«Исламская альтернатива» для Европы:

Если мы откинем в сторону фактор беженцев от нынешних военных конфликтов на Ближнем востоке, волна массовой миграции в будущем просто неизбежна. Демографический взрыв продолжается по всему периметру южных границ Европы: население Египта уже превышает 97 млн. с приростом под 2 млн.чел. в год (пригодных для жизни территорий всего около 7%, интенсификация сель.хоз. индустрии убивает не поспевающие в восполнении водные ресурсы). Это просто один из ярких примеров среди южных стран с катастрофическим приближением к пределу ресурсного выживания. Учитывая климатические прогнозы, предполагающие усиление засушливости этого региона (ближайшая страна в зоне риска с водными ресурсами - Иран, 81 млн. чел.),

Серьезное изменение этно-культурного, религиозного состава европейского населения неизбежно. Естественно стоит это рассматривать как новые аналитические факторы, избегая пропагандистских клише: «набега чужих»; «упадка белой Европы»; «катастрофической опасности» и т.д. В конце концов, само многообразие нынешнего населения Европы начало в свое время радикально изменяться под натиском множественных переселяющихся народов. Для нас эти тенденции - это некая неизбежная данность, требующая выработки новых возможных моделей развития событий. Европейская мысль пока осознает эти тенденции в крайне робких формах пространства массовой культуры, которая, между тем, отражает тенденции серьезней чем конъюнктурные предвыборные выкрики новых/старых националистических сил.

Талант художника реализуется через способность в творении выразить точное ощущение своего переживания настоящего времени, его проблемного протекания, отражения коллективных рефлексий над собственными тревогами. Художник надеется разрешить свое интеллектуальное и душевное томление через раскрытие его предмета как бы от имени большинства, которое не способно самостоятельно сделать это для себя понятным. Талантливый художник - эмпат чужих образов и символов, что позволяет ему быть максимально честным и правдивым в своей ангажированности. Это позволяет нам часто аппелировать к тем или иным предметам искусства как некому актуальному отражению важных общественных процессов и их проблемных переживаний.

Среди таких ярких «лакмусовых бумажек» новых самокопаний в пространстве европейских художественных и интеллектуальных кругов я бы хотел выделить два совершенно противоположных по настроению, но совершенно схожих в предмете творческой мотивации произведения: книгу Мишеля Уэльбека «Покорность» и фильм Паоло Соррентино «Молодой Папа» (1 сезон, выстроенный в многосерийном формате).

Паоло Соррентино (один из самых талантливых итальянский кинорежиссёр последнего времени, широко известный своими фильмами «Великая красота», «Молодость») великий пессимист в отношении смысловых «драйверов» настоящего времени в пространстве сообществ, наследников христианской эсхатологии. Все его творения через утонченную художественную эстетизацию окружающего материального и человеческого подчеркивают финальную внутреннюю экзистенциальную пустоту всех соискателей современных стратегий достижения «счастья и успеха» (красота, известность, богатство, власть). И что даже лучшие «победители» в гонке за изыскуемые пьедесталы (писатели, актеры, художники, политики и т.д.) обречены остаться с убийственной внутренней пустотой перед неизбежностью смерти. Того самого «ничто», которое делает бессмысленным личные капиталы и чужие восхищения. Для Соррентино лишь понятие Великих чувств рождает, а главное не дает потерять ощущение бытия, будучи единственным его живым смысловым наполнением. Отвечая на вопросы: «зачем я живу?», «ради чего жил?».

Некой тематической вершиной режиссерских душевных исканий стал проект «Молодой Папа». В котором яркий и харизматичный британский актер Джуд Лоу перевоплощается в образ нового Папы Римского. Задача художественного появления которого показать водораздел между, ставшей обыденностью религиозной жизни, мирской пошлой суеты и настоящей святости, забытой в многотомных собраниях из истории христианского духа. Углубление в детали сюжета совершенно лишние для предстоящих размышлений ибо мотив, драйв сериала создан не лишь из основной повествовательной и визуальной канвы. В большей степени меня заинтриговал контекст места, времени, обстоятельств, в которых этот сериал создавался и еще тематически будет продолжен. Изображенные автором герои, а именно их характер, нравственность (за исключением самого Папы - это уже нужно самим пронаблюдать и определится) очень далеки от понятия христианской добродетели. Кризис церкви и религии преподнесены как причина ее же духовной фасадности. Ватикан как хорошо зарабатывающий Дисней-Лэнд, и паства живущая и действующая за заповедями божьими (и в боге) ровно час в сутки. Организация простых управляющих музейными зданиями и предметами высокой исторической ценности. Появление молодого Папы (как гром среди ясного неба ломающего привычность устоявшегося порядка жизни отношений церкви и верующих) - это указание на то, что не все прекрасно в Королевстве Датском и существует некий глубинный кризис. Не дословной цитатой:

- и это настроение окружающих разворачивается как только сам Папа сказал, что прихожане не могут просто так быть прощены в своих грехах одной лишь просьбой. Индульгенция не продается, а всю жизнь заслуживается перед богом поступками. Выдуманный Соррентино Папа в «юношеском» пятидесятилетнем порыве находит единственный ответ, совершенно симметричный восточному проекту Исламского Государства Ирака и Леванта (как провиденциалистский идеал реального «Царства божьего» на земле, как нравственно альтернативная всем проваливающимся проектам модель социально-политической организации общества. Инструменты конкретной реализации - это уже отдельный вопрос). "Святой Отец, наших прихожан становится все меньше, образуются новые группы, по своему радикализму готовые поспорить с исламскими. - Они вернутся. И запомни, что Ислам самая крупная религия" (из разговора Секретаря и Папы). Молодой и революционный, он выступает с целями возращение Ватикану роли религиозного идеологического центра; возращения христианству спасительной, преобразовательной функции организации мировой общественности на первейшем принципе заветной нравственности и спасении индивидуальной души во имя райского вознесения. И предидущий, реакционный кандидат на пост Папы, который проиграл, а вернее его поведение и реакция на проигрыш - это именно то, за что мусульманин праведно назовет христиан лицемерами, предавшими Бога. Потому встроенная в протяженность всего повествования история кризиса веры молодого Папы (как единоличного царя-наставника самого бога на земле) напрямую раскрывает и повествует о кризисе веры христианства как такового, в данном случае олицетворенного католической церковью и Ватиканом.

Соррентино дает свет и не лишает шанса к покаянию перед само именованием Западом себя христианской цивилизацией, но тревожно и с завистью поглядывая на мотивации и динамичную силу пассионарного взрыва европейской иммигрантской молодежи по отношению к идее возрождения Халифата на Востоке. Где по каким-то непонятным европейцу-христианину причинам держится практическая вера в реализацию буквы священного писания. Европа утратила трансцендентную цель; коллективные идеологии вымерли в хвосте локализированного конформистского потребительского мифа про образ счастья. Но ценностное основание, заложенное в коллективную религиозность может возродить дискурс об общности и цели совместного будущего. Соррентино представляет ту сторону европейской интеллигенции, которая завидует живой социальной энергии Ислама, не имея смелости об этом заявить прямо, а порою и принять в пафосе исключительной рациональности. А потому и рисуется калька в виде возрождения Ватиканского государства, реализующего царство божие на земле как исключительно планетарный проект. Но даже тут молодой Папа надменно предлагает ждать пока самостоятельно придут те самые правильные сыны божьи в лоно церкви. Ждать, покорно.

Противоположную, пассивно пессимистическую картину рисует известный французский писатель Мишель Уэльбек. В его «Покорности» Франция вступает в эпоху постепенной, но неуклонной исламизации всех сфер общественной жизни, в результате прихода к власти происламского президента и парламента (результат анти националистического консенсуса). Такой приход «исламского мира» становится следствием разрыва между лицемерием поступков/решений с картинной иудо-христианской идеологии европейской культуры должного. Пропала вера в нужность сдерживающих общество ограничений. Апогей просвещения привел к слабости самосохраняющих механизмов по отношению к своей структуре воспроизводства.

Ислам означает второй шанс: шанс на общность с другими людьми, на семью. На все то, что, по всей видимости, разрушено европейским проектом. Но семья (в какой бы то ни было форме) необходима, причем не только с индивидуальной или психологической, но и с социально-политической точки зрения: она обеспечивает существование общества. Уэльбек провидчески указывает на суть центральной европейской проблемы. Писатель рисует перспективу добровольного подчинения западного общества, его покорной готовности отказаться от традиции борьбы за ценности и свободы. «Покорность» рисуется как печальный итог европейского индивидуализма. Европейская цивилизация утратила привлекательность с точки зрения общечеловеческих идеалов. Кроме относительно комфортного существования в обществе потребителей и индивидуалистов, ей больше нечего предложить. Цивилизации не умирают из-за того, что кто-то их убивает, «они убивают сами себя... И Европа уже совершила свое самоубийство», говорится в романе.

Мусульманское братство» стремится преобразовать Европейский Союз в новую Римскую империю во главе с Францией демократическим путём: после прихода к власти во Франции и других странах Европы расширить Европейский союз за счёт включения в его состав Турции, Туниса, Египта. «Не за что биться, нечем делиться» старческое европейское равнодушии к себе и собственным ценностям.

Герои Уельбека и сама Европа покорно, при своей несостоятельности, принимают новую пассионарную энергию Ислама, использующую новую карту и новую территорию приложения своих усилий для нового общественного универсального проекта, но оставляя старую «христианско-либеральную» модель за бортом.

И в шиитском и в суннитском направлениях присутствует представление про последнего потомка Мухаммеда (или же в шиитском понимании: последнего «скрытого имама», Махди). Махди и Иса (в исламе Иисус фигурирует как очень важная фигура, но лишь как небесно ниспосланный пророк; первый пророк Аллаха; транслятор слова об истинной религии до момента обновления ее приходом Мухаммеда) упразднят насилие и несправедливость, и установят справедливые и истинные порядки в канун Судного Дня. Иса сразится с лжемессией Даджалом и убьёт его, Пророк Иса установит на земле царство добра и справедливости. Но в своем втором пришествии он будет руководствоваться исламским шариатом.

Таким образом должна расширяться власть и организовываться политическое пространство под сокрытого имама в ожидании того, что его приход удостоверит внутреннюю правильность действий общества. Вебберовская черта протестантских обществ — ведение коммерции не лишь ради расширения личного потребления, а в качестве добродетельного вида деятельности. При этом М.Веббер особо подчёркивал аскетизм предпринимателей-протестантов, многим из которых были чужды показная роскошь и упоение властью, и которые рассматривали богатство лишь как свидетельство хорошо исполненного долга перед Богом.

Имам есть, но он сокрыт, его власть существует, но она оказывается в виртуальной реальности. Что же должно быть в физической реальности? Должно быть приготовление к его приходу, то есть должно быть деяние общины, которая в лице своих лучших представителей берет на себя инициативу создавать условия для его появления.

Именно в этом идеологическом моменте Ислам противопоставляет себя заблудшему в индивидуальном эгоизме христианству. Второй момент: светская власть духовенства. Духовенство никогда не сможет узурпировать, как в христианстве, коренные истоки авторитета. В христианстве авторитет, свет непременно в церкви, и если ты не воцерковлен, не ходишь в церковь, это богоискательная интеллигентщина или секта. В исламе этого быть не может.

Вера не может быть частным делом в исламе. Вера, есть духовная воля, направленная на реализацию некоего проекта. Этот проект является универсальным — воцарение справедливости. Положение в теории ислама об проактивном политическом переустройстве миропорядка согласно принципам «исламского мира» и шариата как кодифицированной организации социальных, экономических и политических сфер - делает ислам исключительным по силе левым идеологическим проектом. Проектом потенциально способным быть уникальным в соединении политической повестки (с готовыми представлениями идеальных моделей общественных взаимоотношений) и трансцендентным, коллективным духовным целеполаганием. Система глобализирующегося капитала экспансировала индивидуальные жизненные миры, тотально отрезая пути к альтернативному конструкту экзистенциального самоосмысления (самой возможности для такой альтернативы), путем захвата и переноса потребительской логики в сферы нравственного, эстетического и стратегии самой рациональности. В западной мысли активную позицию в рефлексии данного status quo и публичную позицию в высказывании критики в ее сторону оставлено на совесть малой элитарной группе университетской интеллигенции, и иным «гуманитарным маргиналам». В неком смысле данная «критическая ниша» осознанно ограничена в аудитории самими авторами и глашатаями про пороки системы, несправедливость мирового порядка, самоубийственность экономической организации и утраченный прогресс нравственности как таковой, подмененный единственным пониманием прогресса как усложнение технического строения материального производства товаров и услуг.

С таких позиций говорят исламские теоретики и с такой контр-системной идеологией выступают наиболее радикальные из них: действующий мировой порядок - как враг любой живой идеологической альтернативы уровня исламской религии. Западное христианство таким образом оказывается пассивным, безмолвным, не способным быть организующей силой и идеей, контролировать политику за заповедями тех стран, которые лицемерно провозглашают это своими исконными и определяющими ценностями. Претендующая на авторство и идеолога светского кодекса «западных прав и свобод», идеологии гуманности как таковой - по факту, и западные и восточные церкви Христа стали лицемерными забюрократизированными прибыльными организациями, погрязшими в порочных скандалах, критикуемые в затухающем духе во влиянии на общественные отношения. Протестантские церкви же выигрывают у последних, но не выходят в стратегии своей деятельности за рамки духовного здоровья малых общин.

В моей гипотезе, Европа со своим пост-христианским либеральным порядком позволит создать условия переображения, «протестантизации» (и как возращение к не изуродованным исторически интерпретациям) ислама. Ислам в лице много поколенческого миграционного преобразования населения Европы имеет уникальные возможности реализации и переоформления шариата в форме, не обремененной местной «архаикой» отношений (к примеру, дегуманизированного и неравноправного отношения к женщине. Такое и им подобне предубеждения западного человека относительно «ужасов», неприемлемых для современного жителя европейского мегаполиса, является примером переноса практик конкретного ближневосточного государства на свободы ислама как такового). Переселение ислама на постоянное присутствие в пространство новой европейской родины - условие проверки и формирования ислама по шариату во внеисторической шкарлупе старых ближневосточных традиций. Консервативность старых ближневосточных светско-религиозных элит, их лично корыстные манипуляции вектором богословской традиции и т.д. - исчезание этих факторов позволяет подтолкнуть ислам к осовремениванию через свою действительную универсализацию. Возвращение изначального ислама в свой пафос авангарда христианства. Проигнорированный христианством второй пророк Мухаммед, следование ложному, не обновленному, учению - вот аргументы ислама на фоне самых кровопролитных войн и конфликтов (изобретенных орудий массового уничтожения), устроенных христианскими странами за последнее столетие. Козырь в аргументах к реакции по отношению к сложившемуся миру протестантского общества (протестантского не в буквальном «конфессиональном» смысле, а в смысле его расчетливого рационализма, социальности, «открытости», т.е. общества плоского, пребывающего «лишь тут», без вынесенной над человеческой цели). Идея «рая на земле» (Града Божьего в свете) реализовалась своей фальсификацией через идею «потребительского прогресса». С каждым поколением свободы становится не больше, а увеличение свободного времени прогрессом лишь канализируется в очередные формы рекреационного время прожигания - через культурную индустрию симулякров потребностей. Вместо этого открытым остается пространство для идейной силы, способной сформулировать идею прогресса: межчеловеческих отношений; душевно нетравматичной экзистенции; прогресса в способности неконфликтного (без войны) существования, хотя бы на протяжении лет 50-ти. Прогресса истинно гуманного общества (без бездомных, брошенных детей, повседневных убийств, семейного насилия и т.д.) - всего того, что неспособно реализовать и сформулировать концептуальной задачей западное пост-христианское общество. Общество не только успешных, а, в первую очередь, счастливых людей с высшими, за личные, целями (ибо реализуются такие цели лишь как общее, а не лично-индивидуальное). Тут есть новые возможности для исламских принципов организации человеческого общежития в своей левой, контрэлитарной форме религиозно-идеологического универсального движения.

Сподобалась стаття? Допоможи нам стати кращими. Даний медіа проект - не коммерційний. Із Вашою допомогою Ми зможемо розвивати його ще швидше, а динаміка появи нових Мета-Тем та авторів тільки ще більш прискориться. Help us and Donate!