© 2019 Strategic Group.Media
Война за ренту
Вопрос мирного урегулирования входит в топ тем, которые беспокоят украинскую общественность. Что совершенно не мешает участникам близящихся выборов формировать предвыборное меню на основе широкого ассортимента воинственных стратегий. Парадокс, но это работает. При всем показном электоральном миролюбии, соотношение избирателей, готовых поддержать повестку войны, к избирателям, ориентированным на предложения урегулирования, составляет приблизительно 8 к 2-м.
В ходе выборов в Украине избиратели смогут принять участие сразу в нескольких «военных кампаниях». Как минимум в «отечественной», «антиолигархической», «национально-освободительной», «гражданской», «войне за веру» и т.д. В каждой из этих кампаний есть вариант участия за власть и за оппозицию. Поэтому их мобилизационный потенциал при определенных условиях может оказаться выше прогнозируемых социологами показателей ожидаемой явки.
Воинственность в широком смысле, как крайнее выражение активной бескомпромиссности, стала признаком не только текущей избирательной кампании, но и всей политической жизни в целом. Это можно объяснить действием фактора российской агрессии, которая формирует общее лекало для украинской политики. Но если вдуматься, то можно обозначить и более глубокие причины.
Украинское общество утратило преобразующую динамику. Социализм демонтирован. Национальная экономика, построенная на трофейном освоении ренты от природных ресурсов и постсоветских активов, достигла предела своих возможностей. Ренты, которой еще вчера было вдоволь, сегодня уже недостаточно. Потому что капитал не реинвестировался, а выводился, слишком жестки рамки международного разделения труда, потеряны или свернуты рынки, сузился платежеспособный спрос и т.д. — факторов и объяснений хватает. Это не хорошо и не плохо. Это то, что произошло.
Трофейная экономика размыла классовую структуру, сформировав специфическое квазисословное общество, состоящее из корпоративной «знати», служиво-сервисной «челяди» и трудовой «черни». Власть и государство превратились в многоуровневую пропускную систему в национальную кладовую. Кладовая опустела, наступил период кризисной ломки, приведшей к интенсивным конфликтам по поводу распределения оставшихся национальных богатств. Напряжение росло от выборов к выборам. И вот теперь мы приближаемся к пику битвы за ренту. Ее активными участниками будут не только корпорации, но и широкие слои населения, внезапно лишившиеся привычной социальной защиты.
Для украинцев рента уже давно превратилась в фетиш и синоним выживания. Война за ренту — не важно, дивиденды ли это, субвенции, субсидии, пенсии или еще что — постепенно становится сутью происходящего. Она вытесняет все остальные процессы и события. Отражается на всем, в том числе и на выборах. Не имеет смысла говорить о дискуссиях, критичном соревновании гипотез о направлении развития страны, диалоге, достижении компромисса и взаимном уважении позиций. Война не признает компромиссов. Как сказал один из кандидатов — «мы или они».
Все остальное определяется местом в общественной и корпоративной иерархии. Чем ниже положение кандидата и избирателей, к которым он апеллирует, тем жестче и радикальнее его посылы. Тем больше он говорит о несправедливости рентного распределения.
Труднее всего действующей власти. Она делает вид, будто ренты не существовало в принципе, а ресурсы страны — это воображаемые друзья, или бездомные животные, которых надо взять домой. Например, пенсия — это не рента с природных ресурсов. Это результат солидарных либо личных накоплений.
Оппозиция говорит о ренте охотно, противопоставляя правящему либерал-популизму социал- или солидар-популизм. Конечно, здесь тоже есть своя специфика. Для оппозиции рента — это только капитал, накопленный правящей верхушкой. Потому пахнет очередной реинкарнацией то ли «скарбів-полуботка», то ли «миллиарда-януковича», место которых займут очередные «клиенты ротшильдов».
В ходе выборов в Украине избиратели смогут принять участие сразу в нескольких «военных кампаниях». Как минимум в «отечественной», «антиолигархической», «национально-освободительной», «гражданской», «войне за веру» и т.д. В каждой из этих кампаний есть вариант участия за власть и за оппозицию. Поэтому их мобилизационный потенциал при определенных условиях может оказаться выше прогнозируемых социологами показателей ожидаемой явки.
Воинственность в широком смысле, как крайнее выражение активной бескомпромиссности, стала признаком не только текущей избирательной кампании, но и всей политической жизни в целом. Это можно объяснить действием фактора российской агрессии, которая формирует общее лекало для украинской политики. Но если вдуматься, то можно обозначить и более глубокие причины.
Украинское общество утратило преобразующую динамику. Социализм демонтирован. Национальная экономика, построенная на трофейном освоении ренты от природных ресурсов и постсоветских активов, достигла предела своих возможностей. Ренты, которой еще вчера было вдоволь, сегодня уже недостаточно. Потому что капитал не реинвестировался, а выводился, слишком жестки рамки международного разделения труда, потеряны или свернуты рынки, сузился платежеспособный спрос и т.д. — факторов и объяснений хватает. Это не хорошо и не плохо. Это то, что произошло.
Трофейная экономика размыла классовую структуру, сформировав специфическое квазисословное общество, состоящее из корпоративной «знати», служиво-сервисной «челяди» и трудовой «черни». Власть и государство превратились в многоуровневую пропускную систему в национальную кладовую. Кладовая опустела, наступил период кризисной ломки, приведшей к интенсивным конфликтам по поводу распределения оставшихся национальных богатств. Напряжение росло от выборов к выборам. И вот теперь мы приближаемся к пику битвы за ренту. Ее активными участниками будут не только корпорации, но и широкие слои населения, внезапно лишившиеся привычной социальной защиты.
Для украинцев рента уже давно превратилась в фетиш и синоним выживания. Война за ренту — не важно, дивиденды ли это, субвенции, субсидии, пенсии или еще что — постепенно становится сутью происходящего. Она вытесняет все остальные процессы и события. Отражается на всем, в том числе и на выборах. Не имеет смысла говорить о дискуссиях, критичном соревновании гипотез о направлении развития страны, диалоге, достижении компромисса и взаимном уважении позиций. Война не признает компромиссов. Как сказал один из кандидатов — «мы или они».
Все остальное определяется местом в общественной и корпоративной иерархии. Чем ниже положение кандидата и избирателей, к которым он апеллирует, тем жестче и радикальнее его посылы. Тем больше он говорит о несправедливости рентного распределения.
Труднее всего действующей власти. Она делает вид, будто ренты не существовало в принципе, а ресурсы страны — это воображаемые друзья, или бездомные животные, которых надо взять домой. Например, пенсия — это не рента с природных ресурсов. Это результат солидарных либо личных накоплений.
Оппозиция говорит о ренте охотно, противопоставляя правящему либерал-популизму социал- или солидар-популизм. Конечно, здесь тоже есть своя специфика. Для оппозиции рента — это только капитал, накопленный правящей верхушкой. Потому пахнет очередной реинкарнацией то ли «скарбів-полуботка», то ли «миллиарда-януковича», место которых займут очередные «клиенты ротшильдов».
Население не верит в либерал-популистскую сказку власти и лишь частично разделяет репрессивную ограниченность оппозиции. Оно видит ренту везде: в пенсиях и коммунальных тарифах, в образовании и медицине. Рента лежит в основе поддержки унитаризма и подпитывает соборность.
Вряд ли националистическое «Украина — для украинцев» имеет для людей еще какой-то смысл. Украина — это и есть рента, как бы меркантильно это ни звучало. Именно поэтому «не отдадим ни пяди» и «пусть катятся» звучит так убедительно.
Украиной хотят быть все. Власть говорит о защите «Украины воспрявшей», оппозиция — об отмщении за «Украину поруганную». Приобщение и слияние с образом Украины имеет принципиальное значение. Это инструмент мобилизации и дополнительная гарантия неприкосновенности на случай поражения. А потому много патриотизма не бывает. Особенно, когда ставки так высоки и слово «война» уже не воспринимается только в качестве фигуры речи или политической технологии.
Украиной хотят быть все. Власть говорит о защите «Украины воспрявшей», оппозиция — об отмщении за «Украину поруганную». Приобщение и слияние с образом Украины имеет принципиальное значение. Это инструмент мобилизации и дополнительная гарантия неприкосновенности на случай поражения. А потому много патриотизма не бывает. Особенно, когда ставки так высоки и слово «война» уже не воспринимается только в качестве фигуры речи или политической технологии.
Общество войны
Одним из ключевых факторов, трансформирующим украинское общество, стал военный конфликт на востоке страны. Он воздействует и на социальную структуру, и на состояние массового сознания, и на алгоритмы социального взаимодействия.
Конфликт привел к появлению в Украине милитарной социальной группы — военного класса. В своем становлении он прошел несколько этапов от активистско-добровольческого конгломерата до контрактного военного «пролетариата».
С начала боевых действий война на востоке превратилась в еще одну отрасль экономики, вредное производство с установленными расценками оплаты труда и компенсациями «за вредность». И это имело принципиальное значение для оформления военного класса, как группы, строящей свои жизненные планы, ориентируясь скорее на длительность вялотекущего вооруженного противостояния, стабильность и своевременность индексации выплат, чем на скорейшее его завершение.
Еще одной социальной группой, непосредственно связанной с военным классом является многочисленная группа УБД, вернувшихся из зоны военных действий. Если военный класс в силу специфики момента отдален от основного тела украинского общества, то «вернувшиеся» постепенно становятся центростремительным общественным ядром, которое сохраняет свою идентичность и задает тон общественной жизни.
Сегодня многие участники боевых действий страдают от социальной и бытовой неустроенности, помноженной на ПТСР. Они нетерпимы, активны и остро реагируют на происходящее в стране. Их вовлекают в политические и экономические процессы в качестве силовой компоненты. Они олицетворяют конфликтность подходов к решению любых проблем и преодолению всех споров. И это становится мостом, по которому состояние войны из зоны ООС переносится внутрь общества. Вернувшийся домой «военный класс» в сложившихся обстоятельствах становится «классом войны» в широком смысле.
Не особенно разборчивые политики пытаются извлечь пользу из влияния «класса войны» на общественную жизнь, поддерживая его как пример для подражания и привлекая в качестве союзников и оружия против своих оппонентов. Но никто из них не даст гарантий против того, что в один момент это не станет бомбой, взорвавшей ситуацию в стране.
Влиятельность и значимость «класса войны» обуславливается общим кризисом межличностной коммуникации. Не только в Украине. Это мировая социокультурная тенденция, превращающая гуманизм в официозную квазирелигиозную доктрину, в которую верят все меньше и меньше. Люди становятся все более автономными. Производство автоматизируется. Коммуникации обезличиваются, падая под натиском ботоферм. Человеческая жизнь теряет свою ценность. Правительства, представляющие корпорации, становятся циничнее. Террористы, бессильные против системы — безжалостнее. Столкновения — кровавее. А диалог — все труднее. И в Украине это проявляется особенно остро, потому что война превратила оппонента в противника, а потом основательно противника расчеловечила.
Деградация социального капитала, кризис доверия становится все глубже. Он проявляется в низком уровне доверия к общественным и государственным институтам, в поддержке радикальных лозунгов и позиций, в бездумной готовности поддержать любого авантюриста, изображающего «несистемность», в отрицании права оппонента на собственную точку зрения. Социологи фиксируют высокий уровень недовольства. Отмечают высокую вероятность радикализации протестов, ядром которых исторически неминуемо станет «класс войны».
Конфликт привел к появлению в Украине милитарной социальной группы — военного класса. В своем становлении он прошел несколько этапов от активистско-добровольческого конгломерата до контрактного военного «пролетариата».
С начала боевых действий война на востоке превратилась в еще одну отрасль экономики, вредное производство с установленными расценками оплаты труда и компенсациями «за вредность». И это имело принципиальное значение для оформления военного класса, как группы, строящей свои жизненные планы, ориентируясь скорее на длительность вялотекущего вооруженного противостояния, стабильность и своевременность индексации выплат, чем на скорейшее его завершение.
Еще одной социальной группой, непосредственно связанной с военным классом является многочисленная группа УБД, вернувшихся из зоны военных действий. Если военный класс в силу специфики момента отдален от основного тела украинского общества, то «вернувшиеся» постепенно становятся центростремительным общественным ядром, которое сохраняет свою идентичность и задает тон общественной жизни.
Сегодня многие участники боевых действий страдают от социальной и бытовой неустроенности, помноженной на ПТСР. Они нетерпимы, активны и остро реагируют на происходящее в стране. Их вовлекают в политические и экономические процессы в качестве силовой компоненты. Они олицетворяют конфликтность подходов к решению любых проблем и преодолению всех споров. И это становится мостом, по которому состояние войны из зоны ООС переносится внутрь общества. Вернувшийся домой «военный класс» в сложившихся обстоятельствах становится «классом войны» в широком смысле.
Не особенно разборчивые политики пытаются извлечь пользу из влияния «класса войны» на общественную жизнь, поддерживая его как пример для подражания и привлекая в качестве союзников и оружия против своих оппонентов. Но никто из них не даст гарантий против того, что в один момент это не станет бомбой, взорвавшей ситуацию в стране.
Влиятельность и значимость «класса войны» обуславливается общим кризисом межличностной коммуникации. Не только в Украине. Это мировая социокультурная тенденция, превращающая гуманизм в официозную квазирелигиозную доктрину, в которую верят все меньше и меньше. Люди становятся все более автономными. Производство автоматизируется. Коммуникации обезличиваются, падая под натиском ботоферм. Человеческая жизнь теряет свою ценность. Правительства, представляющие корпорации, становятся циничнее. Террористы, бессильные против системы — безжалостнее. Столкновения — кровавее. А диалог — все труднее. И в Украине это проявляется особенно остро, потому что война превратила оппонента в противника, а потом основательно противника расчеловечила.
Деградация социального капитала, кризис доверия становится все глубже. Он проявляется в низком уровне доверия к общественным и государственным институтам, в поддержке радикальных лозунгов и позиций, в бездумной готовности поддержать любого авантюриста, изображающего «несистемность», в отрицании права оппонента на собственную точку зрения. Социологи фиксируют высокий уровень недовольства. Отмечают высокую вероятность радикализации протестов, ядром которых исторически неминуемо станет «класс войны».
Процесс милитаризации общественной жизни выразился не только в усилении влияния милитарных и парамилитарных общественных групп, но и в углубляющемся ослаблении и деградации «классов мира».
Война вызвала кризис во многих отраслях национальной экономики, которые еще вчера имели статус флагманов. Война превратила Украину в страну с туманной перспективой прифронтовой зоны, в которую не спешат капитальные инвестиции. В связи с этим в Украине высвободилась значительная масса квалифицированных специалистов мирных профессий, не востребованных в Украине. Что приводит к нарастанию «переселенческой волны».
Традиционно к категории переселенцев относят полтора миллиона беженцев из зоны боевых действий и неподконтрольных территорий. И это имеет основания. Здесь милитарная трансформация протекает значительно более интенсивно. Участие в незаконных вооруженных формированиях превратилось в базовую сферу занятости населения ОРДЛО. Подавляющее большинство специалистов мирных профессий, квалификация которых позволяет им устроиться в другом месте, уже выехали либо в Россию, либо в Украину, а то и дальше.
Однако такие же процессы наблюдаются и в других регионах страны. Поток квалифицированных кадров, ищущих лучших условий жизни и работы, растет, измеряясь миллионами. Польша и Чехия, не стесняясь, относят украинских заробитчан к категории переселенцев, выполняя общеевропейские квоты. И имеют для этого все основания, потому что приезжая в другую страну граждане Украины оценивают ее с точки зрения возможности переселения. Этот процесс не такой интенсивный, как в ОРДЛО, но это именно переселение.
Отрасли, потерявшие кадры, будут продолжать сворачиваться. Вплоть до утраты возможности к воспроизводству по технологическим, научным, образовательным причинам. Cсоответствующими изменениями в связанных социальных группах. В дальнейшем можно говорить о перспективе углубления деградации и архаизации украинской экономики, что станет причиной дальнейшей маргинализации украинского общества.
Население уже сейчас активно готовят к реальности «поденной» адаптации, когда придется менять сферу деятельности настолько часто и кардинально, что будет практически невозможно определить, к какой социальной группе ты относишься. «Выйди из зоны комфорта, прояви креативность, ищи возможности». Но возможностей может быть все меньше. Нестабильность социальной структуры и связанная с этим неуверенность в дальнейших перспективах всегда сопровождаются всплеском популизма и радикализма. В соединении с «классом войны», который не только выступает хребтом этого процесса, но и определяет его характер, это может привести к раскручиванию кризиса, выходом из которого объявят установление диктатуры. Уже сейчас можно насчитать несколько кандидатов в президенты, которые всерьез рассматривают такую перспективу. Но чем грозит Украине гонка диктаторов?
Сегодня мы можем наблюдать формирование «спирали войны», в который мы рискуем попасть: война ведет к деградации и милитаризации — деградация и милитаризация ведут к маргинализации и радикализации — маргинализация и радикализация ведут к войне. Если не остановиться, это может закончиться либо распадом, либо революцией.
Традиционно к категории переселенцев относят полтора миллиона беженцев из зоны боевых действий и неподконтрольных территорий. И это имеет основания. Здесь милитарная трансформация протекает значительно более интенсивно. Участие в незаконных вооруженных формированиях превратилось в базовую сферу занятости населения ОРДЛО. Подавляющее большинство специалистов мирных профессий, квалификация которых позволяет им устроиться в другом месте, уже выехали либо в Россию, либо в Украину, а то и дальше.
Однако такие же процессы наблюдаются и в других регионах страны. Поток квалифицированных кадров, ищущих лучших условий жизни и работы, растет, измеряясь миллионами. Польша и Чехия, не стесняясь, относят украинских заробитчан к категории переселенцев, выполняя общеевропейские квоты. И имеют для этого все основания, потому что приезжая в другую страну граждане Украины оценивают ее с точки зрения возможности переселения. Этот процесс не такой интенсивный, как в ОРДЛО, но это именно переселение.
Отрасли, потерявшие кадры, будут продолжать сворачиваться. Вплоть до утраты возможности к воспроизводству по технологическим, научным, образовательным причинам. Cсоответствующими изменениями в связанных социальных группах. В дальнейшем можно говорить о перспективе углубления деградации и архаизации украинской экономики, что станет причиной дальнейшей маргинализации украинского общества.
Население уже сейчас активно готовят к реальности «поденной» адаптации, когда придется менять сферу деятельности настолько часто и кардинально, что будет практически невозможно определить, к какой социальной группе ты относишься. «Выйди из зоны комфорта, прояви креативность, ищи возможности». Но возможностей может быть все меньше. Нестабильность социальной структуры и связанная с этим неуверенность в дальнейших перспективах всегда сопровождаются всплеском популизма и радикализма. В соединении с «классом войны», который не только выступает хребтом этого процесса, но и определяет его характер, это может привести к раскручиванию кризиса, выходом из которого объявят установление диктатуры. Уже сейчас можно насчитать несколько кандидатов в президенты, которые всерьез рассматривают такую перспективу. Но чем грозит Украине гонка диктаторов?
Сегодня мы можем наблюдать формирование «спирали войны», в который мы рискуем попасть: война ведет к деградации и милитаризации — деградация и милитаризация ведут к маргинализации и радикализации — маргинализация и радикализация ведут к войне. Если не остановиться, это может закончиться либо распадом, либо революцией.
Условные аналогии
Социологи не любят и не умеют прогнозировать революции. Это действительно сложно. Приходится оценивать оформленность повестки, готовность масс, состояние политического ядра.
Возможна ли новая украинская революция? Очередная демократическая революция вряд ли реальна. Понимание того, что демократия на улице не строится, даже если это Майдан, достигнуто.
Что еще? По старой привычке, видя перед собой монополистический капитализм, поневоле начинаешь искать признаки коммунистического инфернализма. Натыкаясь на индустриальный упадок, маргинализацию пролетариата, дискредитированность социалистической доктрины и катастрофическую деградацию левых партий, делаешь обоснованно критичный вывод: социальные бунты возможны, социалистическая революция — нет. Но отменяет ли это возможность революций вообще? Ведь напряжение растет, верхи не могут, низы не хотят. Впрочем хотят — очень хотят хоть кого-то победить.
В последнее время Украину все чаще описывают в терминах неофеодализма. Архаизация экономического уклада. Квазисословная структура общества. Господство религиозных форм массового сознания. Понимание патриотизма как формы безропотного подданства. Кризис института президентской «монархии». Безответственность, жадность и развращенность «аристократического сословия». Враждебное, «антиолигархическое» отношение к нему со стороны ханжеского мещанства. Война с адептами другой религиозной доктрины.
Дальше аналогии с английской пуританской революцией напрашиваются сами собой.
Попавший в ловушку затратной «войны за веру» монарх, исполняющий роль главы церкви и взывающий к подданской лояльности.
Готовая переметнуться в оппозиционный лагерь роялистская знать (корпорации и правительство вкупе со всей вертикалью управления и силовиками).
Умеренная «пресвитерианская» группа во главе с Ю.Тимошенко, перехватывающая рычаги управления, и говорящая о необходимости «нового общественного договора» (имея в виду новый аристократический сговор, а не замыслы представителей утопического активизма-громадизма).
Гонимая оппозиция, исповедующая другую религиозную версию, центр которой находится за границей.
Радикальные «индепенденты» во главе с А.Гриценко, призывающие к тотальным чисткам аристократического сословия, восстановлению приличий, нравов и социальных лифтов, и питающие неистребимую веру в существование мифических честных профессионалов.
Ну и «левеллеры», выступающие за ликвидацию аристократии, всего управляющего сословия как класса с переходом к торжеству прямой демократии. «Мы и они» — говорит В.Зеленский… Впрочем, на любую из этих позиций есть и другие претенденты. И большинство из них обещают рубить руки, расстреливать на главной площади и вообще себя не ограничивать.
На данный момент можно совершенно определенно говорить об оформлении революционной повестки. В Украине назревает эгалитарная, антиаристократическая, антимонархическая революция с налетом рентного солидаризма. Которая, кстати, еще больше отдаляет Украину от мегамонархичной России. Возможно, сегодня мы стоим на пороге первого, «пресвитерианского» этапа. А возможно, мы уже где-то дальше.
Ответы на это дадут, а также на вопросы о массах и политических ядрах дадут дальнейшие события. Конечно же, любые аналогии всегда условны и не более. Но вот насколько они будут условными в Украине?
Возможна ли новая украинская революция? Очередная демократическая революция вряд ли реальна. Понимание того, что демократия на улице не строится, даже если это Майдан, достигнуто.
Что еще? По старой привычке, видя перед собой монополистический капитализм, поневоле начинаешь искать признаки коммунистического инфернализма. Натыкаясь на индустриальный упадок, маргинализацию пролетариата, дискредитированность социалистической доктрины и катастрофическую деградацию левых партий, делаешь обоснованно критичный вывод: социальные бунты возможны, социалистическая революция — нет. Но отменяет ли это возможность революций вообще? Ведь напряжение растет, верхи не могут, низы не хотят. Впрочем хотят — очень хотят хоть кого-то победить.
В последнее время Украину все чаще описывают в терминах неофеодализма. Архаизация экономического уклада. Квазисословная структура общества. Господство религиозных форм массового сознания. Понимание патриотизма как формы безропотного подданства. Кризис института президентской «монархии». Безответственность, жадность и развращенность «аристократического сословия». Враждебное, «антиолигархическое» отношение к нему со стороны ханжеского мещанства. Война с адептами другой религиозной доктрины.
Дальше аналогии с английской пуританской революцией напрашиваются сами собой.
Попавший в ловушку затратной «войны за веру» монарх, исполняющий роль главы церкви и взывающий к подданской лояльности.
Готовая переметнуться в оппозиционный лагерь роялистская знать (корпорации и правительство вкупе со всей вертикалью управления и силовиками).
Умеренная «пресвитерианская» группа во главе с Ю.Тимошенко, перехватывающая рычаги управления, и говорящая о необходимости «нового общественного договора» (имея в виду новый аристократический сговор, а не замыслы представителей утопического активизма-громадизма).
Гонимая оппозиция, исповедующая другую религиозную версию, центр которой находится за границей.
Радикальные «индепенденты» во главе с А.Гриценко, призывающие к тотальным чисткам аристократического сословия, восстановлению приличий, нравов и социальных лифтов, и питающие неистребимую веру в существование мифических честных профессионалов.
Ну и «левеллеры», выступающие за ликвидацию аристократии, всего управляющего сословия как класса с переходом к торжеству прямой демократии. «Мы и они» — говорит В.Зеленский… Впрочем, на любую из этих позиций есть и другие претенденты. И большинство из них обещают рубить руки, расстреливать на главной площади и вообще себя не ограничивать.
На данный момент можно совершенно определенно говорить об оформлении революционной повестки. В Украине назревает эгалитарная, антиаристократическая, антимонархическая революция с налетом рентного солидаризма. Которая, кстати, еще больше отдаляет Украину от мегамонархичной России. Возможно, сегодня мы стоим на пороге первого, «пресвитерианского» этапа. А возможно, мы уже где-то дальше.
Ответы на это дадут, а также на вопросы о массах и политических ядрах дадут дальнейшие события. Конечно же, любые аналогии всегда условны и не более. Но вот насколько они будут условными в Украине?
~
Сподобалась стаття? Допоможи нам стати кращими. Даний медіа проект - не коммерційний. Із Вашою допомогою Ми зможемо розвивати його ще швидше, а динаміка появи нових Мета-Тем та авторів тільки ще більш прискориться. Help us and Donate!
Ще матеріали циклу:
