Прекариат: этот средний класс
сломался — несите другой

КАК выразился в свое время Иштван Мессарош, «мы достигли исторических пределов, за которыми кончается способность капитала управлять обществом». Эту точку зрения разделяют многие авторы, придерживающиеся левых позиций. Из этих взглядов, в свою очередь, вытекает предположение: если капитализм переживает системный кризис, то, несомненно, должен выйти на арену класс, который воспользуется этим кризисом и радикально перестроит общественные отношения. Для этого, разумеется, ему вначале потребуется обрести «классовое сознание». Раньше в роли такого класса видели промышленный пролетариат. Сегодня в теоретических построениях его место занял прекариат — «новый опасный класс». Станет ли он долгожданным «могильщиком капитализма»?

Мы постараемся обосновать, что, несмотря на все связанные с прекариатом революционные ожидания, в посвященном ему дискурсе он объективно рассматривается не как потенциальный могильщик капитализма, но, возможно, как потенциальный стабилизатор либерально-демократического политического порядка. И в этом смысле прекариат — преемник не промышленного пролетариата, а, скорее, среднего класса. Отчасти он и есть этот самый средний класс, положение которого уже в 1990-е — начале 2000-х годов стало характеризоваться как уязвимое и неустойчивое.

Прекариат — это не «новый пролетариат», потому что он не имеет ключевых ролей в общественном производстве. Он не может сказать: если я все произвожу, то почему имею так мало? У его представителей обычно низкая квалификация, их работа не очень-то нужна, а в перспективе станет еще менее востребованной. Поэтому прекариат не может рассматриваться в качестве класса, способного организовать общество в своих интересах или построить новое общество, новый мир. Есть основания предполагать, что это политическая конструкция, в определенном смысле выгодная «хозяевам (либерально-демократического) дискурса». В том числе выгоден и тот элемент дискурса, который связан с ожиданием зарождения у прекариата «классового сознания».

Вопрос в том, чем детектируется наличие у класса классового сознания. Обычно — осознанием своего места в обществе и формулированием определенных политических требований. Поэтому классовое сознание—условие для интегрирования класса в существующий порядок, если только речь не о правящем классе, которому оно требуется еще и для поддержания этого порядка. А чтобы выйти за пределы данного порядка, требуется уже, в сущности, не классовое сознание, а осознание тех ограничений, которые накладывает на сознание человека его классовое положение. Недостаточно стать «классом в себе и для себя»; в некотором смысле надо стать «классом для всего общества», даже для всего человечества, «для других». Иными словами, классовое сознание нужно обрести для того, чтобы затем его сознательно утратить.

Но прекариат описывается не как класс, способный организовать новый общественный порядок, а, скорее, как «страдающий класс», жертва глобальных процессов, как «множество», неоднородное сцепление страдающих (и конкурирующих между собой) меньшинств. Георг Лукач писал:

Но если он в принципе не способен «организовать общество», то не имеет и тотализирующего видения общества и истории, а следовательно,

Несмотря на все рассуждения о переквалифицированности прекариата, он объективно является совокупностью лишних людей, работа которых современной экономике требуется все меньше, а в перспективе станет и вовсе не нужна ввиду набирающих силу процессов «технологического замещения». Более того, как утверждают злые языки,

Возможно, такая оценка утрирована, но в целом прекариат не выглядит социальным слоем, способным стать «классом для других». Однако если это класс не революционный, то какой же? И какого ожидать от него классового сознания?

Прекариат — социальная группа, черты которой точно так же, как и у полумифического среднего класса, определяются доходами, потреблением, уровнем социальной стабильности. Поэтому среднему классу не приписывается наличие четкого «классового сознания». Тем не менее от такого же по сути «класса» прекариата ожидают обретения «классового сознания» со всеми полагающимися ему атрибутами. Так, Жан Тощенко, повторяя за Гаем Стэндингом, рассуждает:

Видимо, тогда он обретет и программу, и вождей, и четко структурированное целостное сознание.

Но зачем нужно классовое сознание вообще и для чего конкретно оно нужно прекариату? Точнее, с чем объективно связаны ожидания обретения им такого сознания? Наше предположение заключается в том, что прекариат видят в роли будущего гаранта либерально-демократических политических режимов и ожидают от него обретения соответствующего «классового сознания».

Требования, предъявляемые к социальной группе — гаранту либерального правления, сводятся в первую очередь к политической сознательности, к осознанности своих интересов. Имущим слоям достигнуть такой осознанности по определению позволяет уровень культуры и образования, недоступный прочим социальным группам. Когда буржуазия достигает культурного и образовательного уровня, сопоставимого с аристократией, обретение ею политической сознательности становится вопросом времени. Очевидно, для пролетариев такой путь к политической сознательности затруднен. Зато пролетариат может обрести «классовое сознание», которое само по себе, минуя опосредующий уровень образованности и культуры, служит источником политической осознанности, потому что теперь пролетарий «знает свое место» в «системе». Разумеется, теоретики, подобные Ленину, давно уже высказались по поводу ограниченности такого классового сознания, указав, что политические выводы из него не идут дальше тред-юнионизма. Поэтому для настоящего освобождения пролетариата требуется привнести в него социалистические идеи извне: тогда-то его классовое сознание станет завершенным. Без этой второй половины классовое сознание всего лишь указывает пролетарию на его место в существующем порядке вещей, а также на те уступки, которые он может выбить из правящего класса, опираясь на свою социальную и экономическую позицию, — опять же в рамках этого порядка.

Те, кто ожидает от прекариата некоего классового сознания, оперируют примерно тем же представлением о стихийно возникающем пролетарском классовом сознании, которое оспаривал Ленин. Такого рода самосбывающиеся прогнозы сводятся к тому, чтобы:

• убедить прекариат в том, что он — важный «класс», способный интегрироваться в «систему»;

• поскольку «класс» этот очень разнороден и размыт, свести все его требования к «экономическим» и либерально-демократическим, выражаемым на языке «изобретения новых прав»;

• убедить его в том, что это и есть его настоящее «классовое сознание».

Таким образом, с идеологической конструкцией «прекариат» связываются те же надежды, что возлагались на конструкцию «средний класс», который если и обладал «классовым сознанием», то лишь обретающимся в рамках господствующего либерально-демократического дискурса (не случайно у него так и не удалось обнаружить четких идеологических предпочтений). Средний класс традиционно рассматривался как гарант демократии: там, где он многочислен и силен, больше возможностей для утверждения стабильной демократии, а там, где он слаб, эти возможности сокращаются. Главное — дать среднему классу даже не столько экономическое процветание, сколько гарантии стабильности. Как замечает Екатерина Кузнецова, «по существу, средний класс имеет лишь один консенсусный запрос — на стабильность и выступает главным бенефициаром такого политического курса, если он проводится на деле» и сам «долгое время служил гарантом социальной стабильности и политической гармонии в западных обществах».

Сходным образом рассуждают и о прекариате: если дать ему уверенность в завтрашнем дне с помощью, к примеру, безусловного основного дохода (БОД), то не будет лучшего оплота свободы и демократии, чем этот «опасный класс». Так считают теоретики вроде Рональда Блашке: «Безусловный основной доход избавляет свободу действия от угрозы и приводит к либерально-демократическому складу общества». Нетрудно заметить, что прекариат вызывает те же опасения, какие традиционно вызывал средний
класс:

Так же и прекариат рассматривается как потенциальная (и уже актуальная) социальная база разного рода радикалов, в первую очередь правых. Но, как и в случае со средним классом, эта угроза может быть нейтрализована путем предоставления прекариату соответствующих социальных гарантий. Наконец, средний класс обладал стабилизирующим значением ввиду того, что к нему причислялось большинство (или очень значимое меньшинство) населения, по крайней мере в наиболее развитых странах. Прекариат
тоже рассматривается как слой, который уже составляет 25 и более процентов населения развитых стран. Например, по утверждению Эдуарда Мармера, «каждый третий работающий по найму в Федеративной Республике находится сейчас в состоянии прекариата». Ввиду же распространения процессов «феминизации» (с характеризующей ее «уязвимостью, невидимостью, постоянной доступностью и гибкостью») на все новые области трудовой деятельности эта доля будет только возрастать.

Следует обратить внимание и на то, что, как и в случае со средним классом, рассуждения о прекариате «носят спекулятивный характер, так как обращены в будущее и описывают этот класс через его потенциал, а не его реальность». Поэтому и черты возможного классового сознания прекариата могут быть описаны лишь в той же оптике, что и черты классового сознания среднего класса: посредством риторики надежд на обретение идеологической самостоятельности и ключевой роли в построении более прогрессивного и демократического общества. В 1950 году один из авторов, приветствующих триумфальное шествие среднего класса, писал:

«Более экономически зрелое» общество обнаружило, что в прежних масштабах этот класс не нужен. Заступающий же на его место прекариат еще более разнороден образовательно, экономически, культурно — и в еще большей степени зависит от политики государства, гарантирующего (или не гарантирующего) его положение. В период подъема среднего класса его положение определялось не только государственной политикой, но и давлением «снизу»: этот новый «класс» во многом пожинал плоды многолетней борьбы рабочих за «социальное государство». Однако когда экономическая и политическая роль рабочего класса существенно снизилась, его партии идеологически обанкротились, а профсоюзы пришли в упадок, идущий на смену среднему классу прекариат все больше будет зависеть исключительно от государства. Мы вряд ли ошибемся, если скажем, что классовое сознание прекариата обещает стать еще более государство центричным, особенно учитывая те страты этого «класса», которые в рамках «культуры жертвоприношения» постоянно апеллируют к государственному вмешательству ради защиты от реального или мнимого угнетения и «микроагрессии». Несмотря на все это, мы снова слышим прежние речи: вот идет новый класс, и, как только он обретет свое классовое сознание, он заложит основания «более экономически зрелого и демократического общества»!

Потенциал же этого класса, как мы видим, —это потенциал вовсе не революционного, а, скорее, стабилизирующего либерально-демократический политический порядок класса. Поэтому от прекариата сочувствующие ему авторы, вроде сторонников БОД, ожидают фактически соответствующего этому потенциалу «классового сознания». Они если и не заинтересованы в сохранении либерально-демократической политической системы, в которой играл стабилизирующую роль средний класс, то не видят ей альтернативы. В связи с этим трогательно выглядят доводы в пользу БОД, которые, помимо прочего, сводятся к тому, что прекариат, обладающий фиксированным доходом, все-таки останется
в основном полезным для общества и экономики — он не утратит трудовой этики и будет по-прежнему работать. В этом отношении прекариат рассматривается как прямой наследник респектабельного среднего класса. Последний, будучи экономически самостоятельным классом, выступает основным налогоплательщиком, тем самым финансирует социальные программы для бедных, а потребляя блага, созданные современным массовым производством, — инвестирует в экономику. То же самое ожидается и от прекариата: если придется «разбрасывать деньги с вертолета», то этот опасный, но потенциально замечательный класс их соберет и вернет в экономику. И в ином смысле прекариат остается наследником среднего класса. «Неолиберализм обещал среднему классу построить для него мир самореализации и наслаждения», и точно такие посулы адресуются прекариату сторонниками БОД и прочей «политики рая», которая должна освободить человека именно для «самореализации». Одним словом, старый средний класс сломался, но уже почти готов другой — принесите его, как только он обретет «классовое сознание».

Свидетельствует ли все описанное выше о кризисе капитализма как общественно-экономической формации, как «системы» или об очередной переживаемой буржуазными обществами «Великой трансформации» — отдельный вопрос. Однако можно с уверенностью считать, что все эти факторы — признак кризиса социальной основы либерально-демократических режимов, которые давно уже упрекают в перерождении в олигархии. Показательно, что для их сохранения этим режимам потребуется опора на еще более зависимый от государства, чем прежний средний класс (уже Райт Миллс упрекал его в изрядной доле инфантильности), слой политических рантье, которым и станет прекариат, если будут удовлетворены его нынешние потребности. Как отмечает Гай Стэндинг, «сознание прекариата связано с поиском гарантий за пределами рабочего места», притом что «у прекариата особые отношения с государством». Эти отношения пока напоминают отношения непонимания, но, похоже, в обозримом будущем государство шагнет навстречу новому претенденту на место среднего класса. В этом будущем буржуазному государству потребуется даже не стабилизирующий «класс», а, скорее, стабилизирующее сословие, чья ключевая роль в политической системе будет обусловлена в основном его социально-политическим статусом, а не экономической ролью и чье «классовое сознание» поэтому будет также сословным. Георг Лукач проницательно заметил:

Прекариат, по сути, и претендует сейчас на место такой «привилегированной группы», «чье классовое положение не является непосредственно экономически фундированным». Как и его предшественник, средний класс, он воспринимает себя не как «класс», а как сословие, основываясь на второстепенных факторах вроде культурных, образовательных, потребительских, доходных и прочих, определяющих его положение. В перспективе прекариат, вероятно, будет представлять собой «все более расширяющийся субсидируемый государством класс с его рентоориентированным поведением», который станет «новым большинством», необходимым для легитимации современной буржуазной государственности.

По-видимому, правящей бюрократии буржуазных государств начиная с XX века в качестве опоры для политического доминирования необходимо именно некое массовое стабилизирующее «сословие». Вначале его функцию выполнял средний класс, а в будущем он уступит место прекариату. Идеологическое оформление политического участия этого сословия может быть как право-, так и левопопулистским. Однако в любом случае центральное место в этой идеологии займут апелляции к государственному вмешательству с целью предоставления ренты тем или иным группам прекаризирующегося населения. Возможно, в свое время «политический истеблишмент сам загнал себя в идеологическую ловушку, связав демократию со средним классом». Но что мешает ему теперь сделать ставку на другой, еще более зависимый от государства класс с таким потенциально полезным для дальнейшего развития и укрепления «демократии» «классовым сознанием»? Правда, то, что на первый взгляд выглядит демократизацией, на второй может оказаться упрочнением новейшей версии буржуазного государства посредством формирования неосословной системы. Равно как и то, что выглядит потенциально-революционным классом, скорее всего, не является ни «классом», ни «революционным». Но это уже, как говорится, детали.

джерело: ЛОГОС·ТОМ 28·#6·2018