ПРИВАТИЗАЦИЯ БУДУЩЕГО

Мир постоянно обновляется, комплексные системы эксплуатируют транзит, отрицая равновесие и воспроизводя критичность.

Социальным камертоном прошлого века была революция масс, связанная с промышленной культурой и этатизацией. Индустриализм реализовал конвейерное производство копий, заложив основу общества потребления – изобилие дешевых вещей, что в свою очередь девальвировало семантику классовых различий. Предметы и услуги – от костюма до образования, стали доступны по заметно снизившимся ценам. Рост дискреционных доходов повышал уровень экономической неопределенности и социальных возможностей. Мимикрия кастовой принадлежности взламывала классовые перегородки и обращала прежнюю стратификацию в динамичный калейдоскоп, рождая надежды и умножая иллюзии.

Потребность в узко образованных профессионалах, необходимых для функционирования экономических и политических фабрик, укрепляла позиции среднего класса. Сообщество людей знания претерпевало собственную трансформацию: акцент сместился с познания на использование, эстафета переходила от мыслителей к инженерам, техническим и социальным. Трансформировался также политический класс. В массовом обществе множились проекты радикальных решений и миражи утопических композиций, эрзац-элита укрепляла позиции и становилась лидером масс, государство обращалось в политическую машину, управляемую бюрократией или номенклатурой. Властный субъект преображался в картель, регулируемый конкуренцией его сегментов: партий или кланов.

В условиях изобилия товаров и услуг, порожденного индустриальной культурой, дефицит платежеспособных потребителей преодолевался за счет смены поведенческих норм (коррупции протестантской этики); интенсификации искусственного потребления (технологий моды, рекламы, маркетинга); борьбы с протекционизмом. Сыграли свою роль также рост государственных расходов, экспансия военно-промышленного сектора и диалектика высокотехнологичной деструкции. После тридцатилетней войны ХХ века, перемоловшей прежнее мироустройство и реформировавшей элиту, инициируется глобальная, универсальная реконструкция социокосмоса, меняется соотношение инженерно-технического и финансово-торгового вектора цивилизации. Деколонизация Юга и последующее становление Третьего мира вовлекают в деятельную вселенную дополнительных платежеспособных потребителей и новых акторов перемен. Усложнение социальной и технической оболочек цивилизации ведет к постиндустриальному перевороту, резко возрастает статус нематериальных активов.

Сложность возникающих проблем, утрата определенности ведут к повышению сложности управления, дивергенции политических систем, конкуренции старых и новых компетенций. Идею интеграции свободы и равенства под эгидой демократии сменяет ориентация на персональный суверенитет. Пришествие постиндустриального класса предложило свою модель миростроительства: снижение уровня рестрикций и роли протоколов в мироустройстве; делигитимацию авторитарно-патерналистских форм власти, ослаблявших личностное начало; культуру гибкой борьбы (softpower) за реализацию идеалов; ревизию стандартов социального поведения.

Неолиберальный фильтр, просеивая многочисленный прекариат, усложняет правила вхождения в социоценоз трансграничного Севера, возможность коллективно и обезличено влиять на перемены, отдавая предпочтение амбициозным профессионалам, креативным предпринимателям, интеллектуалам-технологам, пассионарным индивидам. Революцию масс сменяет восстание элит, происходит разделение механизмов регулирования политической и экономической практики, стратегическое преимущество переходит к финансово-цифровым операциям и сложным системам, способным эффективно функционировать в ситуациях неопределенности.

История переживает кризис, и это эпохальный переворот. Cмысл истории, «мистерии поступков» – становление человека. На планете разворачивается своего рода эволюционное соревнование: восстание личности против власти традиций и тирании стереотипов, сопряженное с бунтом нового поколения элит. Необходимость ориентироваться и действовать в распределенных по странам и весям анклавах нового мира предъявляет запрос на высокоорганизованного индивида, обладающего развитым интеллектом, культурным капиталом, владеющего разнообразными искусствами и уникальными компетенциями. Мы наблюдаем пришествие личностно-ориентированного общества – людей, имеющих возможность веско заявить о себе, эффективно сочетая современный инструментарий с мыслью и действием.

Провозглашенный было конец истории, не наступил ни в прошлом веке, ни в нынешнем. История, однако, споткнулась, переживает кризис – «время вывихнуло сустав»: в мире совершается универсальный переворот, и это эпохальный перелом. Линейная, последовательная версия социальной эскалации – свойство определенной ментальности. Сегодня меняется само представление об истории как осмыслении былого, будущее становится важнее прошлого, прогностика вытесняет нарратив летописания, а эхо происходящего уводит за горизонт. Доминанта интереса смещается от каталогизации событий к постижению результатов и рецептуры новизны. Поток времени, вливаясь в океан актуальных коллизий, размывает русло общей судьбы, разделяется, образуя дельту, дробясь на все более многочисленные протоки и сюжеты. Искусство аналитики – углядеть в этом разнообразии новое и важное.

Сложнее всего увидеть и оcознать иное. Размышляя о грядущем строе, мы как-то упускаем мысль, что процесс перемен может оказаться ускоряющимся и, возможно, перманентным статусом мира, став новой нормой. Что при этом не вполне очевидно – будущее уже присутствует и прорастает с различной скоростью в настоящем, пролагая пути в идеях, людях, их намерениях, действиях. Мы создаем будущее, соучаствуя в грандиозном предприятии, интуитивно постигая контур возводимого здания, разрабатывая проекты и воплощая фрагменты футур-истории. Изменяются системы управления, география и природа влияния, возникают субъекты действия, слабосвязанные с прошлым, наднациональные центры развития, проявляются неформальные персонажи, играющие посвоим, не слишком внятным для остальных правилам. А столь часто поминаемая глобализация сопровождается индивидуацией – генерацией людей нового века. Ключевых же игроков у истории сегодня два.

Во-первых, пассионарная волна интернационального многолюдья. Численность людей на планете в прошлом веке прирастала миллиардами, росла сумма активных индивидов, их связей, бродильных ферментов, переплетающихся и автономных сюжетов. С какого-то момента инертные прежде массы приходят в движение. Глобальная индустриализация, демократизация, десегрегация, деколонизация, наличие современных транспортных средств, устройств и услуг, обилие и разнообразие коммуникаций, их ценовая доступность, скорость и универсальность распространения информации резко повысили интенсивность и объем взаимодействий, отменяя пространственные ограничения. Государственные границы становятся менее значимыми, проницаемыми, постепенно исчезая с карт повседневности. Массы – перемещаются и перемешиваются, индивиды – устремляются и развиваются, фанатики и парии декларируют собственные претензии миру, порой убийственным образом, эксплуатируя активы культуры смерти (возможность произвольного, целенаправленного распоряжения этим особым, неотчуждаемым от человека ресурсом). Антропотоки беженцев заливают Европу (и не только), растворяя прежний строй.

Восстание масс обретает второе дыхание, подрывая прежние и утверждая новые, разноречивые социальные и прочие стандарты. Но главное – это бурлящее многолюдье, заместив решительностью культурные установления современности, получило доступ к эффективным инструментам, созданным гением технической цивилизации. Причем используются как конструктивные, так и деструктивные возможности: «люди воздуха» и социопаты, хакеры и террористы обустраивают собственные сценарии перемен, соучаствуют в борьбе за свою версию будущего, используя технические и технологические достижения эпохи.

Другой игрок – личность нового типа. Мы определяем будущее и познаем судьбу, используем шансы и осмысляем риски, отходя от стереотипов и обобщений.

В антропологической вселенной зажигается, мерцает, гаснет множество звезд, а в предпринимательской сфере властно утверждается влиятельный персонаж – manterpriser (man – человек; enterprise - предприятие), человек-предприятие. В числе оных – Илон Маск (SpaceX; Tesla), энигматичный «Сатоши Накамото» (Bitcoin), МаЮнь (AlibabaGroup), Джефф Безос (Amazon, BlueOrigin), Сергей Брин и Ларри Пейдж (Google), Билл Гейтс (Microsoft), Марк Цукерберг (Facebook), Ричард Брэнсон (Virgin), Майкл Блумберг, Уоррен Баффет, Шелдон Адельсон, Ли Кашин, Карлос Слим, Мукеш Амбани,Азим Премжи и подобные им. Личностный суверенитет, персональная позиция преобразуют деятельные пространства, изменяют рубежи лояльности, трансформируют принадлежность к сообществам, усложняя коды практики.

Россия, фактически, состязается сегодня не с Европой, США или Китаем, а с обобщенным «Илоном Маском», но для нее это не вполне очевидно. Вот кейс из хроник нового века, своего рода письмо из будущего. Примером возможностей частных инициатив в техносфере и социальной среде с некоторых пор служит деятельность инициированных Илоном Маском корпораций Tesla и SpaceX, расширяющих образ практики, вводя в общественное сознание и повседневность электрические и беспилотные автомобили, частные космические запуски, гиперлуп (вакуумный поезд) и т.п. Некоторое время назад Илон Маск подал в американскую Комиссию по связи заявку на организацию орбитальной спутниковой сети для глобальной коммуникации, намереваясь запустить несколько тысяч (4425) мини-спутников. В результате жители Земли получат доступ к беспроводному спутниковому интернету со всеми вытекающими следствиями (т.е. универсальный, независимый от земных сетей доступ к информации и связи).

Переход от индустриальной эпохи к высокотехнологичной формации, хай-хьюму, нелинейной новизне не просто изменяет, но драматизирует, приватизирует и мультиплицирует историю. Новое общество стимулирует трансграничность, нуклеаризацию и кооперацию, синергию официальных и частных форматов, развивая их партнерство и конкуренцию. Акцент, однако, переносится с регламентированных, обезличенных, бюрократических учреждений на мобильные коалиции, хабы различной этиологии, амбициозные корпорации, гибкие и решительные агентства прямого действия, созвездия интернациональных талантов, меритократичные кластеры, демонстрирующие проактивность и предприимчивость. Реализуется также переход от формально обоснованных стратегий к персонализированному управлению событиями, используя инсайты будущего – технологическую, социальную, правовую новизну, умение действовать в условиях перманентного транзита. Доминантные взаимодействия интересов и ценностные преобразования будут разворачиваться уже внутри данного слоя.

Современное же мироустройство, не выдерживая перегрузок эволюционного ускорения – умножения масс, развития технологий, социокультурного разномыслия и внезапных возможностей, утрачивает былую определенность. Национальное государство как институт сохраняется, однако его содержание усложняется, диверсифицируется, приобретает комплексный характер, а унифицирующее значение при этом девальвируется, удельный вес в протееобразной среде снижается. Расширяется спектр политической организации, меняются формы и содержание внешних связей. В персонализированном интернационале модифицированные кланы, трансграничные группы, возглавляемые эффективными менеджерами, получают преимущество при специфической запутанности и проницаемости человеческого космоса – неэвклидовом пространстве индивидуальных и командных состязаний. Сложившиеся ранее институты и регламенты играют все менее значимую роль. Это своего рода предвестие грядущей схизмы и момент истины цивилизации: инициация совершеннолетия либо сокрушение основ при общей дискредитации протоколов (exinjuriajusnonoritur).

Действительно, новизна решений и быстрота выбора сопряжены с умножением девиаций, трактовок, ценностными конфузиями и прочими неопределенностями. Войны как предельные формы коллизий и агрессивных коммуникаций могут обрести перманентный статус и носить частный, корпоративный, дисперсный характер, соединяя и перераспределяя ресурсы и ареалы конкуренции прайдов, образуя гибридный мир. Государственная власть как ограждение, удерживающее подвижное многолюдье от экстримов практики с некоторого момента существенно ослабевает.

Комфортная цивилизация – это зыбкая реальность, преходящая иллюзия и моральная головоломка с привкусом амбивалентности решений. Каскад проблем и бифуркаций повышает уровень рисков и неустойчивость ситуаций. В теле цивилизации образуются червоточины и умножаются вероятности. Удержание равновесия в подобной среде представляется все более сомнительным: планетарная конструкция напоминает перегретый котел, приподняв крышку которого, видишь мир, приближающийся к турбулентности.

Мир сегодня – под тектоническим ударом. Подчиняясь гравитации будущего, современность деформируется, развоплощается и растворяется в водах истории. Обилие перемен провоцирует сбои гармоник, ценностную дезориентацию, моральную уязвимость. Сплетения динамичных сообществ беременны генерацией странных талантов, пассионарных индивидов, экзотичных институтов.

На планете идет обширная адаптационная и революционная перестройка. Затрагивает она международные системы управления, военную и хозяйственную организацию, архитектуру социокультурных молекул («семьи»). Мы наблюдаем комплексную персонализацию политики, девальвацию и обрушение обезличенных партийных структур параллельно с генезисом надпартийно-личностных стратагем и предприятий: феномены Дональда Трампа в США, Эммануэля Макрона в Европе, Владимира Путина в России, Реджепа Эрдогана в Турции, попытка преобразований Си Цзиньпина в политическом регламенте Китая, равно как прочие признаки и призраки гуляющей по миру политической реконфигурации, включая «чудо Brexit'а».

Что такое, в сущности, победа Дональда Трампа? Во внутренней политике – пример прямого действия коалиции влиятельных персонажей, социополитическая и стилистическая революция, синтезирующая персонализм, популизм, креативность. И яркий симптом перемен, в данном случае – кризиса политического истеблишмента США в том виде, в каком он существовал. Ситуация с нараставшим правым консерватизмом также должна была найти некое разрешение (хорошо темперированное подобие «американской весны»). Во внешней – Америка, властно корректирует логику перемен, переходя от долгосрочных интеллектуальных обобщений и океанических коалиций Барака Обамы (в русле идей глобального лидерства как ферментирующего руководства) к практике глобального доминирования и национально-ориентированного геоэкономического действия. По своей же сути, это еще и провокация утверждающейся реальности против институтов международной бюрократии, вписанных в миропорядок современности, – возвращающаяся волна наступательного реализма, генерализированная как эксцесс персоны (солитон). Brexit же, восточноевропейское ворчание и национализация панъевропейской идеи, равно как другие континентальные пертурбации, – аналогичные знамения перемен, кризиса унифицированных организационных и идеологических механизмов, но уже Европейского Союза.

На наших глазах происходит приватизация будущего. Политическая культура, опирающаяся на бюрократизированные, олигархичные структуры, проигрывает историческое соревнование с инструментально аранжированным обществом мотивированных индивидов, интегрированных вторгающейся в текущую практику неопознанной культурой. Возникли и умножаются децентрализованные, неподконтрольные государствам высокотехнологичные финансовые системы, чей центральный банк смещен, если не в область криптофизики, то деятельной абстракции. Яркий пример – рынок криптовалют: старый и новый (cash) биткоин, разделившийся эфириум, риппл, лайткоин, даркоин, прочие альткоины. В различных местах появляются фабрики по их производству, биржи по котировке, центры конвертации. Кстати, те, кто лет семь назад вложил несколько сотен долларов в экзотичный финансовый инструмент, несмотря на его высокую волатильность сегодня являются долларовыми миллионерами.

Вот еще кейс – американская администрация какое-то время размышляла над идеей замены остающихся в Афганистане армейских частей на обеспеченный сложной техникой контингент частных консультантов, причем с определенным экономическим эффектом. Речь, в сущности, шла не просто об использовании ЧВК, но комплексном аутсорсинге военной пасификации региона. Нечто подобное просматривается, кстати, в логике становления российского рынка наемников с поправкой на разнообразие олигархических стратегий и привластных подчиненностей подобных структур: «ЧВК Вагнера», «ЧВК Патриот» и т.п. При глобальной дестабилизации могут проявиться и транснациональные частные миротворцы различного генезиса. Оптимизируются также решения других задач посредством приватизации привычно государственных в прошлом функций: частные тюрьмы, разведка или тот же частный космос.

Топография социума меняет систему координат; стремление к обладанию новизной доминирует над индустриальной экспансией. Города планеты – физические и виртуальные сгустки связей, становятся автономными персонажами социополитической географии. Агентство 2thinknow InnovationCentreCities регулярно публикует рейтинг инновационного потенциала городов, оценивая его с позиций инновационной экономики и подразделяя на 5 кластеров: сплетения (nexus), хабы (hub), узлы (nod), продвинутые (advanced), стартапы (upstarter). В сущности, это классификация по степени проникновения за горизонт событий (probing) и обратного влиянии на мир. Последний по времени индекс так представлял дюжину лидеров – генераторов идей и лекал будущего: Лондон, Нью-Йорк, Токио, Сан-Франциско-Сан-Хосе, Бостон, Лос-Анжелес, Сингапур, Торонто, Париж, Вена, Сеул, Амстердам.

Значение геополитики ослабевает, из военно-географической сферы она перемещается в область транспортных, энергетических, прочих коммуникаций. И далее трансформируется в геоэкономические конструкты – сегодня контроль/управление деятельными пространствами, экономическая диверсификация, наличие высокотехнологичных локусов важнее обладания земными территориями. Культура и образование, развитие интеллекта и социальной инфраструктуры, уровень цивилизованности населения и обустроенность общественных связей выходят на первый план; социокультурная гравитация одних ареалов и токсичность других преобразует картографию человеческой вселенной (геокультура). Если же пристальнее вглядеться за горизонт текущих событий, приоритет придется отдать геоантропологии – сумме процессов и ситуаций, возникающих при распределении и перераспределении человеческих ресурсов на планете с учетом их качественных характеристик.

История России последних десятилетий по-своему отражает постсовременную трансформацию. Вслед за крахом партократичных структур советского государства-организации (изначально претендовавших на глобальное футуристическое лидерство), мы наблюдаем кризис российского госаппарата, все чаще функционирующего в режиме осажденной крепости и ручного управления. Феномен «теневого политбюро» и провокативного руководства Владимира Путина подтверждают тенденцию.

Обретение будущего – возможность, не гарантированная движением стрелок (в традиционных часах они идут по кругу), его можно как обрести, так и утратить. У социального времени иной, субъективный циферблат, другая шкала расчетов: будущее обретается, употребляя усилия, исправляя огрехи, однако прошлое способно к агрессии и экспансии. Мир сегодня – расколотый, динамичный пейзаж, его футуристика фрагментарна, она перемежается с территориями индустриального быта и лоскутной архаикой, как явной, так и декорируемой под культурную традицию, конфессиональную позицию, национальное сопротивление. Подобно ряду постсоветских и постколониальных сообществ РФ испытывает кризис идентичности и целеполагания, оказавшись в полосе отчуждения от актуальных вызовов, рискуя разделить участь слабых звеньев цивилизации (e.g. Афразийская зона нестабильности).

Политические нестроения в постсоветской среде – следствие проблем, связанных в том числе с имперской деконструкцией и национальной реконструкцией, но не только. Национальная самоидентификация и реабилитация реализуются посредством политического, культурного, морального переворота и личностной реституции. Переход от традиционалистских конструкций и рацио индустриализма к сложному, массово-персонализированному обществу происходит на наших глазах, но не в РФ.

Достаточно вспомнить выразительное «дворцово-усадебное соревнование».

Российский народ лишен субъектности (центральная проблема), субъектом является олигархический слой, монополизировавший власть и проецирующий волю посредством формирующейся номенклатуры. Гротескная неофеодализация страны и клептократизация властей, политическая и социокультурная автаркизация, милитарно-сословный строй, правовое положение в котором определяется не законом, а статусным рангом и имущественной позицией, перестают быть преувеличением, карикатурой. Соответственно сокращается спектр возможностей, сжимается горизонт планирования, обнажая кризис будущего. Дефицит внутреннего развития компенсируется и замещается внешней экспансией. Потенциальный субъект перемен, являющийся бенефициаром нынешней трофейной системы (многоплановой «рентономики»), будет скорее имитировать, нежели эмитировать будущее, поскольку стремится сохранить ситуацию, сопряженную с обретенными преимуществами (приватизация прибыли/национализация убытков), обоснованно предполагая свою уязвимость при перемене участи.

Реконструкция Российской Федерации так или иначе неизбежна, практически все ситуации имеют пределы и транзитны. Есть логика больших систем, можно что-то приблизить или отсрочить, но избежать нельзя. Вопрос не в том, имеются ли решения, вопрос в их опознании, характере, цене и последствиях. Критическое значение имеет выбор эволюционной стратегии – маршрут движения важнее скорости, однако и на перспективном направлении продвижение требует усилий. Предпринимаемые сегодня действия не являются результатом стратегического целеполагания или политического компромисса, они вынужденный результат кризиса – развитие нестроений ведет к нарастанию перемен. Прошла рябь кадровых изменений, грядет волна все более обесценивающихся деклараций и латающих систему конъюнктурных, волюнтаристских мер, которые изберут к добру или худу. Умножение нерешенных проблем между тем рискует существенно превысить возможности адаптации нынешнего модуса управления и кадрового корпуса к сумме критических обстоятельств. Перегрузка же централизованной, ригидной модели при отсутствии политической инфраструктуры общества влечет фактические проявления олигархической и региональной самостийности при сохранении формального оммажа тускнеющей оболочке.

Следующая полоса пертурбаций – федерализация этнополитического ландшафта, городская революция, правовая и социальная дестабилизация. Неочевидная хрупкость эклектично склеенной конструкции становится явной с исчерпанием способов экстраверции проблем, истощением имитаций и пропагандистской мимикрии, переходом к жестким проекциям власти. Последнее прибежище управленческой мегаломании – грезы о десуверенизации окружения, Wunderwaffe, «лебединых фермах» и т.п., отражают уже не столько приязнь к негативной диалектике и профанированной апофатике, сколько ресентимент и помрачение духа.

«Национальные очки сильно искажают стратегическую картину» (сэр Алан Брук). Определенный ресурс для цивилизационной синхронизации, ухода от неоархаизации и превращения страны в динамичную политическую нацию – размышления над дорожными картами провалов/достижений постсоциалистических стран и 14-ти (и более) субъектов постсоветской суверенизации: балтийских, закавказских, центрально-азиатских, чьи исторические траектории были так или иначе сопряжены с имперской судьбой. Особенно интересен опыт национального строительства в странах со схожей в ряде аспектов проблематикой: Украины, Беларуси, Молдовы, но также и стран Вышеградской группы, прочих членов распавшегося «соцсодружества». Вскрывавшиеся проблемы, алгоритмы их купирования, возникавшие расколы, смысловые доминанты, проигранные взаимодействия и попытки автокоррекции элит, модели генезиса и консолидации параллельного общества, реконструкция правовой сферы, формулы регионального обустройства, – все это сведения не лишние для эффективной прописи перемен. Важна также ориентация в глобальном калейдоскопе, понимание методологических и прогностических аспектов происходящего транзита.

Развитие – это далеко не только успешное умножение материальных ценностей или искусство операций, но, главным образом, развитие человека, сообщества, перемены в ментальности. Россия, пережив антропологическую катастрофу (социальную депрессию и отрицательную селекцию), к сожалению, зачарована, иначе не скажешь, подростковой логикой и методами прошлых столетий. Но постоянно воевать против кого-то, запрещать что-то – ментальность рефлекторно-охранительного свойства, в то время как актуальная проблема – комплексная социальная терапия, обретение динамической устойчивости при неотвратимости, многообразии перемен и вариативности нелинейного будущего. Его созидание, удержание, освоение.

Сподобалась стаття? Допоможи нам стати кращими. Даний медіа проект - не коммерційний. Із Вашою допомогою Ми зможемо розвивати його ще швидше, а динаміка появи нових Мета-Тем та авторів тільки ще більш прискориться.