В поисках мира после «Великой Мировой войны» (легенда о ХХ веке)

из доклада
'Большой Переход'


философ; Директор в Институте стратегических исследований «Новая Украина»; Руководитель в Strategic Group Sofia;

«Именно Европа – вся Европа от Атлантики до Урала, - определяет судьбы мира»
Шарль де Голль
Гельмут Коль, 1988
Война, насилие уже не являются средством политики. Думать иначе – значит вести дело к концу света
«Мы хотим вместе с европейскими друзьями создать в Евразии мост дружбы и сотрудничества. Нам нужно приложить совместные усилия для создания четырех мостов – мира, роста, реформ и цивилизационного прогресса, чтобы сделать всестороннее стратегическое сотрудничество между Китаем и Европой еще более значимым и влиятельным»
Си Цзиньпин, 2014
Ангела Меркель, 2016
«Я за то, чтобы Россия постепенно сближалась с европейским экономическим пространством, чтобы мы в конечном итоге имели общую экономическую зону от Владивостока до Лиссабона…», «Мы должны постепенно двигаться к этой цели»

1
Тысячи страниц исписаны историками для объяснения феномена «начала» т.н. «первой мировой». Бикфордов шнур амбициозных заявлений об объявлении войны и первые военные действия казались в далеком уже 1914-м временными и даже «ненастоящими». По воспоминаниям современников, со вступлением в войну Франции на Западном фронте уже гибли тысячи, а в парижских кафетериях и петербургских ресторациях еще непринужденно сидела публика, громко обсуждая последние сводки из свеже напечатанных газет. Водоворот событий втягивал все новых и новых акторов, потери территорий и тысяч жизней мотивировали военные штабы к новым операциям, а дипломатов – к новым переговорам и сговорам. «Похмелье» 1918-го дорого стоило Европе и миру, и кровавые геополитические и военные застолья продолжались добрых 7 десятилетий.

2
И сто лет назад, и сегодня вопрос без ответа – КАК, понимая ВСЕ, интеллектуалы, политики, дипломаты и деловые круги перешагнули черту? Почему пафос Возрождения и нового рационализма, гордыня Просвещения и господствовавший прогрессизм не удержали мир от провала в варварство и мракобесие Великой Мировой войны, тоталитаризма всех мастей и идеологического фанатизма?

3
Второе десятилетие нового столетия (числительно XXI-го) - вновь в призраках Войны. Дипломаты и политики, «мозговые центры» и научные авторитеты без обиняков говорят об угрозе и возможности «горячих битв» Запада и Исламского мира, США и Ирана, НАТО и России… В любой из конфигураций поле битвы – весь мир, участники – все народы и альянсы.

4
Мировая война как новый способ изменения мира и миропорядка стал таким же допустимым вариантом, сценарием, «проектом жизни», как финансово-торговые альянсы или глобализированные коммуникационные стандарты общения с помощью интернета. Война из исключения, крайности становится цикличной нормой Нашего Нового Времени. Вернее, может стать – имея предтечу прошедшей Великой Мировой и безбожную слепоту нынешних «внуков войны».

5
Оглянитесь вокруг. Наши со-временники опьянены войной. Плюют на риски. Подло допускают смерть молодых и будущих поколений. Упиваются своей «настоящностью» (а после нас хоть «потоп»). И готовы разрушить новый ультрасовременный мир ради новых переживаний всечеловеческих «либидо» и «танатоса».

6
Разговоры о том, что мир находится в хаосе и рухнул т.н. «мировой порядок», не стихают вот уже третье десятилетие.

«Ялтинско-потсдамский холодный порядок» продлился почти полстолетия, и многие считают это время «золотым веком» современной западной цивилизации и расцветом мировой экономики, успешной глобализации и выравнивания развития.

Собственно, для каждого из нас, может, за редким исключением, детство выглядит «золотым временем», преддверием сложной взрослой жизни. Но если период после второй мировой был таким вот «золотым веком», «детством» нашего противоречивого «сего-дня», то что росло и что выросло?

7
XXI век скоро отметит свое первое двадцатилетие, а век ХХ-й все не отпускает. В свое время известный политэконом и историк Эрик Хобсбаум, автор определения «длинного девятнадцатого века», назвал ушедший ХХ век «коротким». Джованни Арриги, еще одна светлая голова нашего времени, в пику Хобсбауму, считал век двадцатый таким же «длинным», как и предыдущий XIX-й. И Арриги прав. То, что для Хобсбаума выглядело сжатым и скоротечным, вмещается в определение «ПЕРЕХОД». От начала империалистических войн и революций начала ХХ века до Хельсинской декларации СБСЕ 1975г., и затем – до распада СССР, объединения Германии и создания Европейского Союза дистанция действительно меньше «века». Но начало нового порядка явно затянулось, и протяженность перемен уже получила определение «нарастающего хаоса».

8
О «мировом порядке» в XX веке говорилось и писалось бесконечно. Вероятно, потому что в человеческой истории этот век останется в памяти и опыте прежде всего как век Великой Мировой войны. Мировой – потому что вовлечены были практически все народы и территории. Но еще потому, что по-толстовски «всем миром» столкнулись династии и империи, народы и классы. Сама война на несколько десятилетий стала «порядком», в котором, несмотря на декларации о нормах и ценностях, сила и воля определяли судьбу миллионов.

Пожалуй, впервые после религиозных войн в Европе конфликт идеологий и социальных утопий стал одним из главных приводных ремней войны. Как и Священный союз 1815-го, рожденный страхом континентальных империй и династий перед силой революционной утопии «освободительных» наполеоновских войн, Версальский мир, Лига наций-ООН и НАТО были своего рода «идеологическим утешением» - попыткой задеклировать порядок на основе общих ценностей (нация, демократия, права человека, коллективная безопасность), прикрывавших нерешенные проблемы («баланс интересов») нового пост-имперского и исторически скоротечного «национального миропорядка».

9
В этой Великой войне были «первая» и «вторая» горячие войны, была и «холодная», но – не менее кровавая и обжигающая. Очень условно эта Великая Мировая война ограничена рамками событий, которые «схватывают» масштаб и, что еще важнее, осмысленное все-человеческое действие.

Первые войны начала века (англо-бурская, русско-японская) быстро переросли в «войну империй», стыдливо прикрытую идеологией «войны народов».

Глобальные столкновения этой войны периодически утихали, но не останавливались ни разу. Гражданские конфликты в Китае и японская оккупация на Востоке и в Тихом океане, испанская «гибридная» мировая война 30-х, война в Корее и Вьетнаме 40-70-х, ближневосточные войны 50-60-х – лишь отдельные иллюстрации Великой Мировой.

Таким образом, крах Старого порядка «длинного XIX века», Великая Мировая война и затянувшееся на десятилетие у-миро-творение составляют условную хронологию и не менее длинного XX-го.

10
Кровавые события и крупные социальные потрясения «притягивают» внимание, а их пере-живание часто накладывается эмоциями, впечатлениями, изгибами судьбы на общий жизненный поток. Украинский философ Мирослав Попович назвал век XX-й «кровавым». Яркое, совсем не философское, но такое точно-метафорическое определение.

«Длинный», «кровавый» и еще не закончившийся век, ломающих хроно-границы и каноны ушедшего, такого же «длинного» века XIX-го.

11
После Хельсинки-75 мир не успокоился в одночасье. Войны в Афганистане, ирано-иракский конфликт, война в Ираке, трагичный распад бывшей Югославии, военные конфликты в Грузии, Украине… И все же эта инерция Большой Мировой существенно отличается от предыдущих потрясений. Фронтальные стычки и межгосударственные акты войны сменились «молекулярными» войнами и «гибридными» технологиями. Все отдают себе отчет в неосуществимости полноценной Войны, потому что в такой войне победитель невозможен, а поражение равно уничтожению.

12
Бои историков за историю всегда были неотъемлемой частью борьбы за умы. Важно ведь не только «что было» и «как это было», но и что это значит для последующего. Сознание человеческое, как индивидуальное, так и коллективное, постоянно «перезагружает» прошлое – как актуальный опыт и ценностно осмысленное значение. Неслучайно так распространен постулат о необходимости «пере-осмыслить прошлое». И это ведь не разовое действо. На самом деле, переосмысление – как ре-актуализация, пере-оценка значений и целе-полаганий – процесс постоянный, потому что связан с нашей мотивацией к будущему, осмысленностью отдельного поступка и общественного действия. По другому никак.

13
Великая Мировая война XX века «в себе» содержит огромное число характеристик и черт. Экономисты выделяют в ней – как главное - следствия промышленных революций и борьбу индустриальных центров за рынки и территории. Политэкономы – смещения центров развития («центры накопления капитала») и форм организации обществ и социально-экономических систем. Политические философы – мировой классовый конфликт эпохи промышленного капитализма, вылившийся в итоге в конкуренцию и противостояние двух цивилизационнных систем социализма и капитализма, где крах социалистического лагеря стал своеобразным итогом, определившим исторического победителя – нео-индустриальную систему глобального капитализма. Психоаналитики видят в этой всечеловеческой схватке конфликт «десакрализированного» бытия современного индивидуализированного общества и старых систем внешней организации (государство, производство, семья, - как пел Высоцкий, «все не так, ребята»).

Эти и другие подходы к осмыслению уходящего века существенны, потому что отражают важные стороны и черты времени. Грубо говоря, все это имеем место быть.

14
Несмотря на все «имперские» пакты в Ялте и Потсдаме, смысловое и идеологическое завершение этой Великой войны началось с идей «разрядки», «конвергенции», «гуманизации отношений» и отразились в идеях мирного со-существования разных социальных систем только в средине 1970-х ХХ-го века. Хельсинская декларация СБСЕ 1975 года стала своеобразной «мировой вехой», завершающей Великую Мировую войну, длившуюся по меньше мере 7 десятилетий и «маяком» начавшегося процесса у-миро-творения.

15
Войны и революции не исчерпывают всех значений и смыслов прошедшей, а вернее – все еще уходящей вековой эпохи. Как, впрочем, и декларативные международно-правовые порядки, - лишь «оконтуривают» эпоху. Но этот контур зыбкий и условный. И зачастую реальные процессы выходят за рамки этих норм, а со-бытия раздваиваются. Мы видим (или вернее, хотим видеть) ту грань происходящего, которая подтверждает наличествующий порядок. И как слепцы, невидящим взглядом пропускаем ненорматичное, выпадающее, за-граничное.

Так, заявленная «эпоха наций», закрепленная Версалем и вильсоновской Лигой наций, вполне вписывалась в процесс трансформации бывших территориальных империй европейских господ в чинные и благополучные европейские нации по итогам мировой войны 1937-1946 (от «гибридной войны» в Испании до капитуляции императорской Японии). Но не менее кровавые военные события в ИндоКитае и Корее, циничные гибридные войны на Ближнем Востоке и Африке происходили как раз как «контр-национальные». Две Кореи, «схематичный» арабский Ближний Восток (клокочущий нерешенным национальным вопросом до сих пор) – лишь наиболее явные проявления этого беспорядка в «международном порядке».

16
Крах социалистического лагеря и подрыв доверия к «коммунистической утопии» так и не стал «концом истории». Френсис Фукуяма с каким-то юношеским энтузиазмом поспешил объявить «конец эпохи», разрыв времени. Но на смену «борьбы систем» пришла борьба культур и социальных организаций. Идея «конвергенции» приобрела совсем новую историческую коннотацию, и история так и не у-порядоченного мира «продлилась». Что с честной грустью в последующем признал и сам философ.

17
Национальное проектирование, опирающееся на нео-колониальную трансформацию мира в связи с распадом территориальных империй во второй половине XX века, так и не обеспечило нового устойчивого баланса сил и интересов – ни на глобальном, ни на локальном уровне. Все новые и новые народности, религиозные и идеологические общины заявляют о своих правах на суверенитет, и не только в территориальном, но и в культурном и идеологическом измерении. Яркий пример – идеология нового движения в исламском мире «Движение умеренных» (инициатор – политический класс Малайзии). «Умеренные» и ИГИЛ – еще два новых полюса, дополняющих совершенно новую картину мира. Выступая за диалог и мирное сосуществование исламского и западно-христианского миров, сторонники «умеренных» открыто выступают за равную конкуренцию двух моделей экономической организации мира – «экономика процентного капитала» и «экономика участия». Пожалуй, впервые после противостояния капиталистической (конкурентный рынок) и социалистической (административный рынок) моделей экономик (с претензией на глобальность) дискуссия о право на выбор социального устройства была предложена так четко и недвусмысленно. «Параллельные современности» (С.Хантингтон) из кабинетов философов и футурологов перекочевали в реальную политико-экономическую плоскость.

18
Таким образом, историко-философский смысл 70-летней Великой Мировой войны заключается в развернувшейся борьбе за право на историчность, как право участвовать в «творении дальнейшей истории». И исторический смысл «завершенности» кровавого ХХ века (его ценностное значение для последующего) будет найден и реализован в «новом миро-порядке» новых исторических субъектов. Поэтому XX век может стать одним из самых «длинных» в актуальной вековой истории человечества, занимая свое место рядом с «темными» веками и эпохами.

19
В этом «Большом Переходе» и по итогу Большой Мировой войны ушел в прошлое мир метрополий и колоний. Европа заплатила высокую цену за империализм. Между демократической утопией «Соединенных Штатов Европы» и Евросоюзом – почти сто лет империалистических войн, волны пост-колониального национализма и амбиций несостоявшейся американской гегемонии Нового Света (Pax Americana).

20
Бывшие европейские империи (Франция, Голландия, Испания, Португалия, Германия) из держателей старого миропорядка на какое-то время превратились в сателлитов, зависимых от товарных кредитов и технологий главного выгодополучателя Большой Мировой – США. «План Маршалла» стал уникальным инструментом геоэкономического «раздевания» вчерашних империй, Бреттон-Вудская система поставила на счетчик когда-то суверенную казну былых империй и монархий, НАТО оформило геополитический сателлитизм.

«Маршеллизация» послевоенной Европы превратила саму Европу в индустриальную колонию-континент, где в условиях послевоенной разрухи поступали оружие и станки (как когда-то туземцам – бусы и виски), а оплатой стали раскрытые рынки бывших колоний, кредитная зависимость и геополитическая вторичность. Раздел Европы по «санитарному кордону», передел Германии и оформление двух систем «на двоих» - США и СССР – загонял Европу в исторический угол объектности. Призрак будущего транс-атлантического единства (навязчивое предложение США еще с конца 1940х) грозил Европе стать штатом – но не Европейского Союза, а Американской Атлантики.

21
Бывшие европейские империи и авторитарные режимы, пережив потрясение фашизма и разрушений, шаг за шагом, начиная с Европейского объединения угля и стали, с трудом возвращали себе право на новую историю. Так видится замысел и разворачивание проекта ЕвроСоюза – от 1950х к 2000м.

22
В основе стратегии новой субъектности Евросоюза, на наш взгляд, лежит идея Нового лидерства, - социальная утопия гуманного устройства (мультикультурализм, права и свободы человека, социальное государство).
Три составных в стратегии новой европейской субъектности.
В геоэкономикеде-маршеллизация национальных экономик и восстановление влияния на прошлые «колониальные миры» на основе финансово-технологической и культурной экспансии («европеизация»). Составные стратегии – от объединения угля и стали - к экономическому сообществу (ЕЭС), общему экономическому пространству (от энергетической системы до стандартов), валюте (евро), инфраструктуре (еврокоридоры, энергосистема континента), буферной зоне и ресурсной базе (политика соседства и субрегиональных сообществ), сохранение модели социального государства после потерь и потрясений мирового кризиса 2008+.

В геополитике – объединение Германии (1990) и создание интеграционного ядра (франко-германский «ахенский» договор 2019г.), укрепление военно-политической самостоятельности (программа PESCO, 2017), с перспективой создания единой европейской системы колективной безопасности, самостоятельная политика в отношении «конфликтов сдерживания» (Сирия, Иран, Украина).

В глобалитике – наращивание связей и формирование «общих пространств» с новыми центрами роста и макро региональными объединениями «без США». Подготовка и реализация новой «длинной» континентальной стратегии (начало положено "Парижской хартией" СБСЕ 1990г., идея Большой Европы). Договор о зоне свободной торговли с МЕРКОСУР (2019, Бразилия+) и подготовка почвы для континентальной зоны свободной торговли с Китаем и РФ (ШОС+ЕАЭС).

Идея Хельсинки-2, включающая в себе и участие Китая, вполне реализуема уже в ближайшие годы.

Европа борется за свой новый порядок, за свой, европейский XXI век. В котором нужно научиться, учитывая уроки «кровавого ХХ века», быть «не первым, но и не вторым». Политэкономы определяют грядущий цикл развития как «азиатский», с центром накопления капитала в Китае. Китай демонстрирует готовность к конкуренции без войн. Европа готовиться быть благодарным глобальным партнером нового лидера.

«Тот, кто овладеет новой континентальной стратегией развития, сохранит и историческую субъектность. Тот, кто останется в стороне, - может потерять и страну». Такой может быть жестокая формула выживания для стран евро-азиатского континента в грядущем XXI веке – веке пост-военного развития – веке гео-культурных ассимиляций и гео-экономического поглощения.
~
Підпишись на наш Telegram канал чи Viber, щоб нічого не пропустити
Сподобалась стаття? Подаруйте нам, будь-ласка, чашку кави й ми ще більш прискоримося та вдосконалимося задля Вас.) SG SOFIA - медіа проект - не коммерційний. Із Вашою допомогою Ми зможемо розвивати його ще швидше, а динаміка появи нових Мета-Тем, перекладів та авторів тільки ще більш прискориться. Help us and Donate!
тексти до теми:
Тема: Український "транзит"/Президентская кампания - 2019: старт
Революционные волны и призрак новой революции
Анти-корпоративизм, солидаризм, новые социальные свободы и новое равенство, «справедливое социальное государство» – ключевые посылы европейских революционных протестов в Париже и в Брюсселе, в Тиране и в Бухаресте. В движении – сотни тысяч, в динамике – эффект «домино» и подражание, в скорости координации – в полном соответствии с возможностями «информационного общества». По своей сути, европейский революционный процесс стал своеобразной кульминацией всех предыдущих «вспышек» против корпоративного государства в Центральной и Восточной Европе, в арабском мире и в Латинской Америке. И от успеха или поражения социальных изменений в Европе теперь непосредственно зависит исход «шестой революционной волны». (Ермолаев Андрей)
Made on
Tilda