Африки, на которые он первоначально был рассчитан, но и Латинской Америки. Проект, по официальной версии замысливавшийся как сугубо экономический, призванный поддержать темпы роста внутри страны и сформировать новые рынки, приобрел в результате энтузиазма отсталых государств (периферии) и эгоизма развитых (бывших "первого" и "второго" миров) новый смысл.

Из иерархического характера китайской инициативы следует другая его важная черта. Основной структурной единицей "Пояса и пути" являются двусторонние отношения, для которых отсутствует универсальная модель, построенная на неизменном суверенитете, скрепленном двусторонними отношениями, гораздо более уязвимыми с точки зрения справедливости. "Один пояс, один путь" приобретает характер не международного проекта, а китайского мироустроительного. "В целом Пекин, — по мнению А. Богатурова, — предпочитает быть в курсе всех переговоров, но не желает связывать себя какими-то обязательствами. И это, я считаю, знак серьезности намерения дистанцироваться от всех" [29, с. 86].

Вслед за Дэн Сяопином (1974 г.) и Ху Цзиньтао (2005 г.) Си Цзиньпин впервые подробно изложил свою концепцию на ГА ООН (сентябрь 2015 г.). Как и у предшественников, в его построениях прослеживается прямая связь внутренних (мироустроительных) и внешних (международных) функций — "китайская мечта о великом возрождении" и "сообщество единой судьбы человечества". Об этой глубокой внутренней связи, в частности, свидетельствуют высказывания Си Цзиньпина о "сопредельном сообществе судьбы", "сообществе судьбы Азии", "сообществе единой судьбы АТР" [30] и т. д.

Появление в лице Китая нового центра за пределами Запада вводит в мировую практику иные представления и принципы взаимоотношений. Впервые в мировой истории на регулирование глобальных отношений стали претендовать две традиции — западная и восточная, отражающие разные представления о мироустройстве. Вызревает очевидный конфликт западного и восточного понимания того, как должно быть организовано международное пространство. Для Китая "Пояс и Путь" — это не интеграционный проект, а зона привилегированного экономического сотрудничества при сохранении отличий, которая весьма точно описывается понятием "инклюзивность". В отличие от малых и средних государств региона у великих держав, в соответствии с этими представлениями, нет места в китаецентричном мире, поскольку отношения в нем строятся по принципу центр—периферия. Точно так же, как Китай не соглашался быть периферией западного мира, ни одна великая держава не согласится стать частью Pax Sinica. В первую очередь такая перспектива беспокоит Индию, увидевшую в "Поясе и Пути" проект создания "однополярной Азии" с неизбежным определением границ и переделом зон влияния.

В атмосфере углубляющегося экономического и политического кризиса западного мира Китай предлагает свое понимание целей международного развития — не справедливые международные отношения, а справедливое мироустройство [25, сс. 68-69]. Разница между ними заключается в том, что справедливые отношения подразумевают равенство субъектов, а справедливое устройство — точно определенное место субъекта в системе отношений.

МИРОВАЯ ЭКОНОМИКА И МЕЖДУНАРОДНЫЕ ОТНОШЕНИЯ 2021 том 65 №3